Пиши и продавай! |
"Продажа с торгов! Негры!
По судебному решению, во вторник, 20 февраля, в городе Вашингтоне1, штат Кентукки, у здания суда будут продаваться негры: Агарь — 60 лет; Джон — 30 лет, Бен — 21 года; Саул — 25 лет; Альберт — 14 лет. Торги назначены для удовлетворения кредиторов и наследников мистера Джесса Блетчфорда, эсквайра.
Судебные исполнители Сэмюэл Моррис, Томас Флинт".
— Этих не мешает посмотреть, — сказал Гейли, обращаясь к Тому за неимением других собеседников. — Я, видишь ли, хочу подобрать хорошую партию. У тебя будет приятная компания, Том. Значит, первым долгом поедем в Вашингтон. Я займусь там делами, а тебя на это время отправлю в тюрьму. Том покорно выслушал это приятное известие и только подумал: "У этих обреченных людей, вероятно, тоже есть жены и дети, и они не меньше меня горюют, разлучившись с ними". Надо сказать также, что брошенные мимоходом слова Гейли о тюрьме никак не могли произвести отрадного впечатления на Тома, который всегда гордился своей честностью. Как бы там ни было, день прошел, и вечер застал Тома и Гейли в Вашингтоне, где они с удобством устроились на ночлег — один в гостинице, другой в тюрьме. На следующее утро, часам к одиннадцати, у здания суда собралась пестрая толпа. В ожидании торгов люди — каждый сообразно своим вкусам и склонностям — курили, жевали табак, поплевывали направо и налево, бранились, беседовали. Негры, выставленные на продажу, сидели в стороне и негромко переговаривались между собой. Женщина, по имени Агарь, была типичная африканка. Изнурительный труд и болезни, по-видимому, состарили ее прежде времени. Она почти ничего не видела, руки и ноги у нее были скрючены ревматизмом. Рядом с этой старухой стоял ее сын Альберт — смышленый на вид мальчик четырнадцати лет. Он единственный остался от большой когда-то семьи, членов которой одного за другим продали на Юг. Мать цеплялась за сына дрожащими руками и с трепетом взирала на тех, кто подходил осматривать его. — Не бойся, тетушка Агарь, — сказал ей самый старший из негров. — Я попросил за тебя мистера Томаса, он обещал, если можно будет, продать вас одному хозяину. — Кто говорит, что я никуда не гожусь? — забормотала старуха, поднимая трясущиеся руки. — Я и стряпухой могу быть, и судомойкой, и прачкой. Почему такую не купить по дешевке? Ты им так и скажи. — И добавила настойчиво: — Так и скажи им. Гейли протолкался сквозь толпу, подошел к старому негру, открыл ему рот, посмотрел зубы, заставил его встать, выпрямиться, нагнуться и показать мускулатуру. Потом перешел к следующему и проделал то же самое с ним. Наступила очередь мальчика. Гейли ощупал ему руки, осмотрел пальцы и приказал подпрыгнуть, проверяя его силу и ловкость. — Он без меня не продается, — заволновалась старуха. — Нас вместе надо покупать. Смотрите, хозяин, какая я крепкая! Я еще вам долго послужу. — На плантациях-то? — сказал Гейли, смерив ее презрительным взглядом. — Как бы не так! — Он отошел в сторону, удовлетворенный осмотром, заломил шляпу набекрень, сунул руки в карманы и, попыхивая сигарой, стал ждать начала торгов. — Ну, что вы о них скажете? — обратился к нему какой-то человек, видимо, не полагаясь на правильность собственной оценки. — Я буду торговать тех, что помоложе, да мальчишку, — сказал Гейли и сплюнул. — Мальчишка и старуха идут вместе. — Еще чего! Кому нужны эти мощи? Она только даром хлеб будет есть. — Значит, вы ее не возьмете? Как ходатайство об освобождении было подано |
|
|
|