<<<     ΛΛΛ     >>>   

342

ний и этой практики является тот факт, что они существовали у разных народов: и тех, что проживали на берегах Средиземного моря, и тех, что обитали на полуострове Индостан. Конечно, греки не перенимали эту религию у индусов, как и индусы у греков. Но греки, италийцы, индусы принадлежали к одной расе; их предки в очень отдаленную эпоху жили вместе в Средней Азии. Именно здесь у них впервые зародились эти верования и установились эти обряды. Следовательно, религия священного огня относится к эпохе очень отдаленной, покрытой тьмой веков, когда еще не существовало ни греков, ни италийцев, ни индусов, но были только арии. Когда же племена разделились, каждый народ унес этот культ с собой, кто-то на берега Ганга, кто-то на край Средиземного моря. Позднее, среди этих разделившихся племен, не имевших более сношения друг с другом, они стали поклоняться Брахме, другие — Зевсу, третьи — Янусу; каждая общность создала себе своих богов. Но все они, как древний завет, хранили первоначальную религию, выпестованную в общей колыбели их расы.
Если само существование этого культа у всех индоевропейских народов не доказывало бы его достаточно глубокой древности, можно было бы найти другие доказательства, обратившись к религиозным обрядам греков и римлян. Во всех жертвоприношениях, даже в тех, что совершались в честь Зевса или Афины, никогда дело не обходилось без очага, к которому было обращено первое воззвание39. Каждая молитва богу, какому бы божеству она ни предназначалась, начиналась и заканчивалась молитвенным обращением к очагу40. В Олимпии первое жертвоприношение, приносимое от всей Греции, посвящалось очагу, второе — Зевсу41. Подобно этому и в Риме в первую очередь склонялись перед Вестой, которая была не чем иным, как очагом42; Овидий говорил, что это божество занимало первое место в религиозной практике людей. О том же самом мы читаем в гимнах Ригведы: 38 Porphyre, De abstin., II, p. 106; Plutarque, De frigido,
8. " Hymnes horn., 29; Ibid., 3, V, 33. Platon, Cratyle, 18. Hesychins, d«p' eoTio^. Diodore, VI, 2. Aristophane, Oiseaux, 865. « Pausanias, V, 14. 42 Ciceron, De nat. Deor., II, 27. Ovode, Fast., VI, 304.

343

«Прежде всех прочих богов надлежит обращаться к Агни. Мы произносим его истинное имя прежде имен всех других бессмертных. О Агни, какого бога мы ни чествовали бы жертвою, всегда этот дар предназначен тебе». Таким образом, и в Риме времен Овидия, и в Индии во времена брахманов огонь очага еще имел первенство перед всеми другими богами; так было не потому, что Юпитер и Брахма не приобрели еще большого значения в религии людей; но это вытекало из того, что люди помнили о старшинстве огня очага по сравнению с этими богами. Вот уже много веков он занимал в культе первое место и боги более новые и более значительные не могли оттеснить его с этого места.
С веками символы этой религии менялись. Когда народы Греции и Италии усвоили привычку представлять себе своих богов в личностном качестве, наделяя каждого из них собственным именем и человеческим обликом, старый культ огня подчинился тому общему закону, по которому в этот период человеческий разум перекраивал всякую религию. Алтарь священного огня был персонифицирован; ему дали имя есттш, Vesta — Веста; имя было одним и тем же в латыни и греческом и этим словом в общем первоначальном языке обозначался алтарь. Довольно обычным образом имя нарицательное перешло в имя собственное. Мало-помалу сложилась легенда. Это божество стали представлять в образе женщины, потому что слово, обозначавшее алтарь, было женского рода. Дошли и до изображения этой богини в статуях. Но так никогда и не изгладились следы первоначального верования, согласно которому это божество было просто огнем алтаря; и сам Овидий был вынужден согласиться, что Веста есть не что иное, как «живое пламя»43.
Если сопоставить культ священного огня с культом мертвых, о котором только что шла речь, то между ними обнаружится тесная взаимосвязь.
Заметим сначала, что тот огонь, который поддерживали на очаге, в сознании людей вовсе не являлся огнем вещественной природы. В нем видели не физическое явление, согревающее или сжигающее, изменяющее тела, плавящее металлы и становящееся могучим орудием
" Ovide, Fast.. VI, 291.

344

человеческой деятельности. Огонь очага — огонь совершенно иной природы. Это огонь чистый, который может быть получен только при помощи специальных обрядов и поддержан только особыми сортами дерева. Это огонь целомудренный; его свет не может быть осквернен зрелищем совокупления полов44. У него просят не только богатства и здоровья; к нему обращаются с молитвенной просьбой о чистоте сердца, умеренности, мудрости. «Сделай нас богатыми и цветущими,— говорится в одном орфическом гимне,— сделай нас также мудрыми и целомудренными». Огонь очага, следовательно, является разновидностью нравственного существа. Действительно, он пылает, он согревает, он доводит до готовности священную пищу; но одновременно он обладает мышлением и совестью; ему известны обязанности людей, и он следит за их выполнением. Можно говорить о том, что он — человек, ибо, как и у человека, его природа двойственна: физически он светится, колышется, живет, обеспечивает изобилие, готовит пищу, питает тело; в аспекте его нравственной природы он наделен чувствами и привязанностями, он дает человеку чистоту, он правит красотою и добром, он питает душу. Можно сказать, что он поддерживает человеческую жизнь в двух качествах своих проявлений. В одно и то же время он разом источник и богатства, и здоровья, и добродетели. Это воистину Бог человеческой природы. Позднее, когда этот культ был оттеснен на второй план Брахмой или Зевсом, огонь очага сохранил в себе те черты, которые наиболее доступны человеку в божестве; он стал посредником между человеком и богами физической природы; именно на него было возложено бремя вознесения на небо молитв и даров людей, принося оттуда божественные милости. Еще позднее, когда из этого мифа священного огня возникла великая Веста, Веста стала богиней-девственницей; она не олицетворяла собой в мире ни плодородия, ни могущества; она стала порядком; но не строгим, абстрактным, математическим порядком, непреложным и фатальным законом, avayxT|45, который издавна был замечен среди явлений физической природы. Она стала
" Hesiod, Opera, 678-680. Plutarque, Comm. sur Hes., frag. 43. <i Необходимость (греч.).— Примеч. перев.

345

порядком нравственным. Ее представляли себе в виде некой универсальной души, упорядочивающей движения различных миров, подобно тому как человеческая душа управляет нашими органами.
За всем этим, таким образом, проглядывается мыслительная деятельность самых ранних поколений. Основание этого культа находится вне физической природы, оно кроется в том маленьком таинственном мире, имя которому — человек.

346

- - - - - - - - - - - - - -
Нюма Фюстель де Куланж

Нюма Дени Фюстель де Куланж (Numa Denis Fustel de Coulanges) родился в 1830 г. в Париже, где получил начальное и среднее образование. С 1850 по 1853 г. он был студентом Высшей Нормальной школы, а затем участвовал в археологических раскопках в Афинах и на о. Хиос. Избрав предметом своих исследований классическую древность, он защитил в 1858г. докторскую диссертацию. С 1860г. Фюстель де Куланж преподает историю в Страсбургском университете, с 1870 г. он возглавляет кафедру истории в Высшей Нормальной школе, а в 1875 г. получает должность профессора в Сорбонне. Всю остальную жизнь, за исключением нескольких лет, когда Фюстель де Куланж был директором Высшей Нормальной школы (1880-1883), он преподавал в Сорбоннском университете. Умер Фюстель де Куланж в Масси в 1889 г.
Наибольший интерес для исследователей религии представляет книга Фюстеля де Куланжа «Древний город: Изучение религии, законов и институтов Греции и Рима» (1864).
Прекрасный знаток древней истории, Фюстель де Куланж подчеркивал огромное значение религии в общественной жизни Греции и Рима и рассматривал ее как «организующий дух древнего общества». Анализируя взаимоотношения между религией, законами и общественными институтами, Фюстель де Куланж пришел к выводу, что все более или менее значительные изменения в общественной жизни Греции и Рима были обусловлены изменениями, происходящими в сфере религиозных верований.
Предлагаемый фрагмент включает в себя «Введение» и выдержки из первых двух глав книги Фюстеля де Кулаижа «Древний город», дающие представление о взглядах автора на религию и ее роль в древнем обществе.
Перевод выполнен А. П. Забияко по изданию: Fustel de Couianges. La cite antique. Paris, 1893.

К чему все эти усилия в далекой, суровой, полной опасностей стране? К чему это дорогостоящее перекапывание отложений четырех тысячелетий, достигающее глубины грунтовых вод, но не сулящее, однако, ни золотых, ни серебряных находок? К чему соревнование наций ради того, чтобы обеспечить себе как можно больше этих бесплодных холмов — поприще для производства раскопок? И откуда, с другой стороны, этот постоянно

347

возрастающий, готовый на любые жертвы интерес, который проявляется к раскопкам в Вавилоне и Ассирии как по ту, так и по эту сторону океана?
Есть один ответ на оба вопроса, который, хоть и не является вполне исчерпывающим, все же раскрывает основную причину и цель указанных действий: это Библия. Такие названия, как Ниневия и Вавилон, рассказы о Валтасаре и о трех волхвах окутаны для нас таинственным волшебством с самой нашей юности; какую бы ценность ни представляли для истории и культуры те длинные списки правителей, которых мы пробуждаем к новой жизни, они не возбуждали бы и половины того участия, если бы среди них не было Амрафела, Сеннахирима и Навуходоносора, которые уже со школьных времен знакомы нам.
Однако в зрелом возрасте к этим воспоминаниям юности присоединяется стремление, которому как раз в наше время мыслящий человек может найти удовлетворение,— стремление выработать мировоззрение, которое устраивало бы и рассудок, и сердце; а это вновь и вновь заставляет задаваться вопросом о том, каково происхождение и значение Библии, в первую очередь Ветхого Завета, с которым Новый Завет связан неразрывной исторической связью. Удивительно, что именно сейчас в Германии, Англии и Америке — в этих трех «странах Библии», как их не без основания называют,— необозримое число христианских ученых исследует вдоль и поперек Ветхий Завет, эту небольшую библиотеку разнообразных книг. Мы все еще мало внимания обращаем на этих скромных тружеников духа; несомненно, однако, что, когда все вновь полученные познания, преодолев пределы кабинета ученого, выйдут в жизнь — в церкви и в школы,— они, несомненно, вызовут значительные изменения в духовной жизни и отдельных людей, и целых народов и будут содействовать прогрессу больше, чем самые выдающиеся открытия в области естественных наук. При этом все более широкую дорогу прокладывает себе убеждение, что результаты вавилоно-ассирийских раскопок послужат преимущественно тому, чтобы открыть новую эпоху как в понимании Ветхого Завета, так и в оценке его, и что в будущем Вавилон и Библия навсегда останутся тесно связанными друг с другом.

348

Как же все-таки изменились времена! Давид и Соломон жили за тысячу лет до Рождества Христова, Моисей — за тысячу четыреста лет, а еще восемью столетиями раньше жил Авраам, и о каждом из этих людей имеются сообщения в Библии, содержащие мельчайшие подробности! Это казалось столь необычным и столь сверхъестественным, что люди с доверием относились к рассказам о происхождении мира и человечества — даже великие умы, и те находились под обаянием тайны, которая окружала 1-ю книгу Моисея. Теперь, когда вскрыты пирамиды и обнаружены ассирийские дворцы, народ Древнего Израиля и его письменность выглядят самыми молодыми среди своих соседей. Ветхий Завет являлся «миром в себе» вплоть до нашего столетия: в нем говорилось о временах, с которыми едва соприкасается нижняя граница классической древности, и о народах, о которых у греков и римлян не говорится ничего или встречается лишь беглое упоминание. Библия была единственным источником по истории переднеазиатского мира примерно до 550 г. до н. э., и поскольку в поле ее зрения находится довольно обширный квадрат от Средиземного моря до Персидского залива и от Арарата до Эфиопии, то она просто переполнена загадками, которые, возможно, никогда и не удалось бы разрешить. Теперь наконец рухнули стены, скрывавшие «место действия» Ветхого Завета, и свежий, оживляющий ветер с Востока, соединенный с потоком света, пронизывает и освещает стародавнюю книгу — тем сильнее, чем более становится очевидным, что иудейская древность от начала и до конца сопряжена с Вавилонией и Ассирией.
Американские раскопки в Ниппуре извлекли на свет торговые грамоты некогда крупной купеческой фирмы «Мурашу и сын», относящиеся ко временам Артаксеркса (около 450 г. до н. э.). Тут мы можем прочесть имена многих оставшихся в Вавилоне еврейских изгнанников — Нафанаил, Вениамин, Аггей — а в связи с городом Ниппур прочтем и о канале «Кабар», вновь открыв тем самым знаменитый канал Ховар в земле Халдейской, известный благодаря свидетельству Иезекииля (Иез. 1, 3). Этот can ale grande (великий канал) — ибо именно так переводится его название,— быть может, существует и до сегодняшнего дня. Так как вавилонские кирпичи, как

349

правило, несут на себе клеймо, в котором среди прочего указано и название города, сэру Генри Роулинсону уже в 1849 г. удалось обнаружить давно разыскиваемый город Ур Халдейский, который многократно упоминается как родина Авраама, родоначальника Израиля (Быт. 11, 31; 15, 7) — в обширном районе раскопок Эль — Мугаджар в южной части Вавилонии, на правом берегу самого нижнего течения Евфрата. Данные клинописной литературы позволяют очень точно сориентироваться на местности. Так, если прежде город Кархемис, при котором Навуходоносор в 605 г. до н. э. одержал великую победу над фараоном Нехао (Иер. 46, 2), безуспешно искали повсюду по берегам Евфрата, то английский ассириолог Джордж Смит в марте 1876 г. отправился из Алеппо вниз по течению Биредшика, где, по данным клинописных текстов, должна была лежать хеттская столица, и точнейшим образом идентифицировал с Кархемисом находившиеся там развалины Джерабиз, более обширные, чем Ниневия, включающие стены кирпичной кладки и дворцовые курганы, что было тут же подтверждено рассеянными по всей территории развалин надписями на своеобразном хеттском иероглифическом письме.
Не только многочисленные знаменитые места, но и многие личности, упомянутые в Библии, обретают теперь плоть и кровь. Книга пророка Исайи упоминает однажды ассирийского царя по имени Саргон, пославшего своего фельдмаршала против Азота, и когда французский консул Эмиль Ботта — по совету одного немецкого ученого — в 1849 г. начал копать на расположенном недалеко от Мосула кургане Хорсабад, положив тем самым начало археологическим исследованиям на месопотамской земле, то первый же найденный ассирийский дворец оказался дворцом этого Саргона, завоевателя Самарии, и на одном из роскошнейших алебастровых рельефов, которыми были украшены стены покоев дворца, этот великий герой войны собственной персоной предстает перед нашими глазами — он беседует со своим фельдмаршалом. Библейская книга Царств (4 Цар. 18, 14) рассказывает, что царь Сеннахирим должен был получить после взятия южнопалестинского города Лахис дань с иерусалимского царя Езекии, а рельеф из дворца Сеннахирима в Ниневии показывает ассирийского вла-

350

дыку сидящим на троне возле своего шатра и лицезреющим завоеванный город; сопровождающая надпись гласит: «Сеннахирим, царь Вселенной, владыка Ашура, восседал на своем троне и обозревал трофеи Лахиса». А что касается вавилонского противника Сеннахирима, Беродах Баладана, который, по Библии (4 Цар. 20, 12), посылал дружественных послов к Езекии, то его нам показывает прекрасный берлинский рельеф из диорита, а перед царем — городской голова Вавилона, которому милостью его королевского величества передаются большие поместья в качестве подарка. Даже современник Авраама, Амрафел (Быт. 14), сам великий царь Хаммурапи, представлен теперь на портретах. Так люди, которые оказали влияние на историю трех тысячелетий, вновь предстают как живые, и даже их цилиндрические печати сохранились для нас; вот печать царя Дария, сына Гистаспа: царь под высоким покровительством Ормузда; он на львиной охоте, а рядом надпись на трех языках: «Я Дарий, великий царь» — это истинное -сокровище Британского музея; и здесь же государственная печать одного из древнейших из известных нам доселе вавилонских правителей — Саргони-шаль-али, или Саргона I, из III, а, возможно, даже IV тысячелетия до н. э.,— того самого царя, который оставил о себе следующую легенду: он не знал своего отца, потому что тот умер до его рождения; поскольку братья отца не позаботились об овдовевшей матери, она, произведя его на свет, была в весьма бедственном положении; «в Ашупиране на Евфрате родила она меня тайно, положила меня в ящичек из тростника, залепила глиной мою дверь и пустила меня в реку, которая на волнах своих принесла меня к водоносу Акки. Он принял меня по доброте своего сердца, воспитал как своего сына и сделал меня своим садовником — и Иштар, дочь небесного царя, прониклась благосклонностью ко мне и возвысила меня царем над людьми».
Даже целые народы как бы оживают вновь. По ассирийским памятникам искусства мы можем воссоздать типы различных народов, находя то изображение иудея из Лахиса, то израильтянина времен Иисуса, а из других национальных типов, например, военачальника эламитов, арабского всадника, вавилонского купца — всех их мы можем сегодня изучать и воспроизводить. Особенно

351

интересны ассирийцы, которые, казалось, еще шесть столетий назад исчезли в потоке времен вместе со своей культурой и историей, а сегодня они, благодаря раскопкам в Ниневии, известны нам до мелочей, и многие места из книг пророков оказываются богато иллюстрированными.
«И поднимет знамя народам дальним, и даст знак живущему на краю земли,— и вот, он легко и скоро придет; не будет у него ни усталого, ни изнемогающего; ни один не задремлет и не заснет, и не снимется пояс с чресл его, и не разорвется ремень у обуви его; стрелы его заострены, и все луки его натянуты; копыта его коней подобны кремню, и колеса его — как вихрь; рев его — как рев львицы; он рыкает подобно скимнам, и заревет, схватит добычу и унесет, и никто не отнимет» (Ис. 5, 26—29). Вот так красноречиво пророк Исайя изображает ассирийские войска. Теперь мы видим этих ассирийских солдат, покидающих на заре лагерь и штурмующих вражеские укрепления при помощи таранов, в то время как в нижнем ряду изображения они уводят в плен несчастных — и мужчин, и женщин, и детей; мы видим, как ассирийские лучники и копьеносцы мечут свое оружие во вражеские укрепления, а с другой стороны ассирийские воины штурмуют холм, защищаемый вражескими стрелками; они подтягиваются на ветвях деревьев и карабкаются наверх, опираясь на шесты, в то время как иные из них с триумфом несут в долину отсеченные головы врагов. Военная сущность этого первого в мире милитаристского государства представлена нам во множестве подобных военных картин на бронзовых воротах Салманассара II, а также на бронзовых рельефах дворцов Саргона и Сеннахирима вплоть до подробностей вооружения и снаряжения воинов, и даже ступеней в его развитии. Вот портрет одного ассирийского офицера из штаба Саргона, борода которого ухожена с таким совершенным искусством, которое едва ли доступно для нынешних наших офицеров; вот пажи царского двора в торжественной процессии; вот они несут царскую повозку, а вот — царский трон. Многие прекрасные рельефы показывают нам царя Сарданапала на охоте, особенно в его любимом спорте — охоте на львов, наиболее представительные экземпляры которых постоянно во множестве

352

содержались наготове в специальных диких парках или в хитроумно сконструированных клетках (ср. Иез. 19, 9). Когда царь Саул не хотел отпускать Давида на битву с Голиафом, тот напомнил ему, что, будучи пастухом овец у своего отца, он порой, когда лев или медведь похищали кого-то из его стада, преследовал хищника, побеждал его и возвращал обратно его добычу; и, когда зверь кинулся на него самого, он взял льва за гриву и убил его. Таким же точно был обычай и в Ассирии. Поэтому рельефы показывают нам охоту царя Сарданапала на льва, причем не только верхом или из повозки, но мы видим также, как царь Ассирии мужественно меряется силами с царем пустыни в ближнем бою, стоя прямо на земле. Бросив взгляд на подготовку к королевскому застолью, увидим слуг с зайцами, куропатками, прутьями, унизанными саранчой, и множеством пирожных и разнообразных фруктов; в одной руке у них — маленькая свежая ветка для защиты от мух. И даже на одном рельефе из гарема мы можем увидеть царя вместе с царицей, наслаждающихся драгоценным вином в обвитой виноградом беседке: царя — покоящимся на высоком шезлонге, царицу — сидящей напротив него на высоком стуле в богатых одеждах; опахала евнухов создают им прохладу, в то время как в стороне звучит сладкая музыка. Это единственная царица, изображение которой сохранилось до наших дней. Еще раньше ее хорошо сохранившийся профиль спас для потомков прусский обер-лейтенант, будущий полковник Биллербек, сделав в 1867 г. с него зарисовку; вполне возможно, что эта жена Сарданапала была принцессой арийской крови и имела светлые волосы. И еще многое другое, что может интересовать нас в ассирийской древности, предстает в изображении перед нашими глазами. Пророк Исайя (45, 20; 46, 1) упоминает процессии богов; здесь мы видим нечто подобное: впереди богини, за ними вооруженный молотом и связкой молний бог грозы; для несения изображений богов используются ассирийские солдаты; мы видим транспортировку быка-колосса и можем получить представление о технических познаниях ассирийцев; более всего, однако же, мы вновь и вновь восхищаемся простым и благородным стилем их архитектуры, воплощенным, например, в раскопанных Боттой воротах дворца царя Сарго-

353

на; не менее, однако, прекрасны исполненные в духе захватывающего реализма изображения зверей, выполненные этими «голландцами древности»,— например, идиллия мирно пасущихся антилоп или ставшая знаменитой в истории искусства умирающая львица из Ниневии. Таким вот образом дополняют раскопки на вавилонской земле наши познания по культуре и искусству этой прародины ассирийской цивилизации, уводя нас на четыре тысячелетия назад, т. е. в те времена, в которые вернуться когда-нибудь не могла мечтать даже самая смелая фантазия. Мы проникаем даже в эпоху такого древнего народа, как шумеры, не принадлежавшего ни к индогерманской, ни к семитской группе, народа, который является творцом и основоположником великой вавилонской культуры; те самые шумеры, которые в системе счета следующей ступенью после 10 ставили число 60, а не 100. Шумерский первосвященник, прекрасно сохранившаяся голова которого находится в Берлинском музее, без сомнения, может быть охарактеризован как благороднейший представитель рода человеческого, появившийся на заре истории.
Однако, как бы ни было все это поучительно и полезно, это тем не менее лишь частности, так сказать, внешняя сторона дела, которую с легкостью превзойдут сообщаемые далее факты.
Я имею в виду здесь не только то обстоятельство (само по себе, во всяком случае, достойное внимания), что вавилоно-ассирийское исчисление времени, покоившееся на строгом астрономическом обосновании, т, е. на наблюдении затмений Солнца и так далее, сегодня позволяет научно датировать события, о которых рассказывается в библейской книге Царств, что представляется вдвойне необходимым с тех пор, как Робертсон Смит и Велльгаузен доказали, что ветхозаветная хронология приспособлена к системе священных чисел: окончание Плена происходит 480 лет спустя после основания Соломонова храма, а само основание Соломонова храма — через 480 лет после исхода из Египта (см. 3 Цар. 6, 1). Можно на одном только примере показать то огромное значение, которое, благодаря очень близкому родству вавилонского и еврейского языков и внушительному объему вавилонской литературы, имеет исследование кли-

354

нописи для лучшего понимания ветхозаветных текстов. Бесчисленное количество раз произносится и слышится благословение: «Да благословит тебя Господь и сохранит тебя! Да призрит на тебя Господь светлым лицем своим и помилует тебя!» (Числ. 6, 24-25). Но только теперь осознаем мы его полную глубину, с тех пор как мы знаем из вавилонского словоупотребления, что выражение «поднять свой лик, свои глаза на кого-нибудь или к кому-то» с особым предпочтением употребляется божеством, которое обращает к избранному человеку или к месту свое благоволение и свою любовь. Это — прекрасное пожелание человеку благоволения и защиты со стороны Бога, радости и милости и, наконец, даже божьей любви. Потом оно отзовется в истинно прекрасном благословляющем приветствии Востока: «Да пребудет с тобою мир!», которое Фридрих Рюкерт воспевает в таких стихах, посвященных строкам Корана (24, 27): Когда вы вступаете в дом, Говорите: «Да будет мир». Когда вы выходите из него, Говорите: «Мир да придет». Чего бы ни пожелал человек, Более прекрасных слов до сих пор Не было придумано, чем Мир этой земле!
Но даже та большая помощь, которую получает от Древнего Вавилона филологический анализ Библии, меркнет перед значимостью следующих соображений.
Одним из наиболее примечательных результатов археологических исследований на Евфрате и Тигре является то, что в этой вавилонской долине, необыкновенно богатой уже от природы, и преобразованной человеческими стараниями в оазис неслыханного плодородия, занимающей площадь, равную примерно современной Италии, мы уже в 2250 г. до н, э. находим высокоразвитое, основанное на законодательстве государство, примерно сравнимое по уровню культуры с нашим средневековьем. После того как Хаммурапи удалось изгнать исконных врагов Вавилона, эламитов, и слить север и юг страны в единое государство с политическим и религиозным центром в Вавилоне, он был прежде всего озабочен тем, чтобы утвердить единое право во всей стране, и

355

создал большой свод законов, в котором зафиксированы все направления гражданского права. Тут четко отрегулированы отношения и господина к рабу или наемному работнику, и купца к приказчику, и землевладельца к арендатору: приказчик, который отправляет принципалу деньги за проданный товар, должен получить от него квитанцию; при убытках, причиненных непогодой и наводнением, предусмотрена скидка арендной платы и т. д. Как следует из письма Хаммурапи к Синидиннаму, царь сам вникает во все наиболее важные случаи из судебнойпрактики и заботится о справедливости и о педантичнейшем соблюдении права, равно как о порядке и о неустанной деятельности во всех сферах управления. Каждый годный к службе мужчина является военнообязанным, хотя многочисленные правовые положения в законах Хаммурапи предупреждают слишком строгое проведение мобилизации; закон уважает привилегии древних жреческих родов и освобождает от воинской службы пастухов в интересах развития скотоводства. Право рыбной ловли строго разграничено для различных местностей, расположенных на одном и том же канале. Кроме того, исключительно беглый характер письма свидетельствует о широчайшем распространении письменности. Так, когда среди частных писем, которые в достаточном количестве дошли до нас из того давнего времени, мы находим письмо женщины к ее мужу, находящемуся в путешествии, и в письме она, после сообщения, что с детьми все в порядке, спрашивает у него совета по пустяковому делу, или письмо сына к своему отцу, в котором он сообщает, что такой-то и такой-то невыносимо оскорбил его и он собирается прибить негодяя, но прежде желает справиться о мнении отца, или другое письмо, в котором сын напоминает отцу о том, чтобы тот прислал наконец давно обещанные деньги, с сомнительным обоснованием, что, дескать, после этого он вновь сможет молиться за своего отца,— то все это указывает на прекрасно организованное движение писем и почты; в равной степени свидетельствует об этом и то, что, судя по всем данным, улицы, мосты и каналы даже за пределами собственно вавилонских границ поддерживались в наилучшем состоянии. Торговля и промышленность, скотоводство и земледелие находи-

356

лись в полном расцвете, и науки, например геометрия и математика, а прежде всего астрономия, достигли такой высоты развития, что даже и у наших нынешних астрономов вызывают восхищенное удивление. В смысле влияния, которое оказывал Вавилон на мир на протяжении двух тысячелетий, даже Париж не может сравниться с ним, а только разве что Рим. Ветхозаветные пророки, преисполняясь негодования, свидетельствуют о всезатмевающем великолепии Вавилона времен Навудоходоносора и о его всепобеждающей мощи. «Вавилон был золотою чашею в руке Господа, опьянявшею всю землю; народы пили из нее вино и безумствовали»,— восклицает Иеремия (Иер. 51, 7). Вплоть до Откровения Иоанна дышит ненависть в упоминаниях о великом Вавилоне, пышном, веселом городе, центре торговли и искусства, изобилующем богатством, об этом источнике разврата и всей мерзости земли. А ведь таким «очагом» культуры, науки и литературы, «мозгом» Передней Азии, силой, покоряющей себе все вокруг, Вавилон был уже с начала III тысячелетия до н. э.
Случилось так, что зимой 1887 г. египетские феллахи, ведшие раскопки в руинах столицы Аменофиса IV в ЭльАмарна между Фивами и Мемфисом, нашли около трехсот глиняных табличек разнообразнейших форматов. Как выяснилось позже, это были письма вавилонских, ассирийских, месопотамских царей фараонам Аменофису III и Аменофису IV, а больше всего тут было писем от наместников хананейских городов — таких, как Тир, Сидон, Акко, Асколон,— к египетскому двору, и наши Берлинские музеи, по счастью, владеют несколькими из этих писем из Иерусалима, написанных еще до переселения в землю обетованую. Находка глиняных табличек в Эль-Амарна, подобно мощному прожектору, осветила все ослепительным светом и изгнала глубокую тьму, которая скрывала страны Средиземноморья (особенно Ханаан), в том числе их политическое и культурное состояние в 1500-1400 гг. до н. э. Один тот факт, что вся знать Ханаана и даже Кипра пользовалась вавилонским языком и писала, подобно вавилонянам, на глиняных табличках и что, таким образом, вавилонский язык был языком официального дипломатического общения от Евфрата до Нила,— свидетельствует о господствующем

357

влиянии вавилонской культуры и литературы в период 1500-1400 гг. до н. э.
Когда 12 колен Израилевых вторглись в Ханаан, они оказались в стране, которая в полном смысле была доменом вавилонской культуры. Вот маленький, но характерный штрих: сразу после завоевания и опустошения первого ханаанского города, Иерихона, предметом жадности Ахана стала именно вавилонская одежда (Нав. 7, 21). Однако не только ремесло, но и торговля, права, обычаи и наука Вавилона задавали тон в этой стране. Таким образом, получает объяснение, почему, например, в Ветхом Завете используется вавилонская система мер, весов и монет, а также внешняя форма закона: «Если некто делает то-то и то-то, то пусть он то-то и то-то». И так как ветхозаветный храмовый культ, жертвоприношения, жречество не вполне свободны от соприкосновений с влиянием Вавилона, то стоит задуматься и над тем, что сама израильская традиция не очень-то хорошо представляет себе происхождение дня субботнего (ср. Исх. 20, 11 и Втор. 5, 15). А вавилоняне-ассирийцы также имели свой день «субботний» (sabattu), который они называли «День» хат е^ОХЛУ и который служил цели умилостивления богов и, как показывает его название, стремился достичь этой цели прекращением некоторых видов профессиональной деятельности, а в тех календарях, которые специально предназначались для царя, в 7, 14, 21 и 28 число месяца с неизменной подробностью строго внушаются заповеди, что в эти дни «пастырь великих народов» не должен есть жареного мяса, переменять своей одежды, приносить жертв, что царь не должен садиться в колесницу, не должен принимать решений, что маги не должны пророчествовать и даже врачу возбраняется возложить свою руку на больного. Поэтому едва ли может оставаться сомнение, что благодатью, заключенной в воскресном или субботнем покое, мы обязаны в последнем итоге этому древнему культурному народу Междуречья. Но более того! Берлинские музеи хранят одно особенно ценное сокровище. Это глиняная табличка, которая содержит легенду о том, как случилось, что первый человек оказался лишенным бессмертия. И место находки этой таблички (Эль-Амарна), и многочисленные отметки красными египетскими черни-

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Которого папа лев xiii называл князем философов общественной западной
Человек обречен на несовершенство в осуществлении своего идеального предназначения
Иисус навин главный персонаж шестой книги ветхого завета
В римской религии ей соответствует минерва
влялся огнем вещественной природы образом культуры