<<<     ΛΛΛ     >>>   

Роженица должна уметь контролировать не только свои действия, свое психическое состояние, но и все вообще функции своего организма (см. ниже о ритуальном вытирании пола). В принципе, она уже должна знать, "как это делается" - ее ругают за то, что она не умеет рожать, не понимает, что происходит с ней, с ее ребенком: Сначала этот неприятный мужик на меня наорал, сказал: "Что такое, почему ты не сказала врачам, что у тебя отошли воды?!" Я говорю: "Откуда ж я знаю - я первый раз рожаю, здрасьте. Это вы врачи - вы и смотрите" (И18). Она должна суметь настроиться, стать чуткой, должна самостоятельно услышать, воспринять информацию от традиции: В зале была молоденькая практикантка. Ей поручили поставить мне капельницу, и она долго не могла справиться и испортила мне вену. Ей стало стыдно и жалко меня, и она ни на секунду от меня не отходила, утешала, гладила по руке, держала мне ногу. Акушерка ее ругала и периодически гоняла. Действительно, Оля не сделала то, что должна была: не ходила в родилку, не обрезала пуповину, не принимала детей (впервые вошла в родильный зал уже со мной). Но ругали ее не только и не столько за это. Говорили: "Отойди от нее. Она сама должна. Это же ее ребенок" (Круглякова 1997). Роженице не объясняют, что и как происходит; сама она еще не знает и не может знать, но от нее уже все требуется по полной программе. Осуждению подлежит именно нечуткость, невосприимчивость, о чем свидетельствуют распространенные в этой ситуации инвективы - "дура", "тупая". Таким образом решается первая задача медиков - способствовать узнаванию женщиной необходимых техник тела и стереотипов поведения.

При решении второй задачи (обучение женщины ролевой структуре ритуала) также активно используется инвектива, один из излюбленных приемов "медицинской педагогики". Женщине сообщается, что она "плохая" - "плохо себя ведет": Акушерка сказала: "Ой, плохая мама - ребенка задушила!" На меня это произвело, конечно, кошмарное впечатление, я себя чувствовала жуткой преступницей (И35); Каждый врач, который меня смотрел, ужасался: "Боже мой, Вы что - плохо себя вели во время родов?" (И45).

В контексте родильного обряда инвектива выполняет ряд важных функций. Во-первых, это, как мы уже говорили, средство снижения социального статуса. Любые отсылки к "прошлой" жизни иницианта, где он обладал определенным статусом, материальным положением, имуществом, невозможны: Первое, чем она меня встретила - это жутким криком: "А, серьги-кольца снять сейчас же, что такое!" там, ля-ля-ля" (И18), Врачей, которые врываются в палату и начинают орать: "Мама! В каком Вы виде! Что Вы себе позволяете!" Это если не в халате, а в чем-то другом одета (И42). Одежда и драгоценности являются важными показателями социального статуса, который отбирается у женщины при поступлении в приемный покой вместе со всеми вещами. В лиминальном континууме все равны - нет ни эллина, ни иудея: Еще они говорили: "Подумаешь, эстонка какая нашлась - у нас американка одна родила, и ничего!" (И20). Даже имевшие место в прошлом отношения и связи женщины становятся предосудительными при новом восприятии ее как ребенка: "Как с мужем спать, так не больно, а как рожать так больно!" В течение лиминального периода женщина лишена мужа, его как бы еще нет и не должно быть. Зато актуализируются отношения с матерью: Ругали меня как только можно. Не то что грубили, но такое отношение типа того что там: "Ну что ты не могла побриться?! Не сама же, наверно, брилась, мама же, наверно, тебе там дома все делала, так что же ты не могла ее попросить?" Я очень обиделась, думаю: "Причем здесь мама-то? Мама в таких делах не участвует" (И18); А после этого я была потрясена просто прекрасным обхождением, потому что меня подвезли к телефону, сказали: "Позвони маме, она волнуется" (И2). Упомянутое здесь сбривание лобковых волос роженицы также символически отсылает к лишению ее половозрастных признаков (Davis-Floyd 1992: 83-84).

В соответствии с трехчастной схемой переходного обряда, предложенной Ван-Геннепом, лишение иницианта его статуса происходит в первой фазе ритуала. В современном родильном доме ритуальное унижение женщины имеет четко выраженную временную локализацию: основная часть действий медиков, имеющая своей целью унижение, происходит при поступлении роженицы в приемный покой, при санитарной обработке и "подготовке к родам". Временная локализация унижения является важным отличием родильного дома от любых других медицинских учреждений, где инвектива отчетливее выражена как маркер социальной принадлежности (хотя любой больной обладает рядом свойств лиминального существа).

Упомянутое выше "бритье" описано в рассказах наших информантов как одна из наиболее запомнившихся болезненных и обидных процедур: С возмущением обсуждали, как больно сбривали лобковые волосы в приемном покое. Особенно славилась этим санитарка Наталья Юрьевна. Новеньких спрашивали, не она ли дежурила там. (Круглякова 1997).

Важное клише, употребляющееся для демонстрации силы, для унижения иницианта и экспликации его подчиненности, беспомощности при поступлении в роддом, - ритуальное вытирание пола: Я отправилась в сортир, и из меня в коридоре вытекло на пол немного крови. Через несколько минут в сортир ко мне стала ломиться возмущенная нянечка, молодая девушка, и грубо приказным тоном велела мне взять половую тряпку и все вытереть (И1); Она стала орать, что: "А, там, налила..." Но по-моему, даже я ей сказала: "Ну давайте, я вытру сама, что Вы орете так?" (И34); Мне было так плохо, что я не могла, конечно, себя проконтролировать и наблевать куда надо. Тут пришла сестра, так поморщилась и сказала: "Я этого не люблю!" А я так жалобно: "Когда у меня сейчас немножко пройдет, я уберу..." (И43); Одну женщину, скажем, тошнило. Ее заставили встать, убрать, значит, за собой, ругая ее там последними грязными словами, и вот в таком духе" (И45); Меня поразила одна история. Моя соседка после клизмы запачкала унитаз. Акушерка ругала ее и заставила все вымыть, хотя схватки у Лены были очень сильные и родила она уже через полчаса. Эта акушерка была обыкновенно очень милая и доброжелательная девушка (Круглякова 1997).

Другая функция роддомовской инвективы - профанация сакрального. Статус матери в нашей культуре необычайно высок и священен. Материнство воспринимается как основной и чуть ли не единственный способ реализации женщины в социуме: уже я, можно сказать, выполнила свою миссию - мальчик и девочка - перед Богом, перед своим мужем, перед всеми и сама перед собой (И15). Поругание сакрального лишь оттеняет его недостижимое великолепие. Подобный прием весьма распространен в обрядах повышения статуса (поругание и осмеяние нового вождя), так же как и в обрядах перемены статуса ("перевернутый мир" в календарных обрядах, например, карнавале). Родильный обряд предполагает именно ритуальное, а не ритуализованное, т.е. игровое поведение. Он не разыгрывается, эти события происходят "на самом деле" в особой ритуальной реальности. Поэтому унижение иницианта должно быть настоящим, ритуал должен нести инициантам именно это сообщение и достигать цели - действительно унижать. Таким образом, роженица не может загородиться восприятием происходящего как игры, принять унижение "понарошку". И инициант и посвятитель убеждены в серьезности происходящего. Однако на каком-то уровне и тот и другой осознают высокий статус матери и значительность таинства рождения, понимают, что осквернение священного возможно только здесь и только сейчас.

Еще одна функция инвективы - апотропеическая: поругание для благополучия, "чтоб не сглазить". В нашей культуре этот прием распространен в студенческой и школьной практике - человека надо ругать, когда он сдает экзамен. Также нельзя хвалить и надо ругать маленьких детей, чтобы они были здоровы: Бабушка (моя мама), будучи в восторге от внучки, обычно, сказав, какая она необыкновенная прелесть, сплевывала через левое плечо, приговаривая при этом: "Тьфу-тьфу, плохая-плохая" (И26); И вот я услышала, что эта ведьма бормочет: "Говнистый, говнистый мальчик!" Я сперва обиделась, а потом мне сказали, что так надо делать (И2); "Русские стараются не хвалить своих детей и не любят, когда другие их хвалят. Если это все-таки произошло, обычно трижды стучат по дереву и говорят "Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить" <...> Молодая женщина, недавно приехавшая из России, родила ребенка. Во время приема медицинская сестра-финка постоянно хвалила ребенка. Все ответные реплики матери были негативными. - Очень хорошенькая девочка. - Но голова у нее слишком вытянута. - Посмотрите - она улыбается. - А дома она так много плачет" (Овчинникова 1998: 138).

Мы не хотим сказать, что медики используют инвективу в указанных целях сознательно. Создается впечатление, что не только мать заучивает таинство имманентно, но и сами посвятители действуют неосознанно, не задумываются о способе своего поведения, о цели своих действий, но как будто бы влекомы мощным невидимым потоком традиции. Они тоже знают посвятительное таинство имманентно, они как бы в трансе. В этом смысле об инвективе нельзя говорить как о собственно педагогическом (т. е. осознанном) приеме.

Еще одна задача медиков - провести родильный ритуал, справиться с технической стороной дела. Для этого следует свести к минимуму возможное противодействие, "обезвредить" роженицу. Для осуществления этой задачи используется ряд медицинских педагогических приемов и техник. В качестве чисто педагогического приема инвектива выступает как средство выведения из стресса, убеждения, побуждения к желаемому действию. В некоторых случаях и сами женщины признают подобный способ коммуникации как оптимальный: Акушерка у меня строгая очень была, я считаю, что, может быть, так и надо, потому что если бы начали сюсюкать, было бы только хуже. А она жестко со мной, и поэтому так я собралась, я знала, что мне уже деваться некуда (И8).

Другой распространенный прием убеждения, подчинения своей воле, "обезвреживания" - угроза. Помимо пугания различными осложнениями и патологиями, встречается апелляция и к социальным мерам наказания, причем эти меры очень близки к используемым в дошкольной и школьной педагогике - они представляют собой фольклорные клише: И там был еще доктор Пастернак, который всем обещал поставить двойки - там же, как я поняла, они ставят отметки на эту вот карту. За поведение, как там что. При родах, и после в больнице. "Потому что, - говорят, - если будете плохо себя вести, то вам не оплатят больничный", или что-то там не оплатят. Конечно, пугали (И69); Они пугали меня Ельциным, что вышло постановление. Я говорю: "Ну что - в тюрьму сажать?" Нет, вроде бы, в тюрьму еще не сажать. Ну, тогда не страшно (И45). Часто упоминается такая мера наказания, как отказ принимать роды: А у нас некоторых заставляли именно лежать И когда одна девочка отказалась лежать, акушерка сказала: "Ну тогда я у тебя не буду вообще ничего принимать! Сама залезай на кресло и сама рожай!" (И34); Они меня раздели и пытались побрить насильно. Потом тетка, которая хотела это сделать, сказала, что она у меня вообще роды принимать не будет в таком случае (И20); Совершенно, конечно, они не заботятся, и хамят, и вообще могут сказать типа того, что "не нравится - можешь рожать под забором", и это я слышала сама лично по отношению к себе (И25).

Здесь же следует упомянуть ритуальный испуг. Задача этого приема - вызвать роды. Прием этот очень древний, он неоднократно описывался в литературе, посвященной родинам в традиционной культуре: на женщину нужно неожиданно крикнуть или испугать ее стрельбой (Байбурин 1993: 92); иногда повитуха с той же целью неожиданно обрызгивает роженицу водой, оставшейся после омовения образов, а домашние "неожиданно производят тревогу, крича в избе или под окном на улице что-нибудь такое, что способно возбудить чувство испуга, например: "Горим! Пожар!" (Забылин 1994: 405) (другой вариант - "волк корову задрал" (Науменко 1998: 41)). Наш материал показывает, что обычай этот широко практикуется в наши дни: Они стояли вокруг и говорили: "Тужься, милая! Ты что - хочешь задушить ребенка? Нет? Тогда тужься!" (И5); Меня, правда, предупредили: "Если сейчас не родишь, я ребенка вытащу щипцами!" Меня это так испугало, что я сразу родила (И13); потом говорит: "Ну, роды подходят, готовься - резать будем". И рожали уже именно от страха - чтобы только не разрезали (И19).

Приведем попутно еще один пример медицинской техники тела, способствующей быстрым родам: Просто зажали мне нос простыней, и мне волей-неволей пришлось там кого-то родить (И2). Эта техника соотносима с такими распространенными в традиционной культуре приемами, направленными на усиление потуг, как принуждение роженицы дуть в бутылку или фляжку и сование ей в рот волос (Фирсов, Киселева 1993: 140).

Важный прием, служащий для "обезвреживания" женщины - "обман": А пузырь они мне все-таки прокололи. Они меня обманули. Они сказали: "Не волнуйся, мы тебе прокалывать ничего не будем", потому что я заранее еще сказала: "Ничего мне не надо прокалывать" <...> И они меня просто обманули. Врач сказала: "Видишь руки - у меня нет ничего. Я только посмотрю". И вот она меня проткнула. Я поняла, и у меня как слезы полились просто от какого-то негодования, от какой-то слабости, что я ничего не могу сделать. Они меня просто обманули. Это меня доконало просто (И17). Заметим, что данный прием часто применяется в медицинской практике при лечении детей - например, при удалении аденоидов.

Еще один прием "обезвреживания" - отвлечение внимания, "заговаривание зубов". Прием этот обычно применяется при проведении болезненных манипуляций, когда женщина под влиянием боли может помешать действиям медиков (в детских поликлиниках для аналогичных целей специально приготовлены игрушки): Они быстро так говорят: "Так, ты кто по профессии?" - "Художник..." - "Ну что, художник, портреты наши нарисуешь?" - а сами тем временем все там делают. И еще говорят: "А вот мы бы что могли нарисовать? Только письки..." (И43).

Здесь же следует упомянуть различные способы успокоения и утешения - сентенции типа мы все женщины и нечего орать - дело обыкновенное (И26),это у всех бывает, и потерпите (И11). Ср. формулы, используемые повитухой в традиционной культуре: "Ну-ну, голубушка, не реви! Все забудется, все заживет! Крута гора, да вздымчива, больна дыра - забывчива! Все забудется, опять будешь жить!" (Науменко 1998: 47). Некоторые процедуры сопровождаются специальными приговорами: И я совершенно не могла ходить из-за швов. А они меня все время мазали йодом, приговаривая при этом: "Йодок - бабий медок!" Это было совершенно невозможно (И20).

Важная особенность родильного действа - его карнавальный характер. Мы считаем правомерным говорить о "карнавальности" родильного обряда, используя этот термин в широком смысле слова - для обозначения совокупности некоторых элементов ритуала, типологически сходных с карнавальными. Здесь мы присоединяемся к мнению П. Бёрка, который пишет, что в некотором смысле, каждый праздник представляет собой карнавал в миниатюре, поскольку оправдывает "беспорядок" (инверсию нормы) и влечет за собой сходный репертуар традиционных форм. Используя термин "карнавальная стихия", Бёрк не пытается утверждать, что какие-то элементы карнавала как календарного праздника породили какие-либо элементы в составе других обрядов. Его утверждение состоит лишь в том, что многие праздники имеют общие элементы ритуала, и, поскольку карнавал был особенно важным наложением подобных элементов, возможно условное приложение термина к другим обрядам (см.: Burke 1994: 199). Таким образом, речь может идти ни в коем случае не о генетическом родстве между отдельными элементами родильного обряда и карнавала, но лишь о типологическом сходстве. Функция сходных элементов этих ритуалов различна, поскольку они связаны с двумя принципиально различными типами коммунитас: родильный обряд относится к обрядам повышения статуса, а карнавал - к обрядам перемены статуса (Тэрнер 1983: 231-241).

Прежде всего, родильный обряд подразумевает всеобщую вовлеченность - здесь нет деления на актеров и зрителей. О "перевернутом мире" в контексте родов мы уже говорили - это изменение ролей (по сравнению с "нормальной" жизнью - обычаем), символически отраженное в ритуале в виде переодевания, обнажения, поругания и т. п.

Важную роль играет и смеховое начало - атмосфера родов насыщена смехом и шутками: А принимали девчоночки - две или три их было - как-то они все хиханьки-хаханьки, так все весело, со смехом все это так быстренько и получилось (И18); Я помню вот разговоры - там присутствовали какие-то еще акушерки, которые были не заняты делами, рассказывали там анекдоты, еще что-то, и я все это хорошо помню (И38); Акушерка старалась нас развеселить, анекдоты какие-то рассказывала, говорила, что это такой день счастливый, что глупо рыдать, а надо напротив смеяться (Круглякова 1997); Одна санитарка нам всем очень запомнилась - общалась с нами, байки все время рассказывала (И12); У нас очень хорошая заведующая была <...> Она, помню, придет - и рассмешит, и настроение поднимет, но и требовательная была (И10).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Белоусова Современный родильный обряд 7 повседневность
Народная культура средневековья
Сказала