<<<     ΛΛΛ     >>>   

Динамика будничного — трудового и домашнего — поведения заметна в его недельной протяженности: с понедельника до четверга производились самые ответственные хозяйственные работы, в пятницу значительная часть времени уходила на уборку всех помещений к празднику — воскресенью, в субботу топили баню/печь для мытья, меняли белье, подводили итоги недельной работы, наказывали виновных в семье.

В году существовали дни, запретные или предпочти тельные для тех или иных действий: помимо устной традиции, в народе ходили апокрифические "списки дней", запретных для того или иного рода деятельности и якобы отрицательно сказывавшихся на жизненных ситуациях - свадьбе, болезни, родах, переездах, передвижениях.

Все недели имели свои названия (часто отличные от церковных), могли быть подвижными (лунный календарь), связывались в разных традициях то с мужским, то с женским началом. Так, железной или железницей называлась либо "женская" неделя перед покровом ("пенька не под дается мочке"), либо "мужская" перед весенней пашней: если при этом в вербницу — предпасхальную неделю хорошо цвела верба, пашня будет удачной. В луковую, с рождества богородицы, убирали лук, спасовки были временем жатвы, куделица — первая неделя прядения Филиппова поста и т. д. Осень и зима изобиловали нелелямк-свадебницами. Существовали недели, в которые не только нельзя было заниматься многими видами работ, но даже минимальное нарушение могло привести к аномалиям в человеческой жизни или в жизни домашнего скота (родятся уроды, калеки, мертвые); обычно таковыми считались некоторые постовые или предпраздничные недели: например кривые недели в Смоленской губ. (святки, масленица, святая, духовская).

Время дня, недели, месяца вызывало некоторые изменения в будничной обстановке дома, в одежде, в ритуальных и этических формах поведения, в досуге, хотя в целом они были постоянны.

Существовал б у д н и ч н ы й вид дома; все вещи имели свои будничные места, названия и приметы. Будничная одежда имела названия: домашняя, ношатая, расхожая, вылюдье (в которой выходили в будни в гости), она всегда находилась в избе (праздничная — в клети). Имелся будничный набор приветствий, обращений, форм общения — рабочих и гостевых. Социальная разница сказывалась в жестах и формулах приветствий: большим обычаем — поклоном до земли — могли приветствовать не только духовное лицо, но и богатого односельчанина, малым обычаем — поклоном в пояс — обменивались ровни, "отдавали" его при входе в чужую избу (мужчины и женщины), жена кланялась мужу, женщины — мужчинам (последние могли и не отвечать). Общение было про низано разнообразными формулами благопожеланий на все случаи жизни: это были иносказания или молитвенные образования; в описываемый период преобладали формулы христианского происхождения, типа: "бог заплатит" (благодарность); "бог милостив" (утешение); "с богом" (согласие, прощание, начало любого дела) и т. д. На все виды работ и их отдельные процессы (с учетом времени дня, месяца, года) полагалось произносить "рабочие" присловья, мужские и женские, большинство которых имело вид заклинаний — символических (иносказательных) и прямых. Приводим в качестве примера вятские присловья на женские работы: цвётно платье на валек (полощет белье); спорина в квашню (месит тесто); прислана в кроены (снует); тонина в бердо (ткет). На все присловья имелись ответы, и только в обмене ими реализовывалось представление об удачном исходе дела/начинания. Одни работы надо было хвалить, другие — ни в коем случае; нарушение существующих правил в этих формах поведения свидетельствовало о "вредительстве", враждебном отношении, попытке испортить дело. Некоторые важные хозяйственные процессы, например печение хлеба, приготовление молочных продуктов, снование и пр., требовали избегания любого вмешательства (прихода, взгляда, слова), в противном случае прибегали к магическим приемам: в Вятской губ., например, женщина, которую "застали" за сбиванием масла, должна была вынести его к дороге и повесить на кол, чтобы прохожие "удивились" и этим поправили дело.

Формы проведения будничного досуга, различаясь соответственно природе полов, носили у мужчин и женщин в целом замкнутый характер. Мужчины, в какое бы время года и где бы ни собирались, обсуждали хозяйственные и общественные дела, слушали рассказы стариков, солдат, странствующих ремесленников, "сказывали" (анекдоты, сказки, былички), читали вслух, пели мужские песни, пили, играли в карты. Женщины никогда не бывали праздны: соединяя отдых с какой-либо работой, они обсуждали семейные дела, слушали рассказы богомолок, религиозное чтение, пели свои песни и т. д.

Одной из ярких хозяйственно-бытовых особенностей будней являлось о б о с о б л е н и е мужчин и женщин, воспринимающееся на поздней стадии развития традиционной культуры, в основном наряду с ограничением общественных форм поведения женщины и пронизанностью его многочисленными запретами, как социальный признак. Однако, как показывает материал, половое обособление в крестьянской среде сохраняло признаки архаичной основы этого явления, восходящей к представлениям о связи человеческих и космически-природных ритмов. Поведение полов было ритуализовано сакральной причастностью к светлому и темному, "рождению" и "смерти", "детству" и "старости" календарного времени. Ограничение женского пространства границами печного угла (изба), подполом (включая помещения для скота), поветью, чердаком и воротами ("внешний" мир) реализовывало мифологическое представление о связи женского начала с "внутренним", "низом" и "хаосом" (крыша и ворота — как его границы). Мужское пространство состояло из "космически" организованного мира избы, ориентированного на "верх", и внешнего мира в пределах "своей" территории. Переход этой территории даже для мужчин был ритуально опасным и требовал особого поведения. Поясним это на примерах.

В Юрьевском у. Владимирской губ. неделя до отъезда на чужую сторону (для различных хозяйственных и иных надобностей) называлась праздное время: отъезжающий (молодой мужик или парень) не работал или работал вполсилы, одевался в праздничную одежду, в любое время суток мог пить и ходить по гостям. В Судогодском у. той же губернии существовал специальный обряд отправление в дорогу: старшего в семье — на работу, младшего — в чужие края. Уходящий благословлялся таким образом: младший — у старшего, старший - у самого младшего, остающегося дома (у ребенка, только начавшего говорить, — глупого] формульным приговором: "Благослови меня, дедушка" (или: "Ваня глупенькой"). При выходе из избы стряпухе велят "заслонить" на время печку (но так, чтобы огонь не погас). Особый ритуал прощания (с родными и близкими — в избе, с ними же и односельчанами — в селе, за околицей) и благословения у всех живых и мертвых на кладбище сопровождал отход на дальние промыслы. Возвращение представляло особый обряд встречи, чрезвычайно развитый, например, в Поморье — стретины мурманских промышленников. К обрядам этого круга относится приезд солдата домой на побывку, сопровождающийся необычным поведением его и родных. В Самарской губ. он останавливался в крайнем доме села и расспрашивал о своей семье, после чего просил хозяина сообщить ей о своем приезде. Встречать его шли жена и родные братья, первая несла нижнее белье, братья — верхнюю одежду. Жена, не здороваясь, падала мужу в ноги с повинной (хотя бы и не была ни в чем виновата). Солдат здоровался с братьями, не обращая внимания на жену, пока ему на нее не указывали. Переодевшись, он шел домой в сопровождении хозяина избы и братьев, ведущих его под руки. В воротах встречали мать и отец с иконой и хлебом-солью, а в доме снохи падали в ноги и дарили подарки. На угощение и в будни сходились родствен ники.

Длительное праздное (или полупраздное) время в будни выпадало на долю рекрутов: с определенного момента (в земледельческих областях — после полевых работ) они освобождались от работы (до ноября, т. е. набора), получали "право" на праздничную одежду, собирались группами (часто—из разных деревень), гостили поочередно друг у друга. Гулянья рекрутов отличались бесцеремонным и буйным поведением, с заходом без приглашения в любой дом и требованием угощения (отказывать было нельзя), с драками, разбоем. Им прощали все выходки, так как Подобное поведение считалось для них нормой. На проводы рекрутов приходила вся деревня, собирались родные и знакомые из соседних сел.

Все перечисленные "случаи", несмотря на разницу бытовых обстоятельств, их порождавших, объединял ряд общих признаков, символизировавших п е р е х о д н ы й, порубежный характер этих пространственных перемещений: "вневременной" — ни будни, ни праздник — статус и нарушение обычных норм поведения, небудничные одежда и питье, пища, гостьба. Угроза опасности, состояние между жизнью и смертью подчеркивались символикой поведения всех участников: солдат предстает в образе впервые появившегося на свет — "не знает" дома, "не узнает" жену, "не может ходить" (ведут под руки), одевают во все новое, приносят подарки; отъезжающие прощаются и благословляются у всех, как перед смертью, их провожают до рубежей, как покойников, и т. д. Поведение молодого муж чины/парня, отъезжающего из села, и рекрута имело сходные черты с поведением жениха: праздная жизнь, нарядная одежда, питье, компания; в Новгородской и Вятской губ. рекрута и жениха объединял еще один признак: оба ходили с колокольчиком. Очевидно, что символика поведения при всех указанных ситуациях восходила к переходным обрядам.

Итак, будничное поведение взрослых слагалось из активной б ы т о в о й д е я т е л ь н о с т и — работа, свершение жизненно-важных дел и событий (сватовство, крестины, семейные заботы, обучение детей, лечение больных, помощь старым, соседям, гигиена, похороны и пр.) и различных р и т у а л ь н ы х д е й с т в и й, связанных с активной деятельностью, т. е. подавляющая часть обрядов магически-религиозного происхождения (так называемые календарные, трудовые, семейные и пр.) совершалась именно в будни. Будничное поведение характеризовалось четкостью временно-пространственных отрезков и их наполнений, чередованием работы и отдыха, умеренностью в быту (пища, одежда, общение и т. д.).

Будничное поведение имело в своей основе сакральную причастность к жизни и составляющие его деритуализованные формы восходили к ритуальным, в единстве с магическими и религиозными действиями: символика жестов, передвижения, вербального (приветствия, обращения, рабочие присловья, благодарности, благословения, будничные формы повествовательного фольклора и т. д.) и музыкального выражения (будничные, трудовые песни, трудовая и досужая инструментальная музыка), вещественные атрибуты и их "места". В этом контексте половое обособление было ритуально значимо и обусловлено, а следовательно, нормы поведения мужчин и женщин на этом уровне — р а в н о п р а в н ы, поскольку лишь в та ком разделении и единстве осуществлялась нормальная жизнедеятельность общины. Заметим, что роль женщин в ритуализации будней в описываемый период была очень велика: они являлись основными хранителями традиций.

Самой реальной, несимволической частью будней, и притом главной, был труд. Его "сакральность" проявлялась через систему магически-религиозных обрядов, без которых никакое трудовое действие — в традиционном сознании — было немыслимо. Эта система была более самостоятельна, чем сам трудовой процесс, поскольку могла существовать и без него (например, аграрные обряды в святочном цикле). Труд в своем реальном воплощении достигал кульминации в период сбора урожая — "жатвы" в широком земледельческом смысле. Апофеоз этого времени состоял в максимальном трудовом напряжении и четком распределении трудовых ролей всех взрослых членов общины, организации высших форм традиционных коллективов (помочь-толока), концентрации всех годовых усилий — неритуальных и ритуальных, выражающихся, в частности, в вербальных и музыкально-песенных компонентах, содержащих мотивы жизненного цикла.71 Коротко говоря, период "жатвы" являлсяв ы с ш е йвременной точкой жизненной активности, т. е. в о п л о щ е н и е м п о н я т и й "б у д н и" и "б у д н и ч н о е п о в е д е н и е" в их сакрально-профаническом единстве.

П р а з дн и к и и п р а з дн и ч н о е п о в е д е н и е. Церковные и государственные мероприятия по упорядочиванию счета времени, о которых мы несколько слов сказали вначале, всегда носили социально-дифференцированный характер, поскольку власти прежде всего были заинтересованы в организации трудового времени низших слоев общества. Знаменитые преследования церковью "языческих пиршеств", главным образом их "неурочного", "неподобного" времени и "непристойного" проведения, а также дней, считавшихся в народе запретными для различных работ, усиливались по мере роста государственности, не только и не столько из-за живучести отдельных "поганых" обычаев, сколько из-за стремления ввести в четкие пределы границы рабочего и нерабочего времени и придать последнему "истинно христианский" характер. Воскресенье было основным стабильным" регулятором соотношения — чередования — будничного и праздничного времени года; с воскресением Христа была связана пасхалия — система подвижных праздников: вознесенье, троица (пятидесятница), петровское заговенье, масленица. Тем самым пасхалия постоянно смещала даже многие "великие" праздники неподвижных дат, переводя их в разряд будничных событий, — требовалось лишь посещение церковных служб. В известной степени все это должно было сократить количество праздничных дней и ограничить их воскресеньями и великими церковными (и гражданскими) праздниками. Но несмотря на все усилия, традиционная праздничная система выходила за рамки церковно-гражданского календаря, а общее количество праздничных дней в году (с незначительными вариациями по областям) достигало 150.

В русской деревне XIX—начала XX в. традиционный праздничный календарь вследствие локального варьирова ния праздничной терминологии, различной степени значимости, дифференцированности, сроков и длительности проведения праздников, слияния или противопоставления церковных и "простонародных" праздников представлял, по определению В. Н. Топорова, "многоуровневый праздничный текст". В этнографической науке классификации и систематизации праздников не производилось: под словом "праздник" обычно описывают все сколько-нибудь значительные обряды календарно-хозяйственного и жизненных циклов, в том числе и те, что происходили в будни. Сложившееся положение затрудняет нашу задачу необходимостью привести хотя бы относительную систематизацию праздников, опираясь на доступную нам народную терминологию и классификацию праздничных ситуаций.

Словами праздник /свят в народе назывались воскресенье, общинные и семейные торжества; термин "свят" имел более широкое значение и закрепился также за особо значимыми в данной традиции ритуальными днями и циклами, в которые, однако, работа могла и не прекращаться (благовещенье, рождественские, весенние святки и др.). В качестве праздников, а часто и под таковым названием выделялись мужские, женские, молодежные и девичьи сборища/гулянья; о собраниях парней под этим названием сведений практически нет.

Общинные праздники — приходские, волостные, деревенские (местные) — разделялись на большие /главные/ годовые и малые /полупраздники. Это деление имело место у всех восточных славян.Большие праздники справлялись в пределах одной—нескольких общин — исторически сложившихся этнокультурных единств; эти единства были различны и по территории, и по количеству населения.

К большим относились различные по происхождению праздники, известные всему русскому населению: а) церковные — храмовые (престольные), пасха, двунадесятые (рождество, троица, Иванов, Петров, Ильин дни и т. д.); б) не установленные церковью — святки, масленица, заветные (вар.: обетные, оброчные/обреченные, заказные, поднятие икон), пятницы (по пасхе), кануны. Наиболее рас пространенными и чтимыми праздниками были: из церковных — рождество, пасха, храмовые, троица, Петров и Ильин дни; из нецерковных — святки, масленица и заветные. Однако их соотношение было далеко не однозначно в широких (региональных) и узких (локальных) традициях.

Праздники, в одних областях справлявшиеся как большие, в других либо не праздновались так, как им было "положено", либо считались малыми, либо праздниками отдельных половозрастных групп. Так, рождество в качестве большого праздника почиталось практически повсеместно, но праздновалось всей общиной в течение нескольких дней там, где оно было одновременно храмовым (престольным) и волостным, приходским праздником. Степень значимости и длительности святок была различной даже в пределах одной области. Во многих северно- и среднерусских областях святки считались молодежным праздником (молодежь работала мало), а взрослые, как говорили на Пинеге, "будничали все рождество". В западных и южнорусских областях рождество со святками отмечалось еще скромнее (даже молодежью): "святки не празднуются", "святки празднуются не так шумно, как масленица", святки "проходят скучно (тихо)". Масленица при всем разнообразии и варьировании составляющих ее компонентов и временной длительности (от одной-двух недель до одного дня)повсюду была самым большим праздником, в западных и южнорусских областях она совершенно затмевала святки и по размаху участия в ней молодежи. В Московской, Владимирской, некоторых местностях Орловской и других областях большим праздником считалась троица; в большинстве же русских районов троица (вместе с семиком) слыла "девичьим праздником". В ряду церковных самым большим праздником была пасха: минимальный срок ее празднования — три дня, но во многих областях не работали всю святую (светлую) неделю. Постоянно большими были храмовые праздники; их имело каждое среднее поселение (даже без церкви), а крупные села справляли по 2—3 "престола" в год (особенно если в церкви было несколько приделов).

Заветные (с вариантами приведенных названий) праздники, устанавливавшиеся миром (их возникновение — еще живая традиция в XIX в.), были распространены повсеместно и, появившись, становились, как правило, важным событием в жизни общины. В северно-русских и верхневолжских областях подобные праздники получали также названия богомолье, молебствие, мольба. Заветные праздники были разнородны по про исхождению ("явление иконы", эпидемия, эпизоотия, градобитье, пожар и т. п.), по времени появления, по степени стабильности — постоянные или временные (народная терминология) и, как мы видим, по названиям, но всех их объединяли два основных момента: они происходили в весенне-летнее время и были, по терминологии Н. И. Толстого, окказиональными, т. е. возникшими "по случаю". Однако "неслучайность" их появления сказывается в том, что постоянные и временные заветные праздники, как правило, приурочивались либо к 7—10-й пятнице по пасхе, либо к петровской/ильинской неделям, т. е. сливались с особо сакральными для данной традиции праздничными циклами, под названиями пятницы, петровки, кануны, имевшими подвижные временные сроки.

Практически повсеместно в России ко всем большим праздникам — церковным и нецерковным — варилось пиво, но в качестве названия праздника слово "пивной" бытовало главным образом в северно-русских, поволжских, среднерусских областях, где этим словом назывались вообще все праздники, не обходившиеся без пива. В этих же областях было распространено и название братчина, по сути синоним слова "пивной".

К малым относились праздники, справлявшиеся одной деревней (не волостью или приходом), "преддверие" или продолжение больших праздников, особо сакральные дни в данной традиции ("мы в такие дни будничаем, а святым празднуем"). Малыми, как мы видели, могли быть и годовые праздники. Полевые праздники обычае бывали именно полупраздниками, они носили общинный, семейный характер или справлялись как женский/мужской праздник: "Ссыпки с о в с е г о с е л а на еду после пашни и посева"; "Окончание молотьбы празднуется как с е м е й н ы й праздник"; "Дожинки — ж е н с к и й праздник" и т. д.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Одевался в праздничную одежду
Эта мысль слилась с дохристианскими представлениями о празднике