<<<     ΛΛΛ     >>>   

Огромное место в творчестве Лассо занимают светские вокальные жанры итальянского (мадригал, вилланелла, мореска), французского (chanson) и немецкого (разновидности Lied) происхождения. Видимо, композитор смолоду свободно владел итальянским и французским языками, а долгие годы жизни в Мюнхене гарантировали ему совершенное владение немецким языком. Он превосходно схватывал особенности музыкально-поэтической традиции в Италии, Франции, Германии, хорошо знал поэзию этих стран, отдавая предпочтения определенным поэтам, улавливал популярные в быту явления, чувствовал народную подпочву музыкального искусства. Крупнейшие зарубежные исследователи творчества Орландо Лассо находят, что в его образном мире отразились сильнейшие впечатления композитора от лучших образцов итальянского изобразительного искусства эпохи Высокого Ренессанса и последующих десятилетий. Так или иначе близкая к зримой конкретность многих его образов подтверждает эти предположения.

На протяжении почти всей творческой жизни Лассо охотно обращался к мадригалу. Но среди итальянских вокальных форм его интересовали также и более простые, непосредственно связанные с бытом - вилланелла, канцона, диалог, мореска. В мадригалах композитор, начиная с первых изданий, особенно охотно обращался к текстам Петрарки. Привлекала его также поэзия Ариосто, Тассо, Бембо, Габриэля Фьаммы. Любовная лирика, драматические коллизии, чувство радости бытия, раздумья о быстротечности жизни, празднично-приветственные произведения - все находит свое выражение в мадригалах Лассо. Они много более просты в целом, нежели мотеты; чаще невелики по объему, прозрачны по фактуре четырех-, пяти-, шестиголосия, силлабичны, более гармоничны, чем линеарны. На примере мадригалов ещё более ясно, насколько продвигается Лассо в гармоническом осознании полифонии. Однако не приходится думать, что это происходит только со временем. Гармоническое полнозвучно и сосредоточенное внимание к вертикали мы найдем в самых ранних его произведениях. Так, одна из его вилланелл, опубликованная в сборнике 1555 года, написана в чисто хоральном аккордовом складе,- с четким члененнегл на пять построений (такты 4 - 4 - 4 - 6 - 6; пример 103). С этого Лассо начинал свой творческий путь. В мадригалах, разумеется, подобный склад редко встречается в чистом виде, но приближение к нему можно наблюдать в отдельных образцах, например в коротком мадригале на текст Петрарки "Come lume di notte", созданном около 1583 года. Да и в других произведениях, где полифоническое письмо более сложно, встречаются фрагменты чисто аккордовые. Порой не только вертикаль, но само движение каждой из мелодий свидетельствует о выделении именно гармонических тонов. Это как раз естественно для празднично-приветственных произведении несколько "официального" облика, каким является, к примеру, мадригал "A voi Guglieimo invitto" (1579, прославление "непобедимого" Гульельмо).

Лирические мадригалы Лассо благородны и сдержанны. Ему совершенно не свойственны ни обостренная экспрессия, ни подчеркнутая чувствительность, что бывало в итальянской лирике даже в XIV веке. Зато драматизм, как и в мотете, получает у него выражение в мадригале. Это хорошо ощутимо и в его диалогах, и в крупных мадригалах типа шестичастного "Del freddo Rheno": ширится форма целого (в названном мадригале 6 частей), напряженной становится тесситура, возникают переклички групп голосов, неоднократно достигается мелодическая вершина, обостряются интонации (уменьшенная терция перед тоникой и т. п.).

Что касается композиции целого в мадригале, то Лассо словно освобождается от всяких условностей традиционного формообразования у полифонистов и от специально мадригальных признаков структуры. У него можно встретить мадригалы-миниатюры (как это бывало порой и у Джезуальдо) размером всего в 20 тактов и многочастные (с контрастами разделов) произведения. Тонально-гармонически организованная музыка следует за текстом, и порой ничто, кроме тональной (не тематической!) репризы, не "связывает" форму. Имитации не часты, обычно коротки, но легкие переклички голосов активизируют движение, оживляют его и вносят необходимую смену тембровых красок. Вообще Лассо превосходно владеет основами легкого многоголосия, насквозь слышимого, изящного в деталях, полностью лишенного монотонии. По существу его мадригалы - как по-своему и мотеты - образуют цепь жанровых разновидностей: от камерных миниатюр до многочастных монументальных хоровых композиций.

Сопоставляя мадригалы Лассо с другими его произведениями на итальянские тексты, можно убедиться, что непроходимой грани между ними нет. Диалоги на тексты Петрарки по существу те же мадригалы в особой форме изложения: для них характерны драматизм, смелое использование высокого регистра (ля второй октавы - предел тогдашнего хорового диапазона) и всецело оправданные текстом противопоставления хоровых групп. К числу диалогов относится и остроумный, доныне популярный хор "Эхо". Написанный, возможно, на слова самого Лассо, он тоже является ярким примером увлекательной легкости многоголосия (в данном случае - десятиголосия!). Смолоду привлекшая Лассо вилланелла несомненно интересовала его и позднее. В 1581 году он выпустил сборником ряд вилланелл, моресок и других бытовых песенных композиций. Среди них и совсем бесхитростные строфические песни с шуточным припевом после каждой строфы, например "Matona mia сага", до сих пор пользующаяся известностью.

Французские chansons Лассо начал писать, вероятно, так же рано, как мадригалы. Во всяком случае, в первом сборнике его произведений они уже были представлены шестью образцами. Впоследствии он еще лучше познакомился с французской поэзией, а будучи в 1571 году в Париже, непосредственно соприкоснулся с кругом Ронсара - Баифа и получил новые живейшие впечатления от французского искусства. Сам Лассо на этот раз появился в Париже как прославленный в Европе композитор, за чьими сочинениями охотились французские нотоиздатели, и встретил там восторженный прием. Из французских поэтов его больше всего привлекал Ронсар. Создавал он свои chansons также на тексты Клемана Маро, Дю Белле, Баифа, Вийона, Де Маньи. Из французских композиторов, авторов песен, Лассо ни на кого по преимуществу не опирался. Дальше всего он был от того типа французской песни, который с таким успехом культивировал Жанекен. Не заметны в его творчестве и прямые влияния Котле; едва ощутимы на единичных примерах следы воздействия "Musique mesuree", как ее понимали Баиф и его приверженцы. Тем не менее chansons Орландо Лассо достойно представляют жанр французского искусства и музыка их органически сливается со стихами французских поэтов.

Казалось бы, композитор не всегда избегает "мадригализмов", а порой даже заставляет вспомнить о стилистике своих мотетов. В этом попросту свободно проявляется его творческая индивидуальность, что, однако, не мешает ему выдерживать характер французской chanson не хуже, чем его фразцузские современники. В этом жанре Лассо остается полифонистом, но несколько в ином роде, чем в мотете или мадригале. Имитационность проявляется у него здесь скромнее, обычно в виде легких вторжений в иной склад, не часты распевы, преобладает мелодико-деклама-ционный принцип. Хотя некоторые chansons достигают более значительного объема, состоят из двух частей,- как правило, они довольно сжаты, компактны, просты по структуре (порою строфы с припевом).

Любопытно, что Лассо создает, среди других песен, пятиголосную вилланеллу на французский текст Баифа (четыре строфы с припевом). Образцом чисто французской песни может служить у него небольшая четырехголосная chanson "О Mere des amours, Ciprine" - очень стильное произведение всего из десяти тактов, декламационно-мелодическое, без распевов, которое было бы совершенно нехарактерным в целом, к примеру, для итальянского мадригального жанра. Типично французская пикантность отличает другую маленькую chanson Лассо "Адвокат говорит своей жене: Сю, дружок..." Ярка и динамична радостная, светлая (застольная?) песня "О vin et vigne" ("О вино и виноград"). Своего рода жанровой сценкой является chanson "Quand mon mari vient de dehors" ("Когда мой муж приходит домой") - от лица задорной молодой жены, которая жалуется на старого ревнивца. Во французских песнях Лассо нередко заметно танцевальное происхождение ритма, что было бы нереально при сложно-полифоническом изложении. Есть у него среди французских песен остроумные диалоги на слова Ронсара и Де Маньи (например, диалог с Хароном), которые обнаруживают большую точность и гибкость мелодической декламации. Неудивительно, что французские поэты высоко ценили Лассо, а французские издатели собирали его рукописи.

Естественно, что немецкая песня привлекла особое внимание Лассо в мюнхенские годы. Она переживала тогда большой подъем в связи с живым интересом многих композиторов к созданию духовных произведений нового типа, с формированием протестантского хорала, с итогами деятельности Ханса Сакса. Лассо имел возможность наблюдать в Мюнхене (и вообще в Германии) своеобразное развитие нидерландской полифонической традиции в многоголосной Lied - и одновременно, даже существуя в католическом герцогстве, мог составить четкое представление о путях лютеранской музыки. В шестиголосной Lied на слова Ханса Сакса "Ein Korbelmacher" (о деревенском корзинщике в Швабии) Лассо придерживается хорального склада, и хотя в его итальянских произведениях немало примеров аккордового многоголосия, все же эта песня по характеру движения мелодии, по неторопливости развертывания формы чем-то неуловимым отличается от вилланелл. В некоторых шуточных строфических песнях на немецкий текст композитор не избегает коротких имитаций в легком движении голосов, находя для этого образцы в местной полифонической традиции. Такова, например, четырехголосная Lied "Ich hab ein Mann..." ("У меня есть муж, который знает лишь есть, пить и спать..."), в которой преобладает силлабика, перемежаемая имитационными фразками. Иной поэтический строй, иная декламация, иной простодушный, чуть тяжеловатый склад музыки заметно отличают эти песни от французских песен Лассо. Композитор не подчеркивал этих различий, не стилизовал именно французскую chanson, именно немецкую Lied, но он органически входил в их стиль, не утрачивая при этом собственной творческой индивидуальности, не подражая определенным французским или немецким авторам.

И французская песня с давних пор, и итальянский мадригал с середины века стали в известном смысле международными явлениями. К ним могли обращаться, а к chanson постоянно обращались композиторы разных стран. Немецкая Lied пока еще имела в XVI веке более местное, национальное значение. Ни один из современников Орландо Лассо не владел с такой свободой всеми этими жанрами, ни один из них не мог так естественно перевоплощаться, сменяя мадригал на французскую песню или переходя от нее к немецкой.

Такая широта охвата светских вокальных форм своего времени, как и гигантская работа над мотетом, как и дальнейшее развитие полифонической концепции мессы полностью определяют многозначительную историческую роль Орландо Лассо как последнего великого представителя нидерландской полифонической школы, обобщившего не только ее достижения, но и новейшие тенденции других творческих школ своего времени. Не выходя из традиционных пределов вокальной полифонии, но преобразуя и ее материал, и отчасти связанное с ней формообразование, Лассо изнутри полифонических жанров, по существу, подошел к самому порогу нового искусства XVII века, к победе гомофонии, к подъему музыкального драматизма (примечательно, что диалоги есть в мотетах, в мадригалах, в chansons и в немецких песнях), а следовательно, и к рождению оперы.

ВЕНЕЦИАНСКАЯ ШКОЛА АНДРЕА И ДЖОВАННИ ГАБРИЕЛИ

Венецианская творческая школа сложилась как влиятельное художественное направление во второй половине XVI века и достигла расцвета к концу столетия. Тем не менее ее прочные связи с традициями Ренессанса отрицать невозможно. Они сказались во все возрастающей роли светского начала даже в жанрах церковной музыки, в расширении круга образов в новых произведениях венецианских мастеров, в углублении интереса к инструментальным формам. Разумеется, все эти новые художественные идеи реализовались уже в условиях контрреформации, однако в Венеции католическая реакция ощущалась далеко не с такой силой, как в Риме. Сама церковная музыка существовала здесь, не испытывая прямого давления со стороны высшего духовенства, а процветая в своеобразной атмосфере богатого и красивейшего города, с его открытой уличной жизнью, с его массовыми празднествами, карнавальными шествиями и красочными представлениями на площади. В гуманистическое содружество, "академию della Fama" ("Славы") входили и прославленные венецианские живописцы (среди них Тинторетто), и известные музыканты (среди них Андреа Габриели), и... крупнейшие местные куртизанки. Между мадригалом - и мотетом, между духовным мотетом - и инструментальной пьесой в Венеции не ощущалось больших различий. Понятно, что венецианская школа сформировалась совсем иной, чем римская.

Одной из самых существенных особенностей музыки венецианских мастеров было новое чувство звукового масштаба, яркой красочности звучаний, сменяющихся, эффектных, сильно воздействующих. Хорошо известно, сколь важны были для той же поры колористические искания венецианских живописцев, как много значили они для Тициана. Современные ему музыканты тоже были великими колористами в использовании многохорных возможностей; ярких инструментально-хоровых контрастов, регистровых противопоставлений. Далеко отходя от аскетизма церковной музыки строгого стиля, они придавали своим произведениям для церкви звуковую красочность, монументальность, создавали произведения широких масштабов, крупного плана. Это, видимо, отлично соответствовало художественным традициям и вкусам города на исходе Ренессанса. Венецианские органисты-виртуозы в церквах, венецианское антифонное пение с перекличками хоровых групп, венецианские празднества на открытом воздухе с участием духовых инструментов (громкозвучных корнетов, тромбонов) - все это любил город, этим по-своему гордилась венецианская республика. Занять место органиста или руководителя капеллы в соборе св. Марка мог только прославленный музыкант, кандидатура которого тщательно обсуждалась городскими властями, словно государственное дело.

Как уже говорилось, Адриан Вилларт в свое время заложил прочные профессиональные основы для последующего подъема венецианской творческой школы, перенес в Венецию полифоническую традицию нидерландцев. Одновременно он сумел примениться к местным условиям и действовал - во главе капеллы собора св. Марка,- опираясь также на обычаи, принятые в Венеции. Так, он воспользовался старым обычаем антифонного пения в соборе и как бы закрепил его, предназначая свою музыку для двух "разделенных хоров" ("cori spezzati"). С тех пор концертное сопоставление различных хоровых масс, различных тембров стало важным красочно-динамическим средством венецианских композиторов. Разносторонний полифонист, Вилларт создавал мессы, мотеты, мадригалы и другие светские произведения. Крупные итальянские мадригалисты-новаторы ценили в нем своего учителя.

Крупнейшими представителями венецианской школы в эпоху ее расцвета стали итальянские композиторы следующих поколений – Андреа Габриели и его племянник Джованни Габриели, оба уроженцы Венеции, ее коренные мастера. Андреа Габриели родился между 1510 и 1520 годами и первоначально был певцом в капелле св. Марка, которой управлял тогда Вилларт. Известно, что старший Габриели в 1562 году работал в герцогской капелле в Мюнхене и, следовательно, близко общался с Орландо Лассо. Вскоре он вернулся в Венецию и занял место органиста, в соборе св. Марка. В 1584 году он уступил эту должность своему племяннику и ученику Джованни. В конце 1586 года Андреа Габриели скончался в Венеции.

Хоровые произведения Андреа Габриели, которые он создавал для капеллы собора св. Марка, принесли ему наибольшую славу. Помимо этих крупных хоровых сочинений для церкви, Габриели выпустил множество мадригалов (в сборниках 1566-1580 годов), охотно работал над органными пьесами. Вполне возможно, что уже при нем в исполнении хоровых произведений в соборе принимали то или иное участие инструменты. Во всяком случае, роль органа была здесь значительна: все крупнейшие музыканты собора - прежде всего органисты. Орган, возможно, не только сопровождал пение хора, усиливая гармонию, но и "колорировал" хоровые сочинения (то есть украшая мелодию или мелодии, как их по-своему украшали тогда и певцы-солисты). Помимо органа к хору или хорам могли присоединяться другие инструменты, дублирующие хоровые голоса. Правда, Андреа Габриели еще не выписывает инструментальных партий так, как это будет делать Джованни Габриели. Но поскольку младший Габриели широко и свободно использует многие инструменты в своих хоровых произведениях, надо думать, что это было уже так или иначе подготовлено в исполнительской практике до него.

От Андреа Габриели сохранились очень любопытные образцы сценической музыки, созданной им в последние годы жизни. Итальянские гуманисты питали, как известно, большой интерес к греческой трагедии. В 1585 году в Виченце состоялся примечательный спектакль "Эдипа" Софокла в итальянском переводе О. Джустиниани ("Эдип тиран"). Трагедия была поставлена в новом "Театре Олимпико", только что построенном по проекту Палладио архитектором Винченцо Скамоцци (попытка возрождения некоторых конструктивных особенностей античного театра в сочетании с новым построением сцены). Музыку хоров к этой постановке написал Андреа Габриели (четыре довольно обширных хора), который стремился точно следовать за словом, за ритмом стиха. В самом большом первом хоре (355 тактов) непрерывно чередуются 3 – 4 – 3 – 1 – 3 – 4 – 6 – 3 - 5 и т. д. голосов (есть сольные запевы), изложение носит неизменно аккордовый характер, господствует верхний голос. По общему складу это предвещает первые оперные хоры, но для своего времени является образцом хорального многоголосия, а четырехголосный фрагмент был бы вполне возможен в вилланелле. Таков еще один образец сценической музыки в Италии XVI века: за фроттолами, мадригалами в драматическом театре последовали хоры А. Габриели, в конечном счете Отлично вписывающиеся в эту традицию Ренессанса. Разумеется, Габриели полагал (таков был и замысел постановщика спектакля), что возрождает древнегреческие хоры в трагедии, но на деле гармонический склад его многоголосия волей-неволей приближался к аккордовому письму в современных ему музыкальных жанрах.

Далеко не достаточно, но все же более освещена в научной литературе фигура Джованни Габриели, ярко талантливого, инициативного и смелого композитора, оказавшего большое влияние на следующее поколение итальянских, и не одних итальянских музыкантов. Младший Габриели не только стоит, подобно Лассо, на рубеже новой эпохи, но переступает этот рубеж, явно заглядывая в XVII столетие. Родился Джованни Габриели около 1557 года. Музыкальное развитие его проходило в юности под руководством Андреа Габриели в Венеции. В 1575-1579 годы работал в капелле баварского герцога в Мюнхене вместе с Орландо Лассо. С 1584 года стал вторым органистом в соборе св. Марка, а затем, после смерти дяди, там же первым органистом. Имел много учеников в разных странах (в Германии, Нидерландах, Дании) и, конечно, в Италии. Крупнейшим его учеником стал Генрих Шюц, попавший в Венецию в последние годы жизни Габриели. Ученики композитора разнесли его славу по Европе и способствовали развитию творческих традиций венецианской школы за пределами Италии. Скончался Джованни Габриели в Венеции 12 августа 1612 (или 1613?) года.

Многочисленные произведения младшего Габриели с наибольшей полнотой представляют художественную специфику венецианской школы. Отход от хорового письма a cappella в сторону вокально-инструментального ансамбля крупных масштабов, работа над чисто инструментальными пьесами придают в целом иной облик этой школе в сравнении с нидерландской. Да и внутри Италии венецианская школа к концу XVI занимала особое место и во многом даже противостояла по характеру образности и стилю письма классичной римской школе, В отличие от строгого, чисто вокального, диатонического стиля Палестрины венецианцы не только соединяют различные хоровые и инструментальные звучности, но и вносят много нового в свой тематизм, не избегая интонационной резкости, частых контрастов, повышенной экспрессивности, даже своего рода театральности эффектов. Инструментальный ансамбль у них то удваивает хоровые голоса, то выступает самостоятельно. Это сильный, резкий по тембру, громкозвучный ансамбль, привычный на венецианских открытых празднествах: тромбоны, тубы, корнеты, скрипки. Инструментальные вступления к духовным хорам Джованни Габриели нередко носят именно театральный характер: фанфарные или маршеобразные, они предвещают будущую оперную интраду, созывающую слушателей на представление. Виртуозные "концертные" соло часто противопоставляются мощной звучности всего шести-, восьми-, двенадцати-, шестнадцатиголосного хорового состава. При этом солисты выступают с настоящими колоратурами - так звучат пассажи в их партиях. Необычайно широк общий диапазон вокально-инструментального состава, напряженна тесситура, верхние голоса движутся порой в предельно высоком регистре, пробегающие через весь ансамбль гаммы охватывают вместе диапазон от до большой октавы до ля второй. Отдельные хоровые группы контрастируют одна другой: нежное звучание верхних голосов и скрипок сменяется тяжелой звучностью басов с тромбонами. Нередко произведения пишутся для двух, трех и, даже четырех хоров. Яркой красочности способствуют смелые тембровые сопоставления: бас концертирует в сопровождении высоких голосов скрипок, а дискант - с тромбонами. Охотно применяет Габриели и необычные гармонические краски, например "мадригальные" хроматизмы.

Все это вместе взятое - быстрая смена тембровых красок, экспрессивность интонаций, тембровые и динамические смены - сопряжено, разумеется, и с особенностями композиционного строения, формообразования внутри крупного целого. О длительно развертывающейся линеарности мелодий в многоголосии здесь не может идти речи: хоры Джованни Габриели легко делятся на короткие, сильные, каденционно отчлененные фразы, и не один голос противостоит другому, а одна хоровая группа - другой. Господствует принцип крупных красочных образований, широкого живописного плана.

В выборе выразительных средств венецианская школа далека от сдержанности, умеренности. Напротив, она скорее театрально преувеличивает чувство, создавая крайние по своему времени, особо напряженные образы, Прекрасный пример находим в хоре Габриели "Timor et tremor". Первые слова "Ужас и трепет" выражены необычайно широкой, сильной, именно потрясающей темой, которая проходит в имитациях по шестнголосному хору. Эта тема отнюдь не безлична, она очень индивидуальна с ее скачками на большие интервалы вниз, с ее паузами-перерывами, с ее "трепетом" восьмыми внизу... При сопоставлении с музыкой Орландо Лассо на те же слова особенно хорошо ощутима сверхсильная экспрессия у Габриели. За выражением ужаса и трепета в рассматриваемом хоре идет мольба о спасении. Она поручена острохроматическому, стенающему хору. От него проходит ясно прослеживаемая линия к хорам страдания в операх Монтеверди. Нужно признать, что оперный театр обязан венецианской хоровой школе большим, чем принято думать!

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Которую дает современный исследователь итальянского искусства нино пирротта музыке a франции произведений
Определяется ли это мелодией антифона какую функцию несет она в мотете антифон проходит
Другого голоса в ее интонационно характерных фразах
Искусство ханса сакса было широко популярно в его стране благодаря сочности
Крупный ученый своего времени