<<<     ΛΛΛ   

"Праздник — есть долг богу", святое (божье), пустое от дел время, своего рода "безвременье", по определению В. Н. Топорова, — состояние, "когда время останавливается, когда его нет" ("разрыв профанической действительности"). На бытовом уровне это "вневременное" состояние выражалось прежде всего в о т с у т с т в и и о б ы ч н о г о д е л е н и я на уповоды всего праздничного времени независимо от сроков его длительности (день или недели).

Безвременье праздника содержало идею вечности, т. е. смерти. Воскресенье, связанное в христианской религии с воскресением Христа, означало будущее спасение человечества; эта мысль слилась с дохристианскими представлениями о празднике, породив в народной традиции свои сроки "светопредставления" и Страшного суда, у русских наиболее известным из них был понедельник после масленичной недели, отчего масленичное воскресенье повсеместно называлось прощеный день или проща. Для представлений о празднике характерны запреты на человеческое поведение, связанное с началом и продолжением жизни: под праздник запрещались брачные половые отношения— избегали зачатия, так как, по поверью, дети, зачатые в праздник, будут либо уроды, либо несчастны; в праздник старались не устраивать свадьбы, крестины, не разрешалось собрание молодежных вечеринок; из дома не давали огня (чтобы люди и скот не умирали, чтобы огонь не переводился в доме) . В некоторых районах в праздник от пробуждения до обеда не ели ("иначе на том свете есть не дадут"). Зато праздник считался наиболее счастливым временем для смерти: умершие, особенно в "великие дни" — благовещенье или светлое воскресенье, отправлялись, по верованиям, прямо в рай (влияние апокрифов).

Представления о "вечности" праздника отразились в д л и т е л ь н о с т и больших праздников общины, где община олицетворяла собой понятие "человечества" = "мира". В северных и поволжских областях большие праздники длились по нескольку недель, пока каждая деревня, входившая в волость, приход, околоток, не побывала "хозяином" праздника. В огромном Усть-Сысольском у. Вологодской губ. приходы были разбиты на десятки, каждый десяток имел свой праздник, на который приходили из соседних десятков, существовал и обще приходский праздник — храмовый. В Подболотной вол. Никольского у. Вологодской губ. 16 деревень справляли покров по очереди и при этом жители каждой деревни говорили: "У нас сегодня первый/пятый/двенадцатый покров"; в селах Буйского и Варнавинского уездов Костромской губ. по неделе продолжались праздники Михаила-архангела (8.X1), Николы зимнего (6.ХП) и введения (21.XII). В Юрьевском у. Владимирской губ. рождество начинали праздновать с конца ноября, по неделе в каждом селе, собственно рождественская неделя выпадала на долю одного села. По два-три и более дней длились храмовые праздники в западно- и южно русских областях — Калужской, Тульской, Курской, Орловской (жители этих уездов ходили в гости друг к другу). Даже в самую горячую, страдную пору в земледельческих областях большие праздники — храмовые, заветные, пятницы, петровки — справляли от двух и более дней. По два-три дня гуляли петровки и пятницы в Костромской, Вятской губ.; в Новгородской губ. почти все большие праздники приходились на лето, праздновали от двух до десяти деревень сразу (т. е. соответственно столько же дней); 9-ю пятницу в Нижегородской губ. гуляли пять дней. Такой же длительности бывали летние праздники в земледельческих областях Севера. Поднятие икон и крестные ходы происходили в течение месяцев и охватывали сразу несколько деревень: жители деревни, по которой проходило шествие, не работали и уходили в празднующую деревню — праздновали "всем миром", "со всем народом".

Храмовые и иные большие праздники поселения многих северных областей имели как свои сборные, съезжие праздники, длившиеся от двух дней до недели; иные села справляли по два-три таких праздника в год.

Таким образом, сроки больших праздников были различны, в зависимости от количества людей, принимавших в них участие и составлявших общинное единство в узком и широком смысле слова, но даже для одного села минимальное время празднования составляло два-три дня. Добавим к этому, что праздник часто и "замирал" посте пенно: в ближайшие воскресенья еще продолжалась праздничная гульба — отданьё праздника, подгвоздки и т. п. В любом случае большой праздник занимал будничное время и не соответствовал церковному правилу "праздновать в подобное время" (т.е. в указанное), как гласили христианские проповеди еще в XIII в.

Глобальный характер праздника выразился в емком народном утверждении: "Мы целый год трудимся для праздника". Требовалось обязательное участие в празднике в с е х в з р о с л ы х жителей села, являющегося центром праздничного события, за исключением больных (особенно пособоровавшихся), калек и старых дев. К уклоняющимся от праздников односельчане относились подозрительно или с крайним неодобрением, называя их "необщинными", "богоотступниками", верили, что из-за них "бог может послать кару на все селение". Метафорическое значение празднующего села как "центра мира" выступает в стремлении жителей созвать на свой праздник как можно больше народу: "Плохо, когда на празднике мало гостей". Праздник не только допускал, но и всячески поощрял приход людей со стороны — "чужих", "незваных" (в Новгородской губ. они так и назывались — сторона). По-видимому, этот обычай имел дохристианское происхождение, так как церковь поучала "не ходить на пиры незваными". Более того, праздник представлял собой "общественную милостыню": на него стекались нищие, странствующие и богомольцы, которые допускались к столованьям в первую очередь, а уже после них пировали свои. Подобные столованья достигли особого размаха в северных и поволжских областях. Так, престольный праздник Спас в Раменье в д. Першимский починок (в 20 верстах к северу от г. Вельска) собирал якобы до 10 тыс. богомольцев, которых кормили и поили в течение трех дней; на праздничные столованья в Онежском у. богомольцы при ходили за 50—100 верст, общие трапезы для бедных жителей округи устраивались в Костромской губ. и т. д. На обычаи общественных угощений, вероятно, оказали влияние христианские заповеди "о милостыне", а также, как предполагаем, кормления народа князьями Древней Руси, начавшиеся со времени Владимира. Имущественное расслоение в русской деревне сказывалось на отношении к празднику, в частности на требовании всеобщего участия в нем: во многих местностях распространялся компромиссный обычай — обязательное празднование в своей деревне и уход в соседние только молодежи и старших членов семьи (обязательно — молодых зятьев) .

Любой праздник сопровождался преображением всей будничной обстановки и внешнего облика людей. К воскресенью убирали и мыли в избе, ставили в божницу праздничные иконы, к большим праздникам мыли и "наряжали" дома — подновляли резьбу, роспись, добавляли новые изображения, открывали "праздничный" вход (с улицы), зажигали лампадки/свечи во всех местах двора, где находились иконы и кресты, подметали задворки и "улицы" вдоль дома. На праздник надевали лучшую (годовую, добрую) одежду; менялись система приветствий, обращений друг к другу (даже мужа к жене), называний (преобладали величания по имени-отчеству), содержание разговоров (о насущных хозяйственных делах старались не говорить).

Праздничное поведение взрослых заключалось в следующем: п о л н а я п р а з д н о с т ь ("день свят, и дела наши спят"); п о с т о я н н о е с т о л о в а н ь е с приемом гостей и хождением в гости; п и т ь е и п е н и е п е с е н. Несоблюдение этих норм поведения определялось понятием греха. Картина посещения церкви в XIX в. во время больших церковных праздников поразительно напоминает таковую же во времена Владимира Мономаха, что явствует из сравнения двух высказываний, относящихся к упомянутым временам: "Видим ведь игрища утоптанные, с такими толпами людей на них, что давят друг друга, а ц е р к в и с т о я т п у с т ы" - начало XII в.; "Двунадесятые праздники празднуются гульбищами, а в ц е р к в и п у с т о" — конец XIX в. (разрядка наша, — Т. Б.).

К праздникам приготавливалась еда и варилось пиво в огромных количествах (особенно — в северных и по волжских областях). Праздничный обед состоял из 7—10 блюд и назывался перемена, поставы (арханг., волог., пермск.), семиблюдки (новгор.)и т. п. Питье составляло едва ли не самый главный признак празднества: недаром, как мы говорили, во многих русских областях все большие праздники назывались пивные. Церковь пыталась ограничить потребление пива на праздниках, предписывая "не пить до обеда, не пить более двух-трех чаш" — в начале и конце праздничного пира, во имя Христа и Богородицы. Однако питье предшествовало пиру, пили вкруговую, начиная с хозяина, перед новой переменой блюд, в каждой гостьевой избе.

За пиршественным столом питье было тесно связано с пением: в Ветлужском у. Костромской губ. после очередной подачи пива мужчины затягивали новую песню и прерывали ее на время подачи, такое сочетание называлось песенная подача, существовало общерусское выражение "сколько пива, столько и песен" (и наобо рот). На заветных праздниках в Тихвинском у. Нов городской губ. песенная подача происходила и после обеда, на берегу реки: мужчины затягивали песню, во время которой один кричал: "Пива!",— и из деревни бабы несли пиво в ведре и обносили всех одной чашей по очереди; так подавали несколько раз в процессе исполнения одной песни; "уже после этой песни и пива поют что попало и пляшут".

По-христиански предписывалось исполнять во время праздника божественные песни ("доброгласную псалтирь") вместо "бесовских", т. е. песен светского содержания. В описываемое время жанровый состав праздничных застольных песен был разнообразен: за столом преимущественное право петь имели мужчины, поэтому звучали в основном "мужские" песни различного содержания. Источники свидетельствуют, что по крайней мере в начале—середине XIX в. за столом и после него было правилом/обычаем петь старины, духовные стихи, псалмы, тропари и др. По сообщению К. Молчанова (начало XIX в.), в Архангельской губ. пожилые пели старины во время храмовых праздников, длящихся 4—5 дней, по Н. А. Иваницкому (конец XIX в.), в Вологодской губ. "в прежнее время существовал обычай петь за столом псалмы; ныне это вывелось, а если сохранилось, то лишь в немногих местах: божественное пение бывает за столом по праздникам, но редко". Среди русского населения Сибири этот обычай к изучаемому времени также исчезал.

В праздничное время сохранялось половое обособление, мужчины и женщины "гуляли" отдельно: в гостях сидели за разными столами, переходили из дома в дом своими партиями, пели свои песни — в определенное время ив соответствующих местах; разгул праздника, естественно, нарушал все границы. Молодежь образовывала самостоятельную группу к вечеру, днем парни допускались в мужские компании, а девушки "гуляли" отдельно от всех. Однако общинные праздники особого рода, видимо, допускали ритуальное половое общение взрослых, о чем, например, говорит такое выразительное свидетельство конца XIX в. из Вятской губ.: "Во время братчин в Хорошевской волости (Ветлужский край, -Т. Б.) совокупляются в близких степенях родства: сноха с деверем, свекром, близкие родственники. Бывали также случаи и с родными — братья с сестрами (все женатые) и г р е х о м н е с ч и т а л и" (разрядка наша. - Т. Б.). Подобные сведения — чрезвычайная редкость, ,хотя косвенных, символических, свидетельств о следах праздничного "свального греха" имеется достаточное количество, главным образом относящихся к масленице и Иванову—Петрову дням (обычай типа масленичного "целовника" молодушек, эротических "шуток" над не успевшими пожениться в мясоед, Ярилиных игрищ, в которых участвовали взрослые и совершеннолетняя молодежь и пр.). Связь этих отношений с эйфорией после питья отразилась, в частности, в широко известной русской игре молодежи пиво варить: выбор партнеров — друг по дружке с символикой "пережёнивания", эротическая недвусмысленность текста песни и телодвижений; по определению священника из Новгородской губ., в этой игре "скачут буди беси перед заутреней".

О п ь я н е н и е, являвшееся едва ли не главным условием праздничного состояния (без пива нет праздника, связь пива с пением и пляской, пиво и половые отношения), возвращает нас к семантике праздника. Ярким свидетельством важной роли пива (= питья) на празднике предстает название большого праздника или праздничного пира (южнорусск.) — канун, известное всему русскому населению, но особое распространение получившее в северных и поволжских областях. В праздничной ситуации словом "канун" и производными от него назывались напиток без хмеля (сусло, мед, молодое пиво), пиво, праздничная еда, мясное кушанье, сосуды для пива, пиршество, его участники — варящие пиво (канунщики) и пьющие, праздник в целом. Словом "канун" редко назывался церковный праздник; обычно канунами были пятницы, петровки (кануны церковных), заветные, иногда масленица. Эквивалентами этого слова в некоторых северных областях были названия братчина, пивной, мольба (см. выше). Но канун-напиток имел более широкое употребление: семейное пиво, освященное праздничное пиво, пиво в складчину на приходские, храмовые праздники, специальные мужские и женские сборища. Термин "канун" объединяет праздник с похоронно-поминальной обрядностью, это — последнее звено в цепи "смертных"/ "вечных" моментов праздничного состояния как такового, раскрывающее смысл поведения его участников — свободный, радостный и торжественный "прерыв жизни" ("уход из жизни"), "п о м и н к и п о с е б е".

Итак, со словом "праздник" была связана многозначная и иерархическая шкала ситуаций — от е ж е д н е в н о г о кратковременного о т д ы х а в будни - полудничанья и сумерничанья — до п о л н о г о в ы к л ю ч е н и я из обычной жизни и хозяйственной деятельности на несколько дней всего общинного коллектива (в самом широком смысле — "мира"). Состояние и по ведение людей во время этих как будто бы крайних ситуаций обнаруживают семантическое тождество, восходящее к смыслу понятия "праздный" — "бездеятельный", "спящий" (безвольный, "божевольный" = пьяный), "не живой", и противостоящее понятию "буден" — "бодрствующий", "деятельный", "живой". Таким образом, в оппозиции б у д н и — п р а з д н и к содержится смысл единства и противопоставления н е с в о б о д а — с в о б о д а, ж и з н ь — н е ж и з н ь и в основе народного представления о поведении людей в будни и праздник лежала сакральная необходимость чередования жизненного и нежизненного состояния для нормального круговорота жизни и смерти: осознание связи живых и мертвых, отдача себя высшим силам, как бы в благодарность за жизнь и для разрешения пользоваться ею дальше.140 По сути любое праздное состояние в будни должно было имитировать переход в "мир иной", а праздник — "регулярно воссоздавать модель мифологического золотого века в „стране предков". Это и дало основания утверждению В. Н. Топорова о "едином празднике, с не сколько различающимися частными вариантами".

В чередовании будней и праздников регулирующую роль в древности должны были играть "жреческие институты", о которых у восточных славян нам ничего неизвестно (в отличие от балтийских славян). Однако анализ обходных обрядов восточнославянской традиции показывает, что в этот многозначный обрядовый комплекс входили элементы "жреческого" характера, главным образом содержащиеся в обходах взрослых мужчин: колядных, волочебных, святочных. Так, обходные песни содержат "объявления" о праздниках: например "уродилась коляда накануне рождества" (колядка), "ехать Василью да Новому Году" (овсень, щедровка). Подробные волочебные "сводки" о календаре сельскохозяйственных работ, о днях — "святых помощниках", о временных сроках представляют собой по существу р а с п и с а н и ек а л е н д а р н о г о г о д а с указанием будней и праздников. Обходы совершались в зимний и весенний периоды, являясь ориентирами в полугодовом цикле жизнен ной деятельности и предшествуя важным рубежам календарного года — зимне-весеннему и летне-осеннему. Эти рубежи были связаны с понятиями "будни" и "праздник". О периоде жатвы в широком смысле, как апофеозе будней, мы уже говорили. Сакральность жатвы-будней подчеркивалась предшествующими ей и сопровождающими ее праздниками; думается, что сгущение праздничных дней именно в жатвенном цикле было неслучайным: оно должно было обеспечить максимально удачный ее исход в результате объединенных усилий "живых и мертвых", связи живых с сакральными силами, слияния природных и человеческих ритмов. Все это должно было способствовать свершению важнейшего природно-космического акта: воспроизводства природы для человеческого бытия.

Летне-осеннему рубежу — жатве — противостоял зимне-весенний рубеж, в котором праздновалась масле ница. Одним из самых важных и поразительных признаков масленицы было уничтожение продуктов питания и предметов человеческого быта: запрет на мясное, съестной разгул ("всеедная неделя") — съедали последние запасы ("и даже рот полоскали"), образ "обжоры Масленицы", сжигание блинов, масла, молока в конце сырной недели, хозяйственного и бытового инвентаря, одежды, пряжи и пр., по народному выражению, "старизны". Добавим к этому время празднования масленицы: после вселенской субботы поминовения усопших, на неделе церковной службы об изгнании Адама из рая и перед великим постом.

Таким образом, летне-осенний и зимне-весенний рубежи противостоят друг другу как в о с п р о и з в о д с т в о — у н ич т о ж е н и е, н о во е — с т а р о е, ж и з н ь - н е ж и з н ь. В этом противопоставлении масленицув русской традиции можно рассматривать как высшее воплощение понятия "праздник", по В. Н. Топорову — "первопраздник": конец старого света/мира и возникновение нового. Однако возможно, что концентрация признаков "первопраздника" именно в масленице, столь удаленной от своего "антипода" (воспроизводства) в календарном времени, — явление не самого архаичного порядка даже у русских: сгущение праздников в летнем цикле, насыщенность его эротикой, "ритуальными похоронами", элементами обрядового сжигания молока в пятницы; связь масленицы с семиком—петровками ("масленица — семикова племянница" и др.) говорят о тесном взаимодействии масленичного и ивановско-петровского циклов. Видимо, необходимо исследовать пласты и ареалы этих циклов во всем объеме, памятуя о вековых преобразованиях календарного времени и неоформленности славянской обрядовой системы.

 <<<     ΛΛΛ   

В свою очередь имеющей связь одновременно с лунными фазами
Ни праздник статус