<<<     ΛΛΛ     >>>   

Современный идеализм — это субъективизм; он считает, что нет реалыюсти, трансцендентной мышлению; единственной реальностью, или бытием, является само мышление. «Быть вещью» означает мыслить ее как таковую, и поэтому бытие имманентно мышлению, оно есть мышление.

474

Поэтому в современной ситуации человечеству следовало бы рассматривать так называемых интеллектуалов как архаичный вид, как достояние прошлого и ориентироваться вновь на людей разума, откровения.

Человек нуждается в новом откровении, он теряется в своем своевольном, беспредельном, кабалистическом, внутреннем мире, он не может обуздать его в столкновении с тем, что ощущается им как подлинная и неизбежная реальность, как единственный его настоящий учитель и руко-

Это действительно лишает понятие реальности ее первоначального, исконного, и истинного смысла как трансценденции. Любая реальность есть всего лишь мыслимая реальность, и ничего более. И напротив, всему мыслимому придается смысл реальности, бытия, — смысл, которым оно прежде не обладало. Раньше, когда замечали, что «нечто» является только мышлением, со всей определенностью говорили, что это «нечто» не обладает никакой реальностью: это eus rafionis (мыслимое сущее), псевдосущее.

Так, современный математик считает истинной теорему, когда верит в возможность продемонстрировать, что составляющие ее идеи только в качестве таковых соответствуют некоторым условиям. Он рассматривает математику как эффективное знание, даже если она не имеет никакого смысла, и ему неинтересно, значима ли она во внеидеальной реальности. Он понимает под истиной мысль, соотносящуюся с воображаемым и внутриреальным бытием.

Греки, средневековые мыслители и Декарт назвали бы такую математику поэзией, так как поэзия занимается воображаемыми сущностями. Они бы не назвали ее «познанием».

Забывая об этом, Декарта в начале нашего века интерпретировали как идеалиста. Декарт действительно подготовил идеализм, но сам он еще не идеалист. Основанием для такой ошибочной интерпретации послужило то, что, не будучи идеалистом, Декарт не предостерегся от идеализма, а тем самым и от этой неверной интерпретации.

Поэтому я отмечаю, что всякий раз, как Декарт говорит об «истине» и «познании», он понимает мышление как мышление, способное выходить за свои собственные пределы, то есть как мышление, которое выводит нас за свои пределы в реальность, далеко отстоящую от него самого. Под математикой и логикой он понимает науку о реальностях, а не о potenlia

rationis (возможном сущем.).

Поэтому для Декарта недостаточно в отличие от Лейбница, уже наполовину погрузившегося в идеализм, исходить из формальной реальности, то есть из идей как таковых; ему необходима именно первая истина, в которой формальная истина, или истина идей, была бы одновременно реальной истиной, или истиной, значимой и для вещей; одним словом, истиной, которая гарантировала бы трансцендентность мышления.

Крайним картезианцем выступил Борда-Демулен, заявивший, что божественная свобода, создавая истины и располагая их в нашем духе, придает знанию характер откровения. См.: H a m e l i n. Le systeme de Descartes, p. 233.

475

водитель. Без ее неуклонного и высокого присутствия нет в действительности ни культуры, ни государства, ни тем более — и это самое ужасное — реальности его собственной, личной жизни. Когда человек остается один или же считает, что остается один, без отличающейся от его идей и ограничивающей его реальности, ему предстает воображаемая, цветистая, фантасмагорическая сущность. Только под устрашающим воздействием какой-либо трансценденции личность становится содержательной и основательной, и мы начинаем отличать самих себя от того, что мы просто о себе вообразили.

Итак, физический разум в процессе его собственной эволюции, изменений и случайностей признал себя чистым интеллектом, пусть даже наивысшей его формой. Сегодня мы видим, что физика всего лишь умственная комбинация. Сами физики открыли чисто «символический», то есть непринужденный, имманентный, сугубо человеческий, характер своего знания. В естественных науках могли бы иметь место и другие рассуждения; теорию Эйнштейна может сменить другая физическая теория, теорию квантов — другие теории, идею электронной структуры материи — другие идеи. Никто не ожидает, что прогресс этих идей когда-нибудь приведет к выходу за пределы символического горизонта. Физика не соединяет нас с трансценденцией. Так называемая природа, во всяком случае, то, что под этим названием исследует физик, оказывается его собственным изобретением, которое он помещает между собой и. подлинной реальностью. Соответственно, физический мир предстает перед нами не как реальность, а как большая машина, управляемая и используемая человеком. То, что сегодня осталось в физике от веры, сводится к вере в ее полезность. То, что ее характеризует как реальность, а не как чистую идею, — это полезность1. Именно поэтому и был преодолен страх человека перед физикой, но вместе со страхом пропало уважение, а с уважением исчез энтузиазм.

Однако откуда к нам может прийти это новое откровение, в котором нуждается человек?

Любое разочарование, лишив человека живой веры в

1 То, чем сегодня, является физика для человека, подобно тому, чем была для древних adivhiatio artificiosa (искусство гадания), о которой говорит Посидоний (согласно Цицерону, в первой книге «De Divinatione»), И в этом уподоблении нет ничего экстравагантного.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Человек
ОртегаиГассет Х. История как система современной философии
человек ничто