<<<     ΛΛΛ     >>>   

Каково же тогда отношение культуры к религии? Понятно, что общий образ жизни подразумевает общее мировоззрение, общие нормы поведения и общую систему ценностей. Следовательно, культура есть духовная общность, обязанная своим единством общим верованиям и общему образу жизни в гораздо большей степени, чем любому единообразию материального типа. Современному человеку, живущему в высоко секуляризованном обществе, теперь легко представлять этот общий взгляд на жизнь в качестве чисто мирского, не имеющего необходимой связи с религиозными верованиями. Но в прошлом это было не так. С самого начала человек уже рассматривает свою жизнь и жизнь общества в качестве теснейшим образом зависимых от сил, находящихся вне его контроля, — сверхчеловеческих сил, управляющих одновременно и миром, и человеческой жизнью. “Ни один человек, — сказал индейский охотник, — не может следовать по жизни без посторонней помощи, и он не может получить помощь, в которой нуждается, от людей”.

Это убеждение в том, что “путь человека — не в нем самом”, что не в человеческой власти направлять собственные шаги, старо как само человечество. Наиболее ясное и живое выражение этой веры мы можем найти среди первобытных народов — возможно, в первую очередь среди охотничьих народов, подобных североамериканским индейцам, чья концепция зависимости от духовных сил была описана с исключительной полнотой рядом таких блестящих ученых и исследователей, как Дж. О. Дорсе (Dorsey), Ф. Боас и Рут Бенедикт.

Но мы найдем также это убеждение и среди гораздо более примитивных племен, не говоря уже обо всех высших религиях.

Следовательно, с самого начала социальный образ жизни, являющийся культурой, намеренно упорядочивался и направлялся в соответствии с высшими законами жизни, являющимися религией. Как небесные силы управляют временами года, так божественные силы управляют жизнью человека и общества, и вести свои дела независимо от этих сил для общины кажется столь же иррациональным, как возделывать землю, не обращая внимания на порядок времен года. Полная секуляризация общественной жизни — относительно современное и аномальное явление. На протяжении большей части человеческой истории, во все эпохи и при всех состояниях общества, религия была великой, центральной объединяющей силой в культуре. Она являлась попечительницей традиции, хранительницей нравственного закона, воспитательницей и учительницей мудрости.

И вдобавок к этой консервативной функции религия обладала также творческой, волевой, динамической функцией в качестве источника энергии и жизнеподатель-ницы. Религия удерживает общество в твердых границах культурной модели, как в платоновских “Законах” или в иерархическом строе шумерской и египетской культур; но она также проводит людей через пустыню, возвращает их из плена и вдыхает в них надежду на будущее освобождение.

Религия — это ключ к истории. Мы не сможем понять внутренней формы общества, пока не поймем его религию. Мы не сможем понять его культурные достижения, пока не поймем религиозные верования, стоящие за ними. Во все века первые творческие произведения культуры обязаны своим происхождением религиозному вдохновению и посвящены религиозной цели. Храмы богов — наиболее прочные создания человека. Религия стоит в преддверии всех великих литератур мира. Философия является ее плодом и ребенком, который постоянно возвращается к своей родительнице.

И то же самое верно относительно социальных институтов. Царская власть и законодательство являются религиозными институтами, и даже сегодня они полностью не утратили своего божественного (numinous) характера, как мы видим в английской церемонии коронации и в формулах наших судов.

Все институты семьи, брака и родства имеют религиозное происхождение и утверждались (и всё еще утверждаются поныне) со значительных религиозных санкций. Самая ранняя социальная дифференциация и всё, что имело наиболее мощное влияние на культуру, обязано своим происхождением развитию специализированных социальных классов или институтов, на которые возлагалась функция поддержания отношений между обществом и божественными силами. Тот факт, что этот класс почти неизменно отвечал (в целом или частично) за образование общины, сохранение сакральной традиции и ученость, придает ему исключительную важность в истории культуры; и мы должны исследовать специфическую форму, которую он принимает в каждой отдельной культуре или религии, еще до того, как мы начнем понимать его [сущность]. Шумерское и египетское храмовое жречество, каста брахманов в Древней Индии, клир и монашеские ордена в средневековом христианстве — не просто религиозные институты. Они являются также жизненно важными социальными органами в соответствующих своих культурах. То же самое верно и по отношению к шаманам, знахарям и колдунам у первобытных народов, хотя наша современная терминология часто затушевывает различие между колдуном, чья функция несоциальна или даже антисоциальна, и жрецом, являющимся признанным религиозным органом общины, — смешение, которое увеличилось из-за попытки провести строгую и исключающую линию раздела между религией и магией.

Чем примитивнее культура, тем, конечно же, меньше в ней места для четкой дифференциации социальных функций, но, с другой стороны, тем непосредственнее ее религия связана с элементарными жизненными потребностями, так что социально-экономический образ жизни наполняется религией и смешивается с ней более полно, чем в случае высших культур.

Так, у австралийцев не существовало истинного жречества, и лидерство в религии, как и в других сферах, выпадало на долю старейшин, которые являлись природными вождями племени и хранителями традиции. Тем не менее, у них была наиболее продуманная и высокоорганизованная система религиозных обрядов для обеспечения преемственности жизни племени и поддержания его пищевых припасов — регулярная литургия, в некоторых случаях занимавшая общину (как описывают Спенсер и Гиллен) почти непрерывно в течение трех или четырех месяцев подряд. В этом случае образ жизни общины представляется в качестве зависимого от иного, сакрального мира — мира божественных тотемных предков, от которых исходит дух и к которым он снова возвращается, а тотемические церемонии обеспечивают средство доступа и общение между жизнью племени и другим миром сакрального века алчеринги1.

1 Алчеринга (также “алчера”, “алтьира”, в переводе с авст-рал. — “время сновидений”) — в мифологии некоторых австралийских племен “золотой век”, когда были созданы первые предки.

Цивилизованному человеку трудно понять религиозную значимость или же культурное значение подобных церемоний. Но для первобытного человека танец, или мим, является одновременно высшей формой социальной активности и наиболее могущественным видом религиозного действия. Посредством танца община участвует в мистерии, которая придает сверхъестественную силу всему действию. Как это может воздействовать на социальную жизнь и изменить ход исторических событий, видно на примере возвышения религии “пляски духов” среди индейцев равнин в конце XIX столетия. Здесь мы имеем хорошо засвидетельствованный случай того, как пляска может стать посредницей, через которую религиозный опыт индивидуума социализируется и распространяется от одного народа к другому с революционными политическими результатами. Вовока, индеец из малоизвестного и незначительного племени в Неваде, получил в видении пляску, исполнение которой могло бы возвратить назад духов умерших предков, исчезнувшие стада бизонов и минувшие добрые времена. Культ пляски распространился, подобно лесному пожару, в восточном направлении, через горы до индейцев великих равнин и в конце концов побудил сиу к их последнему отчаянному восстанию против правительства Соединенных Штатов. Самым замечательным в этом движении была крайняя стремительность, с которой оно передавалось от народа к народу через половину континента, так что если бы ей не было нанесено поражение из-за безнадежного неравенства материальной силы, “пляска духов” могла бы изменить не только религию, но также и социальное бытие индейцев Среднего Запада за несколько лет. Подобные революционные изменения никоим образом не являются редкостью в истории. На высшем религиозном уровне и в широком историческом масштабе мы имеем пример такого изменения в случае возникновения ислама. Здесь мы наиболее ясно и во всех деталях видим, как новая религия смогла создать новую культуру. Один индивидуум, живущий в культурном захолустье, дает рождение движению, которое за сравнительно короткое время распространяется по миру, разрушая исторические империи и цивилизации и создавая новый образ жизни, всё еще формирующий мысль и поведение миллионов от Сенегала до Борнео. И в данном случае не существует общего географического окружения или же расовой наследственности, которые бы могли образовать основу для духовной общности. Общая вера накладывает свой отпечаток на самый разнообразный человеческий материал, так что получаемый в результате продукт узнаваем даже физически. Араб пустыни, западноафриканский негр, малайский пират, персидский философ, турецкий солдат, индийский купец — все говорят на одном религиозном языке, исповедуют одни теологические догмы, обладают одними моральными ценностями и подчиняются одному общественному договору. Хотя мусульманская архитектура различна в каждой стране, везде в ней есть нечто безошибочно мусульманское, как и в литературе, речи и поведении.

Несомненно, современный национализм и секуля-ризм внесли изменения в подобное положение дел, но они сделали это лишь недавно, на поверхностном уровне и не полностью. Ислам еще продолжает существование в качестве живой религии, в равной мере как и в качестве мировой.

Таким образом, ислам дает классический пример того, как культура (социальный образ жизни) может трансформироваться благодаря новому взгляду на жизнь и новому религиозному учению и как в результате могут появиться новые социальные формы и институты, выходящие за расовые и географические пределы и на протяжении веков остающиеся неизменными. А с другой стороны, мы имеем бессчетное множество примеров религий (особенно среди первобытных народов), которые настолько связаны с культурой общины, что кажутся просто психологическим отражением образа жизни особого народа в особой окружающей среде и не обладают религиозной значимостью в отрыве от своих социальных истоков. Но какими бы приземленными и социально обусловленными ни казались эти религии, они всегда ищут по ту сторону общества некую транссоциальную и сверхчеловеческую реальность, на которую направлено их поклонение.

И наоборот, какой бы универсальной и духовной ни была религия, она никогда не избегнет необходимости воплотиться в культуре и облечь себя в социальные институты и традиции, если она хочет оказывать влияние на человеческую жизнь и поведение.

Ибо все исторические религии — от низших до высших — сходятся на двух пунктах: во-первых, на вере в существование божественных или сверхъестественных сил, чья природа таинственна, но которые контролируют мир и жизнь человека; и во-вторых, на ассоциации этих сил с отдельными людьми, вещами, местами или церемониями, которые действуют как каналы сообщения или способы доступа между человеческим и божественным мирами. Так, на низших уровнях культуры мы находим шамана, фетиш, святое место и священный танец, в то время как на высшем уровне — пророка и жреца, икону или священный символ, храм и божественную литургию. Таким образом, каждая великая историческая культура, рассматриваемая изнутри глазами ее членов, представляет собой теогамию, совместное движение божественного и человеческого в пределах священной традиции.

Как правило, творческая роль в образовании культуры приписывается божественным или полубожественным мифическим личностям — культурным героям или божественным предкам, которые передали своим потомкам или последователям не только сакральные мифы или религиозные обряды, но также ремесла и принципы социальной организации.

Иногда эти личности сами являются творцами человека, подобно тотемным предкам, которые, как верят племена Центральной Австралии, вначале совершили путешествие по своей стране, исполняя обряды и оставляя за собой духовных детей. Иногда они — героические человеческие личности, ставшие центром мифологического цикла. В то же время великие исторические культуры по большей части оглядываются на личность того или иного исторического пророка или законодателя как на источник священной традиции или как на посредника божественного откровения. И, кажется, нет причины, по которой следует a priori исключать возможность существования подобных личностей в самых примитивных культурах, подобно тому как в XIX столетии среди племени павиот-со появился Вовока. Мы никогда не должны забывать, что существующая или дошедшая в памятниках прошлого первобытная культура не в меньшей степени, чем любая высшая цивилизация, является результатом длительного процесса исторического изменения и развития, в ходе которого могли быть периоды продвижения вперед и возвращения в прежнее состояние — как в мысли, так и в действии. И хотя первобытная культура в большей степени коллективна и анонимна, нежели высшие цивилизации, она никогда не является до такой степени коллективной, чтобы исключать творческую деятельность и влияние отдельных личностей. Отсюда мифическая личность первого человека, культурного героя, добытчика огня, учителя ремесел и религиозных обрядов является архетипом многих забытых или полузабытых личностей, сыгравших решающую роль в образовании и преобразовании культуры. В классической и восточной археологии прогресс современных методов исследования снова и снова приводит к открытию внушительных залежей исторической истины, лежащих в основе мифов и легенд, сохраненных традицией, и таким же образом позади первобытной культуры находится потерянный мир истории, который еще глубже затоплен под поверхностью сознания.

В этих сумерках всемирная история и религия неразрывно сплетены и смешаны, как мы можем видеть в легендах нашего собственного прошлого, где утраченные боги Бран и Пуйл появляются бок о бок с полузабытыми историческими личностями Артуром и Максимом Вледи-гом (Maxim Wledig) и с созданиями поэтической легенды. По сути, культура подобна палимпсесту, в котором новые характеры никогда полностью не стирают старые, или же лоскутному одеялу, в котором фрагменты из различного материала и различного времени соединены в одной социальной модели.

Для постороннего наблюдателя самой поразительной чертой первобытной культуры является ее крайний консерватизм. Общество следует одним и тем же путем привычки и обычая с иррациональной настойчивостью животной жизни.

Но в действительности всякая живая культура в сильной степени динамична. В ней господствует необходимость поддержания общей жизни; и отвратить силы зла и смерти и достичь жизни, хорошей судьбы и процветания возможно лишь благодаря непрерывному усилию по поддержанию индивидуальной и социальной дисциплины. Поэтому в первобытной культуре видное место занимает аскетический элемент, равно как и в первобытной и развитой религиях. Закон жизни — это закон жертвоприношения и дисциплины. Если охотник собирается поймать свою добычу, воин — победить своих врагов, а земледелец — получить плоды земные, они должны отдавать в той же мере, что и брать. И они не думают об отдаче в понятиях навоза, тренировки или атлетического упражнения — они рассматривают ее в религиозных понятиях, в качестве жертвоприношения, епитимьи и ритуального акта, которым отплачивают силам свыше. В этом смысл ритуалов, связанных с плодородием, в земледельческой культуре, аскетических практик индейцев равнин и культа животных-хранителей у первобытных охотников — все они являются ключами к пониманию своих соответствующих культур.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Им приносили многочисленные человеческие жертвы
В социальном порядке
Дальний восток благодаря неустанной деятельности по переводу
Бог природы
Подавленными культурами восточных народов нашли выражение в религиозном плане в глубокомысленных