<<<     ΛΛΛ     >>>   

Тем не менее первобытный человек в своей слабости и незнании ближе к основным реалиям человеческого существования, чем самодовольный рационалист, уверенный в том, что овладел тайнами вселенной. Последний сосредоточил всё свое внимание и всю свою деятельность на области, которая может быть объяснена посредством человеческого разума и управляема посредством человеческой воли, тем самым расширив ее и сделав более обитаемой, но при этом не изменил факта ее предельной ограниченности. До тех пор, пока он довольствуется жизнью внутри этого сотворенного им мира — искусственно освещенного и отвечающего гигиеническим стандартам Града Человеческого, — он кое-как перебивается на сравнительно поверхностном уровне существования и сознания, и чем выше возводит он башню цивилизации, тем более неустойчивой она становится. Ибо его природа остается, по сути своей, такой же, как и природа первобитного человека, — природой разумного животного, изнутри ограниченного условиями своего сознания, а извне — своей зависимостью от нечеловеческих сил, выходящих за пределы его животного существования.

II

Без сомнения, поразительным чудом является то, что человек стал способен превосходить животные условия своего существования настолько, чтобы воздвигнуть башенное здание цивилизации и сконструировать рациональный порядок научного знания. Но как бы высоко он ни строил, как бы далеко ни распространялись его научная проницательность и изобретательность, всегда остаются отдаленные — возможно, бесконечно отдаленные — области бытия, находящиеся вне пределов его досягаемости и вне его поля зрения.

Таким образом, сфера рациональной деятельности человека ограничена, с одной стороны, глубиной его бессознательной памяти (mind), а с другой — трансцендентным элементом во внешней реальности. И этот элемент трансценденции является изначальным в человеческом опыте. Человек рождается в мир, который им не создан, который он не может понять и от которого зависит его существование. В самом деле, социальный авторитет и мир культуры владеют им от самой колыбели и отталкивают границу трансценденции за пределы авторитета и всеведения родителей и школьных учителей. Лишь в поэтическом воображении, родственном воображению ребенка и мистика, мы можем еще испытать чистое чувство тайны и трансценденции, которое является врожденным элементом для человека.

Там, где этот элемент сохраняется в целости, нам дальше не нужно искать естественного основания для религии. Есть известный пассаж, сохраненный Цицероном, из утраченного диалога Аристотеля “О философии”, который выражает эту [мысль] в яркой и образной форме. “Если бы существовали такие люди, — говорит он, — которые бы всегда жили под землей в хороших и ярко освещенных жилищах, украшенных статуями и картинами и снабженных в изобилии всем, что считается необходимым для счастья, если бы эти подземные люди никогда не выходили на поверхность земли, а только по слухам знали, что есть некие могущественные боги; далее, если бы в какое-то время земля разверзлась, и они, эти люди, смогли бы из своих подземных жилищ выйти на свет в те места, где мы живем. И тут они внезапно увидели бы землю, и моря, и небо, громады облаков, ощутили бы силу ветров, взглянули бы на солнце и познали бы как его величие и красоту, так и его силу, как оно, разлив свой свет по всему небу, образует день, а с наступлением ночи они узрели небо, все усеянное и украшенное звездами. Они увидели бы, как по-разному светит луна, то в полнолуние, то в ущербе. Если бы эти подземные люди понаблюдали, как все эти светила восходят и заходят, и заметили неизменность и постоянство их путей в течение всей вечности, то, увидев всё это, вышедшие из-под земли люди, конечно, решили бы, и что боги существуют, и что всё то великое, что им открылось, именно боги и сотворили”3.

3 Цицерон. О природе богов, II, 37. Цит. по изд.: Цицерон. Философские трактаты. Перев. с лат. М. И. Рижского. М., 1985. С. 132.

Эта аристотелевская притча равным образом подходит и к случаю, который я имею в виду: случаю человека, вышедшего из созданного людьми, искусственно обусловленного мира культуры и оказавшегося перед лицом реальности внешнего мира или порядка бытия, который выходит за пределы самой отдаленной области его силы и знания. И действительно, традиционным аргументом естественной теологии всегда являлось то, что человеку нужно лишь посмотреть вовне и вверх, чтобы увидеть явные доказательства божественной силы и мудрости.

Это старейшее и наиболее универсальное из формальных доказательств божественного бытия, поскольку оно равным образом привлекало древнееврейского поэта и греческого философа, христианского богослова и ученого эпохи Возрождения. Но в современности его привлекательность была ослаблена, если не уничтожена, благодаря механизации природы, явившейся делом картезианской и ньютоновской физики. Как сказал Уильям Джеймс, “уже минуло то время, когда можно было сказать, что наука раскрывает славу Божью в Его творениях на земле и на небесах. Наша солнечная система с ее изумительно гармоническим строением рассматривается теперь как преходящий случай механического равновесия светил и планет, случайно осуществившийся в бесплодной и безжизненной пустыне мирового пространства. Через многие тысячелетия, которые в космическом летоисчислении промелькнут как один час, это равновесие перестанет существовать”4.

4 Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М., 1993. С. 383.

Однако это умаление масштаба человеческого мира должно возрастать в большей степени, чем уменьшаться чувство трансценденции и [чувство] хрупкости рационального мира, сконструированного человеком. Если греческий идеал видимого умопостигаемого божественного порядка исчез, то аргумент Иова, взывавшего к ошеломляющей реальности таинства трансценденции, приобрел новую силу. Этот аргумент не удовлетворяет естественному человеческому стремлению к утешению и безопасности, которое часто рассматривалось в качестве источника религиозной веры; тем более он не является примером той “галлюцинаторной деформации реальности”, которую Фрейд рассматривал в качестве сущности религии. Но не может быть никакого сомнения в его религиозной силе или же в том факте, что он одинаково привлекателен как для самого примитивного, так и для самого изощренного сознания.

Тем не менее этот аргумент не будет обладать такой же привлекательностью для среднего человека, живущего в довольстве созданным им для себя миром. И именно здесь ослабление или исчезновение старого аргумента от цели предполагает и утрату интеллектуального основания религиозной веры, которое прежде принималось в качестве необходимой, всеобщей и несомненной истины.

III

Но если современный мир утратил прежнюю наивную экстравертивную веру в рациональную вселенную, ясно демонстрирующую силу и разум Божественного Творца, то другой путь духовного опыта всё еще остается открытым. Естественная теология говорит о том, что следует смотреть не только вовне и вверх, но также вниз и вовнутрь — и вы найдете доказательства реальности Бога в глубине своей собственной природы. Философ и ученый могут ставить под сомнение доказательную силу этого опыта. Они могут сказать, что всякие чувства, возникающие у нас сверх телесных процессов, — не что иное, как опыт процессов нашего собственного сознания, или если они допускают реальность и важность психологической сферы, находящейся под поверхностью сознания, — что обычнее, то они могут сказать, что эти [чувства] — не что иное, как иррациональный субстрат животной природы человека. Но люди религиозного опыта — святые и мудрецы — всегда учили, что чем дальше человек проникает в глубины своего сознания и того, что находится под его сознанием, тем ближе он подходит к духовной реальности.

Несомненно, что здесь, в опыте трансценденции, ассоциирующемся с движением сосредоточенности на своем внутреннем мире, мы имеем один из предельных и абсолютных источников исторической религии во все века и во всех культурах. Я думаю, что этому опыту не придавали достаточного значения в традиционных доказательствах теизма, без сомнения, потому, что естественные теологи чувствовали, что всякий опыт подобного рода выходит за пределы рационального знания и доказательства, которыми они себя ограничивали. Тем не менее, как замечает Уильям Джеймс, само существование подобного опыта разрушает исключительную претензию рационального сознания представить всю сумму возможных форм знания. И сам он пошел значительно дальше этого, поскольку доказывал, что даже в том случае, когда мы исключаем называемое им “сверхверованиями” и ограничиваемся остаточными элементами, мы остаемся перед тем фактом, что “сознательное "я" человека является непосредственным продолжением более широкого по объему "я", которое в критические моменты порождает спасительный опыт и дает положительное содержание религиозному переживанию, а это последнее, думается мне, совершенно и объективно истинно во всем своем действительном объеме”5.

5 Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М., 1993. С. 400.

Но если мы примем существование подобного рода интуиции в качестве факта религиозного опыта, мы, как мне кажется, будем связаны и не сможем идти дальше и принимать в расчет их значение для верующего человека, в некотором смысле ассимилировавшего их и соотнесшего с ними свой образ жизни и свою концепцию реальности. Здесь мы имеем необъятный корпус доказательств от Востока до Запада — во всех великих традициях мировых религий, которые объединяются в утверждении присутствия Бога в глубинах души как в своей вечной трансцендентной “почве”.

Вот, к примеру, типичный пассаж одного из наших западных мистиков средневековья, Яна Рейсбрука Удивительного (1293-1381): “Наиболее благородная часть нашей души, владение духовных сил, создана в форме живого и вечного зеркала Бога; мы носим в ней отпечаток Его вечного образа и никакой другой образ не может войти туда”. “Этот образ находится сущностно и лично во всех людях; каждый человек обладает им полностью и всецело, и все люди вместе обладают им не в большей мере, чем каждый. В этом отношении все мы едины, объединенные в нашем вечном образе, который есть образ Божий и источник всей нашей жизни в нас и нашего возникновения. Наша тварная сущность и наша жизнь присоединены к нему непосредственно как к своей вечной причине. Однако наше тварное бытие не станет Богом более, чем Бог станет тварью”6.

6 Ruysbroeck. The Mirror of Eternal Salvation. Chapter VIII.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Подобным массовым человеческим жертвоприношениям великих обычаев в бенине13
Менее каким бы незрелым ни было выражение первобытного религиозного опыта
Зависит от нашего видения природы этих глубочайших уровней сознания
Нежели с религиозной стороны
С другой неотъемлемое отношение жертвоприношения к идее бога