<<<     ΛΛΛ     >>>   

Я нашариваю свою одежду. Попадается ее. Пристраиваю лифчик. Нет, ну да чего красиво! Целую ее. Не шевелится. Вот попробуй не шелохнись, если она тебя поцелует! Обидно. Всегда обидно, когда только от тебя чего-то ждут, принимают, а чтобы самой что-то... Так-то вот и возрастает общее количество несчастности. Сейчас как в качество перейдет! И пойдут слова... И достав из кармана наган, застрелился. Да пошла ты к черту со своим утюгом. Да-а. Палаточный кайф – дело иное. Уж не говорю, как бывает, когда поймешь что-то, когда сложится. Вечность – из льдинок. И тогда весь мир твой и коньки впридачу. А тут – поцелую-ка я эти волосы, где, наверное, ощущается знакомый запах. Она прижимает к себе мою голову, бестолковую. Комары зудят, зудят, но теперь это почему-то безразлично.

– Э-эй! Очнитесь же! – Она стучит по моей руке и насмешливо-презрительно щурится, и ты, дескать, мужик, такой же, к тебе ж-женщина пришла, а ты спать.

– Да-да, – бормочу я, делая вид, что смущен, что очнулся, и стараясь не показать свою радость, – извините, вчера засиделся допоздна.

– Нет, это вы меня извините, заболтала вас совсем.

Она встает.

– Побегу.

– Спасибо еще раз. Дать вам с собой сигарет?

– Нет-нет, спасибо. До свидания.

– До свидания.

Она уходит.

Так что там у нас с Пушкиным?..

"Здравствуй, моя родная! Видишь, я продержался почти неделю и, может, протянул бы и дольше, но сегодня в предутреннем бреду настолько ясно вспомнились (точнее всплыли) события почти годичной давности, меня так захлестнуло (оказывается, это не штамп или, по крайней мере категорически неизбежный штамп) волной нежности и любви к тебе, что пришлось вынырнуть из-под воды, где я сидел, сжав губы, до звона в ушах, и вдохнуть воздуха. Вот и пишу тебе полной грудью. Отпишусь немножко и опять туда. Милая моя! Год назад ты поцеловала меня (сама) в этом кино. Потом... Потом была пауза, и я писал "поток сознания" (помнишь, мы еще ездили в Сокольники). А потом был Жуковский и та поездка "за ключами". По-видимому, это – лучшее, что у меня было в жизни. Все уже было, как ты говаривала когда-то, и в отношении меня это и в самом деле сбылось в конце концов, по крайней мере с событийной точки зрения. Но ведь такого, как в Жуковском, ведь не было, да? У меня не было. Полька, я так люблю тебя сейчас и так ясно представляю твое смеющееся лицо и вижу ту снежную улицу, на которой мы кидались снегом. Через две недели оказия в Португалию. С ней и пошлю это письмо. Оно тебе понравилось? Да? И еще последний опус о Пушкинской дуэли. Вот он.

Загадка Пушкинской дуэли теперь у многих на устах. Но решить ее можно не умом, а только сердцем. Надо не искать факты, но думать, вдумываться, вчувствываться. Оставь любопытство толпе и с гением будь заодно – сказано и про себя. Надо решить, ты за или против, хочешь понять его душу и ощущения, приведшие к смерти на дуэли, или хочешь найти некие уличающие (непонятно кого и в чем) мотивы. Ты хочешь знать, кто виноват? Но зачем? Наказать? Но кого, да и надо ли?

Чем он мог распорядиться: своим талантом – писал стихи и чистую прозу, своей жизнью – женился, своей смертью – неужели в этом не властен? – как кульминация романа нужна трагическая смерть, ты к ней стремился без обмана, кому, как не тебе, суметь. Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю... Здесь мелодрамой и не пахнет, идет жестокая игра, на полтора столетья ахнет дуэльный порох в полумрак. Это не было банальное "заступание за честь", столь благородное и ясное по общепринятым меркам, это была жажда смерти, достойной жизни, не жажда смерти, а жажда смерти, достойной жизни. При необходимости он вышел бы к барьеру и с той, внятной обществу целью (каковая попытка и была предпринята ранее, в ноябре), и душа его тогда должна была бы корчиться и протестовать против заданной роли, хотя бы и благородной в глазах светской толпы, но от этого не менее пошлой. Таланту свойственно избегать пошлости во всех ее проявлениях, и, конечно, то, что первая дуэль не состоялась, было для него отчасти и облегчением. Но как раз в это время он вероятно осознал, что смерть на поединке (не на всяком, не в петушином бою двух самолюбий) будет похожа на восклицательный знак, на срыв банка. И дальнейшее, осуществленное им, носит печать гениальности, верным признаком которой является то, что "загадка дуэли" не разгадана до сих пор. А он-то все это предвидел.

Дантес, славный парень, по недалекому своему разумению совершил то, к чему Пушкин стремился, но увидел в этом лишь светскую, земную сторону и потом хвастал, что убил великого русского поэта, делая вид, что это произошло не по его вине. Он не мог понять, что и правда не по его, а по воле Пушкина. Пушкин – не самоубийца, скорее игрок, готовый поставить на карту все против ничего с тайным желанием проиграть – красивый и непонятный жест, который бросил свой отсвет на всю предыдущую его жизнь и сделал ее завершенной с точки зрения любых поэтических канонов. Нужно было тончайшее и точнейшее чувство меры для того, чтобы совершить этот жест – такой и тогда. Это был акт величайшей свободы, творчества, озарения, гениальности. А сколько потом их было, кто точку поставить хотел, кого жизнь катала и мыла, но ты лучше всех сумел.

Оставь любопытство толпе и с гением будь заодно, лишь пошлых решений нам ясны причины. А тот, кто поверил себе, кому на веку суждено, тот верою волю подвиг на лихую кончину. Как пошло жалеть его! Как нагло – полагать, что иная история, иная судьба, иное стечение обстоятельств могли бы быть лучше. Лучше чего? Лучше и быть не может. Ему удалось, и он не пожалел об этом, оставив в дураках всю толпу "жизнелюбов", а также философов, начиная с Платона ("Несчастный, он достиг, чего хотел").

Кому в юности не хотелось героической смерти? Кто не был готов отдать свою жизнь за правое дело, не зная, как ей распорядиться в текучке дней? С возрастом это желание проходит. Приучаешься ценить мелочи, больше сам задаешь вопросов, чем видишь ответов, обрастаешь бытом. Необходимость решительных поступков требует предельной концентрации всех твоих малых сил, но тратятся они не на совершение поступка, а на принятие решения о его совершении. Иначе у человека, ведомого гением: он не "сам" решает, он не может иначе, и все силы его направлены именно и только на само совершение поступка, поэтому так много и успевают гениальные люди.

Плодотворнее стараться не понять его действия, не осмыслить их, а принять их, приучить себя к мысли, что именно они естественны, единственно возможны и целесообразны. Не рассуждать, а уверовать. Если это удастся, мы станем ближе Пушкину, и сможем почувствовать то воздействие гения, которое испытывал и он. Надо суметь отнестись к нему не как к подследственному, обязанному дать обоснованный отчет в своих действиях, не как к объекту исследования, а как к близкому другу, которому веришь, как себе, больше, чем себе, так что и в голову не приходит спросить у него отчета о мотивах его поступков – ему виднее.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В процессе обмена информацией с привлечением материальных носителей отметим два обстоятельства во первых сообщения информацией
Сипаров С. Культурология народа пацаков 13 морозов
Приезжай неожиданно суббота
Навыдумывавшие столько
Сипаров С. Культурология народа пацаков 1 историю