<<<       >>>   

Воспринимаемое как типично латиноамериканский феномен, «теология освобождения» было в основном разработано теологами - уроженцами этого континента, которые, пройдя обучение в Европе, вернулись на родину, обогащенные «марксистскими идеями», столь модными в то время в Старом Свете. Церковь в Латинской Америке традиционно была союзницей социально-экономической, военной и политической власти. Подобная модель отношений Церкви и общества подверглась резкой критике на Втором Ватиканском Соборе. В принятом на нем документе «Dignitatis Humanae» союз алтаря и хунты характеризовался как недостойный Церкви, а декларация «Gaudium et Spes» призывала католицизм к более активной поддержке свободы, мира и справедливости. Вопрос состоял не в том, должна ли латиноамериканская Церковь помогать беднякам, а в том, как она может это сделать.

«Теология освобождения» открыто выступала за «пристрастную Церковь». По мнению сторонников этой теории, Церковь не столько союз верующих, где люди, собираясь вместе, пытаются понять друг друга, обмениваются идеями по поводу переустройства общества и совершают обряды в знак связи более тесной, чем политика. Нет, Церковь - это скорее активная деятельница, которая, приняв классовую борьбу в качестве движущей силы истории, должна выступать «на стороне одних и против других», как выразился один из главных идеологов «теологии освобождения». Если для этого придется противопоставить «народную церковь» «церкви иерархической», значит, того требует справедливость. «Теология освобождения» явилась закономерным результатом противоречий, раздиравших Второй Ватиканский Собор и в конце концов приведших к его политизации. «Gaudium et Spes», прочитанный с позиций «марксистского анализа», породил в итоге более ограниченную, менее избирательную, классово ангажированную церковь, чем ограниченная и классово ангажированная церковь, которую справедливо критиковали сторонники «теологии освобождения».

К их чести следует отметить, что они совершили и нечто позитивное. На протяжении веков верная союзница олигархии, латиноамериканская церковь утратила роль защитницы бедняков. Идеологи «теологии освобождения» были правы, полагая, что обновление церкви должно начаться с низов и что самый эффективный способ разбудить энергию масс - это возвратить Библию народу. Сделать богослужение и отправление церковных обрядов частью повседневной жизни людей - такую цель преследовали богословы - сторонники освобождения. Но подобный призыв звучал и до открытия Второго Ватиканского Собора, и на нем самом. Перед Иоанном Павлом II стояла непростая задача - отделить то положительное, что внесли сторонники «теологии освобождения» в интерпретацию идей Собора, от высказываемых ими неверных и даже еретических взглядов. Причем сделать это предстояло не только с учетом противоречий, терзавших латиноамериканскую церковную иерархию, но и пытаясь сгладить эти противоречия.

Пуэбла - город, где проходило совещание CELAM, располагается примерно в 80 милях от Мехико. Дорога там весьма живописна. С нее видны вулканы Истаксиуатль и Попокатепетль, а также горный перевал, которым воспользовался Кортес, знаменитый завоеватель древней столицы ацтеков. Все эти достопримечательности были показаны Папе, пока он добирался из Мехико в Пуэблу. По пути его встречали более миллиона мексиканцев. Индейцы в национальных костюмах, а также делегации различных приходов с крестами и переносными алтарями, собаками, лошадьми и осликами расположились лагерем вдоль всей дороги. Кортеж сделал краткие остановки в Сан-Мартине, Техмелукане и Сан-Мигель-Хохтле, во время которых Папа обратился к верующим с импровизированной речью на испанском языке.

Пуэбла восторженно встретила понтифика. В воздухе плавали гигантские воздушные шары, город был расцвечен огнями, а над всем этим великолепием парил миниатюрный аэроплан, откуда через громкоговорители доносилась хоральная оратория Генделя «Аллилуйя». На улицах яблоку негде было упасть. Люди размахивали мексиканскими и польскими флагами, а также флагами Ватикана. В царивший вокруг невообразимый шум вносили свою лепту многочисленные оркестры и беспрерывно звонившие церковные колокола. Иоанн Павел отслужил мессу, стоя на возвышении, пристроенном к стене местной семинарии. Толпа скандировала:

- Puebia, Puebia, Puebia ama Papa! [Пуэбла, Пуэбла, Пуэбла любит Папу!].

После мессы Иоанн Павел II обратился с речью к латиноамериканским епископам. Заседание было закрытым для публики и прессы. Эта речь, самая важная за время его пребывания в должности, была итогом размышлений человека, с ранней юности пытавшегося решить для себя моральную проблему - оправдано ли революционное насилие в ответ на социальную несправедливость. В глубоко личном, проникнутом церковным духом обращении Иоанн Павел II остановился на некоторых аспектах «теологии освобождения», которых уже касался ранее в своей пьесе «Брат Господа нашего», но на этот раз взглянул на них с точки зрения идей христианского гуманизма, развитых на Втором Ватиканском Соборе.

- Я пришел к вам, - начал понтифик, - как брат к возлюбленным братьям.

Его восхищают, продолжал он, успехи, которых латиноамериканским епископам удалось добиться на двух предыдущих ассамблеях: в Рио-де-Жанейро в 1958 г. и в Медельине (Колумбия) в 1968-м. Величайшее преимущество священнослужителей состоит в том, что они приехали в Пуэблу «не как эксперты, политики или ученые, а как... церковные пастыри». И в качестве таковых они прежде всего должны стать «учителями истины», ибо истина является основой всех человеческих действий, ведущих к подлинному освобождению.

Вверенная епископам истина - это «истина об Иисусе Христе», и именно она станет основой «нового проповедничества» и предметом рассмотрения конференции в Пуэбле. Истина об Иисусе Христе - это не теологическая абстракция. Из нее проистекает «выбор ценностей, отношений и способов поведения», которые создадут «новых людей и... новое человечество» через возвращение к подлинно христианской жизни. Главная истина об Иисусе Христе заключена в словах Петра: «Ты - Христос, Сын Бога живого». Вот чему учит Церковь, вот каково «единственное Евангелие», а его «вторичные прочтения» на основе идеологии делают невозможным истинно христианское освобождение. Среди этих «вторичных прочтений» - и то, что появилось относительно недавно. В нем Иисус предстает «как политический деятель, человек, боровшийся с властью римлян, участник классовой борьбы. Но подобный образ Христа - политика, революционера, разрушителя из Назарета не соответствует церковному учению... В Евангелии ясно сказано, что... Иисусу... была чужда позиция тех, кто смешивал служение Богу с политикой (см. Мф. 22.21, Мк. 12.17). Он безоговорочно осуждал насилие и ко всем обращал свою проповедь...»

Истинное освобождение можно обрести только в спасении, предлагаемом Христом, мессианском спасении, даруемом «преобразующей, миротворящей, прощающей и примиряющей любовью». Такая вера способствовала формированию Латинской Америки, ее «религиозной практики и народной набожности», и она же должна продолжать «динамично определять будущее [Латинской Америки]». Любое другое «вторичное прочтение» церковного вероучения выхолостит Евангелие и лишит церковь ее уникального статуса. «Царство Божие» нельзя свести к «простому переустройству» общественных структур, поскольку в таком политизированном, светском царстве обесценится свобода, которую ищет каждый человек.

Марксизм не может служить для христианской теологии тем, чем послужило учение Аристотеля для Фомы Аквинского потому, что марксистское понимание человека изначально порочно и эта «антропологическая ошибка» пронизывает всю совокупность политических и экономических взглядов марксизма. В отличие от сугубо материалистического взгляда на гуманизм, исповедуемого сторонниками марксизма, Церковь считает, что «человек создан по Божьему подобию и не является ни простым явлением природы, ни безымянным элементом человечества». Христианский гуманизм, «совершенная правда о человеке» - это основа социальной доктрины Церкви, в которой мужчины и женщины предстают не как объект действия слепых исторических и экономических сил, а как творцы общества, экономики и политики.

Задача епископов - пастырей и учителей истины - состоит в том, чтобы «защищать человеческое достоинство как ценность, провозглашенную в Евангелии, которую нельзя принизить, не нанеся тем самым величайшую обиду Создателю». Защищая религиозную свободу, протестуя против насилия и преследований, отстаивая право на участие в общественной жизни, Церковь «не нуждается в поддержке какой бы то ни было идеологической системы, чтобы любить, защищать и способствовать освобождению человека». Ей достаточно обратиться к Христу. Всеобъемлющее освобождение человеческой семьи - дело Церкви, потому что оно было делом Христа.

Будущее, как всегда, находится в руках Господа. Но, призывая «к новому проповедничеству», Господь вверил будущее и епископам. Свою речь Иоанн Павел закончил словами Евангелия: «Итак, идите, научите все народы» (Мф. 28.19).

Возвратившись в Мехико вечером 28 января, Папа имел телефонный разговор с кардиналом Себастьяно Баджо, префектом ватиканской Конгрегации епископов, который председательствовал на совещании CELAM. Баджо сообщил, что речь понтифика получила полное одобрение епископов. Прежнюю задумчивость Иоанна Павла как рукой сняло. Поднимаясь к себе в спальню, он даже насвистывал. Обычное бодрое настроение не покидало понтифика до окончания мексиканского визита, что не замедлили отметить его спутники.

На следующий день, 29 января, Папа прибыл в Куилапан, где выступил перед полумиллионом индейцев, съехавшихся туда из Оахаки и провинции Чьяпас. Некоторые из них уже в течение нескольких дней стояли лагерем близ развалин старинного монастыря колониальных времен. Папа спустился к ним на вертолете. Индейцы, одетые в колоритные национальные костюмы, танцевали и пели для понтифика, осыпали его подарками, водрузили ему на плечи множество красочных вышитых шерстяных накидок, а в довершение подарили головной убор вождя. Папа был явно тронут. Он обнимал и целовал всех, кто подходил к нему с подарками, и старался найти время, чтобы побеседовать с каждым.

На фоне выжженного, лишенного растительности плато Иоанн Павел II обратился к собравшимся с проникновенными словами. Он сказал, что хотел бы «быть вашим голосом, голосом тех, кто не может или не смеет говорить», чтобы «помочь наверстать упущенное время, время многовековых страданий и несбывшихся надежд». Его голос звенел от волнения, когда он говорил о несправедливости, искалечившей жизнь латиноамериканских бедняков, и клеймил тех, кто повинен в непрекращающемся угнетении неимущих.

- Униженный крестьянин, труженик, в поте лица добывающий свой хлеб, больше не может ждать, когда за ним признают право на человеческое достоинство - право, которое он заслужил ничуть не меньше, чем остальные члены общества, - убежденно говорил Иоанн Павел. - Его надо уважать, а не отнимать то немногое, что у него есть, да еще порой методами, мало чем отличающимися от грабежа... Он имеет право на реальную помощь, что вовсе не означает благотворительности или жалких подачек, которая даст ему возможность жить достойно, как положено человеку и сыну Божьему... Настала пора решительных изменений... [и] смелых реформ, которые больше нельзя откладывать.

Комментаторы не замедлили противопоставить выступления в Пуэбле и Куилапане. По их мнению, в первом случае Иоанн Павел предстал в роли «теологического консерватора», а во втором - как «социально-политический либерал». За этими журналистскими клише нетрудно усмотреть то, что позже стало называться «плохим Иоанном Павлом» Пуэблы и «хорошим Иоанном Павлом» Куилапана. Подобное противопоставление практически лишено смысла. То, что Папа сказал в защиту бедных в Куилапане, уже содержалось в сжатом виде в его речи о христианском освобождении, произнесенной в Пуэбле, причем он не высказывал свои личные взгляды, а развивал идеи, провозглашенные на Втором Ватиканском Соборе.

Важные, порой критические и даже радикальные предложения по поводу изменения социально-экономической и политической ситуации объяснялись тем, что Иоанн Павел II как страстный проповедник искренне верил в то, что истина о человеке была впервые открыта Иисусом Христом. Попытка оценить выступления понтифика «извне» оторвала их от их автора - мысль, впервые прозвучавшая после Пуэблы и Куилапана и затем не раз повторенная. На самом деле мексиканские обращения послужили первым признаком того, что Иоанна Павла II и его первосвященство можно правильно воспринять только «изнутри». При этом богословию отдавался приоритет, а политика, культура и экономика были той ареной, на которой выступали богословские истины. Подобный подход оказался в новинку журналистам, привыкшим считать политику чем-то «реальным», а богословие делом личного вкуса.

 <<<       >>>   

чем доктрины
Следуя к гробнице принявшего мученическую кончину кардинала эмиля байенда
В связи с провозглашаемым им главенством апостольства папа обсуждает также особенное значение марии для женщин
Же идеи христианского гуманизма проникнут повсюду
Капитан также давал лолеку