Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
>
Все книги автора: Франк С. (2)Франк С. Религиозные основы общественности[9] Человечество переживает в настоящее время один из тягчайших и глубочайших идейных кризисов, когда-либо им испытанных. Старые верования пришли в упадок и не имеют власти над сердцами; новой веры не видно - человечество не знает больше, к чему оно должно стремиться, для чего жить, какие начала оно должно воплощать в жизни. Так как последняя проверка мировоззрения есть его приложение к жизни, опыт согласной с ним жизни, то этот идейный кризис отчетливее всего обнаруживается в факте общественной безыдейности и общественного неверия. На словах или в отвлеченном размышлении большинство людей как будто еще имеют какую-то веру: одни веруют в христианство, другие - в науку, третьи - в человека и т.п. Но мало у кого осталась та цельная, подлинная вера, которая узнается по ее плодам: вера, определяющая все поведение человека, выражающаяся в ясном и непосредственном понимании добра и зла, должного и недопустимого, в личной и общественной человеческой жизни. Но если в области личной жизни давнишние многовековые навыки еще оставили какой-то след в привычках, как бы инстинктивных оценках и современных людей, если мы - почему-то - и теперь убеждены, что убивать, красть, прелюбодействовать нехорошо, а любить людей, быть воздержным, уважать чужие права и т. п. - хорошо (хотя и тут часто мы верим в это только на словах, а в жизни обнаруживаем сомнения в незыблемости этих оценок, а тем более не имеем верной и обоснованной оценки в сколько-нибудь сложных вопросах нравственной жизни) - то в области общественных идеалов современная мысль являет картину совершенной растерянности. Последний могущественный общественный идеал, который еще так недавно волновал и зажигал сердце - социализм - в настоящее время окончательно рухнул; его ложность и призрачность для всех искренне верующих людей одинаково изобличены и в его прямолинейном осуществлении в России, превратившем русскую жизнь в ад, и в трусли- [10] вом отречении от него в решительный момент, происшедшем в силу какого-то непосредственного инстинкта самосохранения, в среде европейских социалистов. Отныне люди, подлинно ищущие правды и не закрывающие глаза на действительность, веровать в социализм более не могут. А все другие общественные идеалы были подточены и потеряли свою жизненную силу еще раньше; никто уже не может подлинно, всей душой веровать ни в "демократию" с ее "свободой" и "равенством", ни в "прогресс", ни в "просвещение". И если многие, испытав это разочарование, как бы механически отталкиваясь от всего, что раньше почиталось "лучшим", более "передовым" и "идеальным", по инерции откатываются назад и хотят воскресить основы старой жизни, говорят о возрождении "монархии", о "священном праве собственности", о правомерности сословных привилегий, - то эта вера "от противного" не есть настоящая вера, не понимают, что все эти старые начала сами покоились на какой-то непосредственной цельной вере, были плодом общего мировоззрения, которое именно и отсутствует в душах современных людей, - и что их поэтому нельзя заново сколотить из их обломков, а можно только взрастить в душах людей, для чего нужно именно соответствующее, отсутствующее теперь, зерно общей веры. Этот жестокий и как будто безысходный кризис общественной веры, во всей своей действенной силе обнаружившийся после войны и русской революции, когда человечество почувствовало себя потерявшим дорогу и зашедшим в тупик, в чисто идейном отношении подготовлялся уже давно, в ряде господствовавших общественно-философских течений. Из них мы укажем здесь лишь на одно, в этом смысле, быть может, главнейшее: на укрепившийся в связи с успехом исторического знания и проповедуемый в течение последнего века, как высшее завоевание человеческого знания, исторический релятивизм. Тщательное и пристальное изучение прошлого привело к убеждению, которое раньше было неизвестно, - к убеждению в полном своеобразии эпох, их мировоззрений, жизненных идеалов и укладов. Отсюда возникло утверждение, что не существует и не может существовать вечных, истекающих из самой природы человека и из неизменной воли Божией, незыблемых законов и начал общественной жизни: каждая эпоха живет, мыслит и верит по-своему, так это есть, так это только и может быть, и потому так и должно быть. Усмотрение реальности исторического развития, исторической изменчивости есть, конечно, большое и ценное достижение человеческой мысли, которое и практически может дать многое для осмысления жизни. Но когда оно принимает форму исторического релятивизма, когда оно ведет к забвению или отрицанию вечных и неизменных начал жизни, то оно ведет к нигилизму, к неверию. Подобно тому, как человек, дошедший до Протагоровского сознания, что каждый человек думает по-своему и что "истина то, что каждому кажется истиной", сам не может иметь никакой [11] истины, не может уже ни во что верить, так и эпоха, дошедшая до сознания, что каждая эпоха думает и живет по-своему, сама уже ни о чем не в состоянии думать и не знает, как ей надо жить. Прежние эпохи жили и верили, нынешняя обречена только знать, как жили и во что верили прежние. Прежние эпохи не в силах были понять порядки и верования, противоречившие их собственным. Мы теперь можем понять все - потому, что не имеем ничего собственного или, наоборот, потому, что мы поняли все, мы утеряли свое; во всяком случае, широта понимания и научная объективность искуплена здесь совершенной безличностью и бесхарактерностью. И с горечью начинаем мы усматривать, что именно потому, что мы понимаем все, чем жили прежние эпохи, мы не понимаем одного, самого главного: как они могли вообще жить, как удавалось им вообще верить во что-либо. Так обнаруживается, что для того, чтобы какая-либо эпоха (как и отдельная личность) могла иметь свое особое лицо, свой своеобразный облик, она должна, прежде всего, верить не в свое собственное своеобразие, а во что-то вечное и абсолютное; что прежние эпохи имели историю именно потому, что они не потопили в знании истории своей веры и воли. Они творили историю, а нам остается только изучать ее. И если история не остановилась и в наши дни, то не потому, что мы ее творим, а только потому, что она если не творит, то несет нас; бессильные создать и утвердить нашу собственную жизнь, мы не имеем даже и покоя неподвижности. Мутные, яростные потоки стихийных страстей несут нашу жизнь к неведомой цели; мы не творим нашу жизнь, но мы гибнем, попав во власть непросветленного мыслью и твердой верой хаоса стихийных исторических сил. Самая многосведущая из всех эпох приходит к сознанию своего полного бессилия, своего неведения и своей беспомощности. В таком духовном состоянии самое важное - не забота о текущих нуждах и запросах дня и даже не историческое самопознание; самое важное и первое, что здесь необходимо - это усилием воли и мысли столкнуть с себя обессиливающее наваждение релятивизма, вновь проникнуться сознанием, что есть, подлинно есть вечные незыблемые законы и начала человеческой жизни, установленные самим Богом и вытекающие из самого существа человека, и попытаться вспомнить хотя бы самые основные и общие из этих начал. Нужно понять, что - хотим ли мы того или нет, знаем ли мы то или нет - жизнь наша управляется некими независимыми ни от каких человеческих представлений, не подчиненными никакой моде и никаким историческим веяниям божественными началами, и что от нас зависит не создавать или изменять их, а только либо знать их и сознательно направлять по ним нашу жизнь, либо, не ведая, нарушать их и гибнуть от карающих последствий нашего неведения и нечестия. Мы должны вспомнить вечные слова Божественного законодателя Израилю: "Заповедь сия, которую я [12] заповедаю тебе сегодня, не недоступна для тебя и недалека. Она не на небе, чтобы можно было говорить: "кто взошел бы для нас на небо, и принес бы ее нам, и дал бы услышать ее, и мы исполнили бы ее?" И не за морем она, чтобы можно было говорить: "кто сходил бы для нас за море, и принес бы ее нам, и дал бы нам услышать ее, и мы исполнили бы ее?" Но весьма близко к тебе слово сие; оно в устах твоих и в сердце твоем, чтобы исполнить его. Вот я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло... Если же отвратится сердце твое и не будешь слушать и заблудишь..., то я возвещаю вам сегодня, что вы погибнете... В свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословенье и проклятье. Избери жизнь дабы жил ты и потомство твое" (Втор.30:11-19). Мы должны вспомнить слова древнего мудреца, который в то же давнее время услышал отзвук этой божественной заповеди и возвестил ее Эллинам: "Человеческий нрав не имеет ведения, лишь божественный его имеет... Кто хочет говорить с разумом, должен укрепиться тем, что обще всем, как город - законом, и еще того более. Ибо все человеческие законы питаются единым божественным законом. Он повелевает всюду, довлеет всему и все побеждает". (Гераклит, fr.114 Deils). И мы должны вспомнить слова Божественного Спасителя: "Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота и ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все". (Мф.5:17-18). -------------------- В нижеследующих строках делается попытка, исходя из элементарных, всякому доступных свойств человеческого общежития, путем философского анализа, но лишь в афористической сжатой форме наметить некоторые из самых общих начал, незыблемо лежащих в основе всякого общественного устроения, и тем с одной стороны пробудить в современном сознании забытую мысль о самом наличии таких вечных начал, и с другой - содействовать усвоению их содержания, хотя бы лишь в самых общих очертаниях... Этот анализ не претендует ни на полноту, ни на логическую законченность; он представляет лишь как бы программу необходимых размышлений о забытых вечных основах общественного бытия.
1.
В основе всякой общественности лежит элементарный факт или начало солидарности, непосредственного единства многих, сопринадлежности отдельных людей к некому единому "мы". Постоянно повторяющиеся - начиная с Эпикура или даже с софистов, а в особенности в новое время, с Гоб- бса - попытки человеческой мысли отвергнуть это начало и утверждать возможность общественности на почве одного лишь разумного согласования единичных эгоистических воль в корне ложны и несостоятельны. Прежде всего, такое утверждение само по себе остается софизмом: никак нельзя вразумительно доказать, что человеку для его личного интереса полезно, напр., умереть для защиты родины, или даже воздержаться от обмана, воровства и насилия и там, где они могут пройти незамеченными и ненаказанными. А затем нужно еще показать, как возможно такое согласование воль: ведь для него необходимо восприятие чужой воли, непосредственное живое отношение к некому "ты", а последнее - как это легко было бы показать - уже предполагает привычное сознание принадлежности к "мы". "Мы" есть лоно, из которого произрастает и в котором утверждено всякое отношение между "я" и "ты". Всюду в жизни, где какое-либо "я" почему-либо не имеет живой интуиции "ты" через сопринадлежность обоих к общему "мы", общение становится невозможным, как бы полезно оно ни было: таково, напр., отношение к члену чужого народа, как к "гою", "нечистому", "басурману" и т. п. Другой человек может быть здесь в лучшем случае использован как орудие или животное, но "общения" с ним быть не может. Все теории, выводящие какие-либо формы общения из сочетания индивидуальных эгоистических воль, ложны: даже типически утилитарное общение на почве экономического обмена предполагает элементарную солидарность, доверие между людьми, иначе оно либо вообще невозможно, либо гибнет, выражаясь в попытках взаимного ограбления. Всякое общение предполагает какое-то единство быта, нравственных понятий, - словом, какое-то взаимное "понимание", наличие "общего языка" - в буквальном и переносном смысле слова; и эта общность сама никак не может "произойти" из сочетания разрозненных воль, потому что это сочетание ее уже предполагает. Без этой общности нет ни семьи, ни экономического сотрудничества, ни государства. Так великий нравственный принцип: "люби ближнего, как самого себя", хотя бы в ослабленной умаленной форме простого усмотрения в другом человеке "ближнего", "себе подобного", восприятия его, как "ты", т.е, связанного со мною и тождественного "мне" существа, с участью которого связана моя участь - есть незыблемая и вечная основа, без которой немыслимо никакое общество; и всяческий новейший "индивидуализм", что бы он ни проповедывал и сколько бы относительной истины в нем ни заключалось, не может нарушить или отменить этого первого и основного начала общественности. 2.
Осуществляться свободной волей человека |
|
|
|
|
