ΛΛΛ     >>>   

Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории

Предисловие.........................................................................................,.7

Глава 1. О пробуждении философии истории................................ 10
1. Кризис исторической науки в наши дни..................................... 10

2. Происхождение современной философии истории................ 17

3. Формальная историческая логика ...........................................29

4. Материальная философия истории ........................................…57

5. Реальное отношение между природой и историей................…. 68

6. Натурализм и историзм..............................................................82

Примечания ..............,...................,.............…………………………88

Глава II. О масштабах для суждения об исторических предметах и их отношении к культурному идеалу современности........................... 101
1. Исходная точка для образования масштаба

исторической индивидуальности.......................……..................... 101

2. Различные попытки соединить исторически индивидуальное и общезначимое ..................................……………………………………107

3. Понятие культурного синтеза современности

в его отношении к исторически-индивидуальному

и этически-общему..................…………………………………….. 140

4. Априорность и объективность данного

культурного синтеза................................................................……. 152

5. История и учение о ценностях....…………………………………. 168

Примечания …………………………………………………………...182

Глава III. Понятие исторического развития и универсальная история.............................................. 193
1. Постановка проблемы и критика теории Риккерта

как исходный момент исследования..............................………. 193

2. Диалектика Гегеля..................................................................... 209

3. Органология немецкой исторической школы.......................... 236

4. Марксистская диалектика .……………………………………... 261

5, Историческая динамика позитивизма ………………………... 302

5, Историческая динамика позитивизма (продолжение)

6. Идея развития в теориях исторического реализма

и попытки ее истолкования и определения в современной

философии духа и философии жизни..................................... 367

А. Немецкие метафизики середины XIX века ………………..374

В. Психологизирующие философы жизни..........................… 390

С. Мыслители, понимающие форму

как априорно-данную. ………………………………………..... 415

С. Мыслители, понимающие форму как априорно-данную (продолжение)

D, Позитивистско-неоромантичеекая метафизика

в Италии и Франции................................................. …………..479

7. Направление постспекулятивного реализма

в исторической науке ..……………………………………………. 503

8. История и теория познания. ………………………………… 508

Примечания ………………………………………………………....530

Примечания (продолжение)

Примечания (окончание)

Глава IV. О построении европейской истории культуры............ 599
1. Развитие и построение. ………………………………………….. 599

2. Европеизм. ……………………………………………………….. 605

3. Проблема объективной периодизации. ………………………. 624

4. Пласты построения. ……………………………………………… 644

Примечания. ……………………………………………………….... 656

Л.Т. Мильская.

Эрнст Трёльч и проблемы философии истории .....................…..667

Примечания ...........................................................................……. 689

Список русских переводов авторов, упоминаемых
Э.Трёльчем (Составитель Е.Н. Балашова) .…………………………...691

Указатель имен (Составитель Е.Н. Балашова) ..........................…….708

Философия истории является частью философии, поэтому она тесно связана со всеми другими ее частями и представляет собой в конечном счете часть системы. она направлена на образование из исторического наследия культурного синтеза современности, а для решения этой задачи не имеет значения, принадлежим ли мы к культуре, которая находится на стадии подъема. или к куль туре, которая переживает спад. Впрочем, моя книга, как правильно отмечает Шрётер, носит научный характер и не относится к литературе, столь живо возбуждающей в наши дни фантазию и чувство, наличие в которой духовной силы, там, где она действительно присутствует, я не отрицаю. Однако я предпочитаю более строгую, трезвую атмосферу воли к истине. Между научной и литературной работой необходимо провести разделение труда, которое не должно быть основано только на взаимном презрении.

Если мы сегодня постоянно слышим о кризисе исторической науки, то речь идет не столько об историческом исследовании ученых-специалистов, сколько о кризисе исторического мышления людей вообще. То и другое издавна расходятся. Критические издания и исследования источников, умение останавливать связь между событиями посредством всестороннего сравнения и оценки свидетельств, дополнение данных и придание им убедительности с помощью исторической психологии или психологии как науки о духе, устанавливающей на основе многочисленных примеров общие основные черты определенного времени, - все это стало изучаемыми во всей своей точности и в каждом случае досконально проверяемыми специалистами методами и приемами науки, которую приближенно можно назвать точной. Применение этой техники к самым различным и все уменьшающимся по
обозрению отрезкам времени, повторение одной и той же задачи при изменении средств ее решения или попытке нового толкования или просто как критика точности предшественника, ведет к появлению необозримого количества исторических исследований, которые время от времени приходится перерабатывать, собирать и как бы кодифицировать. К этому
присоединяются различные данные лингвистики и филологии, палеографии и дипломатики, библиотековедения и архивоведения, свидетельства путешественников и непосредственных очевидцев, а также такие вспомогательные науки, как география, юриспруденция, экономика и прочие, без которых толкование источников и живое их видение было бы невозможным 3
В этом не может быть ни кризиса, ни изменения до тех пор пока в истории вообще придают значение истине, научной строгости, близкой, насколько это возможно, к естественным наукам точности, пока не пытаются вызвать возбуждение фантазии и душевные переживания с помощью более или
менее суггестивных романов или диктаторских доказательств определенных тезисов и интересов. С величайшими усилиями со времени мавристов, а затем благодаря великим, филоло-

11

гически образованным историкам XIX века, историческая на ука достигла этого высокого уровня и ее свершения получили удивительную широту, полноту и остроту. Отказаться от этого можно, только отказываясь от высокого уровня всей научной культуры, от уверенности, ясности, сообщаемости ремесла, без которого невозможно даже самое высокое благородное искусство и мастерство. Конечно, возможно, мы достигли того пункта, где задача стала настолько тонкой и одновременно пространной, что она превышает наши силы и что великая наука, еще доступная нам в ее начальной стадии, выходит из
нашей власти и остается большим торсом. Подобным же об разом и в изобразительных искусствах разорвана традиция и утрачено строгое знание своего ремесла, складывавшееся в течение столетии от позднего средневековья до Французской революции и уступившее место чисто личностному экспериментированию и созерцанию или требованиям рынка и журналистов. Однако в сфере подлинного исторического исследования еще нет никаких признаков подобного ослабления и разрушения. Совершенно естественно, что выросла опасность специализации. Она неизбежна в каждой расширяющейся и углубляющейся науке, разрабатывающей идею своих вначале единых основателей. Однако этой опасности может противостоять воля к концентрации и планомерная организация работы. Академии и объединения историков, влиятельные учителя в своих семинарах и в кругах своих учеников могут распределять проблемы и объединять исследовательские усилия.
Большие мастера, которым дана высшая способность построения, могут переработать подготовленную массу материала и указать этим путь к новому разделению сфер исследования. Это происходит в исторической науке уже сегодня. Моммзен был мастером в обоих направлениях. Не существует внутренней невозможности продолжать строить такую систематику. Уже реже пишутся любые непродуманные книги, подведение итогов предоставляется мастерам, а ученики разрабатывают материал для них. Фабрикование диссертаций и учебников может быть ограничено, однако для таланта и прилежания остается вся полнота возможности труда, счастья исследования и радости открытий. Наука становится несколько более безличной, но такова ее сущность. Внезапные планы и прозрения встречаются реже, результатов приходится ждать с большим терпением. Но это неразрывно связано со зрелостью и усовершенствованием науки. Ведь и в естественных науках дело обстоит не иначе.
Кризис заключается не в этом. Это не может быть иным, эти пут еще далеко не пройдены. Действительно, трудно поглощать так много знаний и сохранять власть над увеличившимся материалом. Однако бессмысленное издание

12

книги писания последних десятилетий были и так уже излишни. Если сегодняшняя <антиисторически> настроенная молодежь в той мере, в какой она действительно такова, приходит в отчаяние при виде огромной массы того, что ей придется переварить, в качестве первого испуга учащегося это понятно.
Но такова судьба каждой зрелой и стареющей, заключающей в себе множество предпосылок культуры. Если довериться правильно выбранным руководителям, то при наличии некоторого инстинкта в понимании существенного, с трудностями можно, несмотря на все, справиться. К этому может и должна быть добавлена известная экономия и планомерность развитии сил, отказ от всего устаревшего и от пресловутой полноты знания литературы. Но уничтожение самого исторического образования и знания истории было бы лишь возвратом к варварству и возможно лишь при возврате к варварству также во всех других сферах жизни. Ничего подобного вообще невозможно желать или добиваться, это не было и результатом пресыщения Руссо искусственной культурой. Варваризация, в которой сегодня многие видят грозный признак или манящее спасение, является там, где она наступает, следствием общих мировых переворотов, а не решением задыхающейся в массе книг молодежи. Она - мрачный, бесконечно долго тянущийся конец изживших себя культур, а не радостное освобождение, достижение силы и свежести. Нам приходится продолжать нести свою ношу. Ее можно сортировать и перекладывать с плеча на плечо. Но так как в ней все наше достояние и наши орудия, просто выбросить ее мы не можем. Все испытываемое теперь молодежью претерпевали в наши молодые годы и
мы от предшествующего поколения, но в конце концов мы справились, и дело пошло. Только в те времена все это про исходило больше в тиши. Теперь это происходит более открыто и интересно, но результат будет в конечном итоге похожим.
Однако, если в области исторического исследования о действительном кризисе Не может быть и речи и уничтожение его было бы духовным самоубийством, то тем сильнее кризис в общих философских основах и элементах исторического мышления, в понимании исторических ценностей, исходя из которых нам надлежит мыслить и конструировать связь исторических событий. Специальная историческая наука в Германии отвернулась начиная с 50-х годов от великой, всеохватывающей исторической картины мира, которая еще стояла перед духовным взором Ранке, и отчасти разделила историю на специальные науки, изучающие различные регионы и
периоды, отчасти Ориентировала новую европейскую историю исключительно на политически-дипломатмчески-военный аспект основания империи Бисмарком. Между тем понятия исторических

13

ценностей европейской культуры в действительности с давних пор менялись изнутри. Громадное стремление к единению исторической жизни, к ее единым силам и целям, к взаимопроникновению исторических ценностей в создании духовного и живого целого, вполне естественно, возникло как реакция на
расщепление и опустошение истории. И не только это, сами исторические ценности вновь пришли в движение, требуя нового отбора, соединения и оформления. С одной стороны, Карл Маркс и родственные ему по духу мыслители медленно разрушали всю привычную картину истории, учили применять новые методы ее объяснения и ставить новые цели. Воздействие этого было и осталось огромным, хотя именно теперь начинает проявляться со всей очевидностью несовершенство марксистской конструкции истории. С другой стороны, не меньшее воздействие оказал Фридрих Ницше, разбив скрижали принятых ценностей и предлагая новую психологию понимания европейской истории. Сколь бы одностороння и опасна она ни была, она также вела к бесконечным последствиям. Затем пришел французский пессимизм и критика культуры эстетами, к нему присоединяется в виде ответного удара учение Бергсона, воспринятое французской молодежью. В Италии Кроче открыл истории новые пути. В Англии Г.Д. Уэллс в его <Outline of
history> 4 всколыхнул историческое сознание англичан. Наряду с этим несколько меньшее, но все-таки достаточно сильное влияние оказывали возрождающаяся история религии и история искусства; они оттеснили привычное протестантско-либерально-прусское или нерелиг-иознонационалистическо-империалистическое понимание истории, совершенно по-иному осветили отношение античности, готики, современности, и прежде всего использовали искусство как ключ к общим душевным структурам различных времен.
Все это было направлено против конвенционально само собой разумеющейся оценки, против следующего за эпигонами и не слишком сильного центра, который, правда, как будто и не замечал этого, но все больше терял для молодежи силу и обаяние.
Но вот наступила страшная практическая проверка всех исторических теорий, возникших в период мира или во всяком случае подъема и продолжавших действие своих ценностных систем в будущее, что казалось само собой разумеющимся. Мировая война и революция стали наглядным обучением огромной страшной силы. Мы теоретизируем и конструируем
уже не под защитой все претерпевающего порядка, делающего безвредными даже самые смелые или дерзкие теории, а в буре преобразования мира, где проверяется эффективность или неэффективность каждого прежнего слова, где многое из того, что прежде казалось или действительно было торжественной

14

серьезностью, превратилось в фразу или мусор. Мы теряем почву под ногами и вокруг нас носятся в вихре самые различные возможности последующего становления, конечно, в первую очередь там, где мировая война привела к тотальному преобразованию, в Германии и в России.
Это в самом деле кризис исторического мышления, и совершенно понятно, что его в первую очередь ощущает молодежь, более подвластная новым идеям и судьбам, чем большинство людей пожилого возраста, ибо ей предстоит создать из этого хаоса собственную жизнь и судьбу. Для молодежи это - теоретическая и практическая проблема одновременно, причем такой силы, что не вызывает удивления, если большая часть молодежи отстраняет ее, и она волнует с полной силой лишь наиболее полных жизни, склонных к волнению и мечтательности или философски возбудимых. Конечно, неверно думать, что это полностью не ощущают также и немолодые люди. Однако им предстоит не в такой мере испытать все новое, как молодежи. Поэтому она может с полным правом выступать по этим вопросам, бурно требовать если не
преодоления кризиса, то во всяком случае новых попыток такого рода.
Как я мыслю преодоление кризиса, может быть сформулировано лишь в виде вывода из данной работы. Здесь, в начале, следует только со всей решительностью признать наличие кризиса как такового, а также провести полное различие между техникой исторического исследования и мышления в область философии истории. Кризис принципиально связан со второй проблемой, лишь частично с первой.
А это значит, что критическое отношение ко второй не следует без оглядки переносить на первую. Хотя в ней также многое обветшало и условно, но в главном эта наука здорова. Напротив, в философии истории происходит пересмотр всего чувства жизни и намечается стремление к полноте целого,
которое нам действительно необходимо. Здесь надлежит, основываясь на суверенном жизненном чувстве, создавать новое, но мы не будем из-за этого разрушать, презирать или дискредитировать нашу науку. Теперь уже столько разрушено, что геростратова деятельность в этой области может стать вдвойне опасной. Серьезность и объективность, основательность и честность немецкой науки будут долгое время служить опорой нашего духовного положения в мире и выражением нашего характера 5.
Итак, кризис заключен в философских элементах и аспектах истории, в том, что можно назвать ее связью с мировоззрением и ее значением для него, причем это отношение несомненно взаимно: значение истории для мировоззрения и мировоззрения для истории. Назвать всю эту группу проблем

15
можно только философией истории, точно так же аналогичные проблемы естественных наук обозначают как философию природы. Правда, оба эти наименования были некогда односторонне применены для решения определенных проблем в философии природы Шеллинга и ее ответвлениях,
с одной стороны, в философии истории Гегеля и родственных ей теорий - с другой, и поэтому еще сегодня вызывают у многих подозрения. Однако чтобы не утратить необходимые обозначения, не надо односторонне связывать их с решениями проблем в прошлом. Ибо они означали только одну из многих
возможностей решения и теперь не могут быть приняты в их прежнем значении. Проблемой философии природы мы заниматься не будем. По поводу же философии истории надо сразу же сказать, что сегодня под этим никоим образом нельзя понимать систематизацию и дедукцию истории. Определение
философии истории и ее проблемы состоит сегодня, как было указано выше, только в установлении в общем отношении истории к мировоззрению, философских предпосылок и воздействия истории, и проблема заключается именно в том, чтобы найти требуемую современным моментом форму взаимного упорядочения этих задач 6. Это проблема, которая должна быть всегда заново сформулирована для каждой значительной смены поколений; она вновь возникла с тех пор, как Просвещение, заинтересованное главным образом в естественных науках и быстрых решениях утилитарно-практического характера, уступило место историческому самоосмыслению и
историческому мышлению. Начиная с мощного интернационального контрудара, обрушившегося на Французскую революцию, и параллельно совершенно иной по своему характеру духовной революции в немецкой классической философии и поэзии, эта постановка вопроса наряду с естественными на уками и их философским истолкованием существует в современной науке всех стран, причем с особенной остротой там, где по каким-либо причинам поколебалось конвенциональное воспитание, направленное на историческое самосозерцание. Это значит, что данная проблема несколько менее остра для англосаксонских народов, чем для все время испытывающих
политическое, социальное и философское возбуждение народов старого европейского континента, и наиболее остра она в стране длительной тяжелой судьбы, в Германии 7.
В таком аспекте эта проблема становится основной для нашей сегодняшней духовной жизни, не чем иным, как проблемой так называемого историзма вообще, т. е. возникающих из коренной историзации нашего знания и мышления <преимуществ> и недостатков для формирования личной духовной жизни и создания новых социально-политических условий. Историзация медленно следовала в XVIII веке за натурализацией

16
или, скорее, математизацией мышления и поднялась под давлением практической необходимости вместе с современным государством и задачами его самопонимания и самооправдания, чтобы затем мощно возрасти вместе с романтикой и принципиально определить современное мышление, более того, чтобы в виде общего понятия развития втянуть в свою орбиту и картину природы. Она стала ведущей силой мировоззрений, которые пришли на смену догматизму Просвещения и Французской революции. Так, сегодня перед нами широко развернутое историко-эмпирическое исследование, которое основано на биологии живых существ нашей планеты и уже с самого начала стремилось к философскому освещению посредством крупных систем философии истории. Вначале, пока действовал главным образом энтузиазм по отношению к истории, и история была освобождением от математически-механистических
естественных понятий, она, без сомнения, чрезвычайно углубила и освежила духовную жизнь, научила действительно понимать искусство и литературу и прежде всего сопутствовала своим пафосом образованию национальных государств и наполняла их своим содержанием. Однако затем растущая масса ее материала стала подавляющей, впечатление отменяющихся и совершенно противоречивых конструкций и споров вокруг критики источников стали вызывать скептицизм, возобновившееся сближение истории с естественными науками казалось детерминистским и враждебным величию и героизму; родственность великих синтезов образам искусства породила релятивизм и эстетизм, а строгая объективность в изучении источников была предоставлена специалистам в отдельных областях. То, что было освобождением и подъемом,
стало бременем и источником замешательства.
Поэтому как только в какой-то степени вновь возродилась почти полностью с 1848 года погибшая философия, она занялась сначала размежеванием с механистическим натурализмом, а затем с еще большей настойчивостью - с историей. Забытая и оклеветанная философия истории вновь пробудилась и все больше утверждает свое значение. Катастрофа мировой войны сыграла в этом свою роль. Сегодня можно говорить о несомненном возрождении философии истории. В ней мы найдем и ответ на наш конечный вопрос. Ибо ответ на
него не может быть дан несколькими афоризмами и более или менее тонкими мыслями на эту тему; найти его можно только посредством основательного философского понимания сущности истории и вопроса о ее духовных целях и содержании.

Философия истории - создание современности, дитя XVIII века, как и многое другое 8. Она находится в теснейшей связи с современной этикой и культурой, задачи и вопросы которых без истории больше не могут быть решены, а поэтому заставляли давно известную повествовательную историю обратиться к рассуждению, к сравнению и к понятию развития, чтобы понять саму себя как вершину развития. Тем самым философское рассмотрение истории было противопоставлено изучению естественных наук и математики, на которые со времен Галилея и Декарта был направлен весь интерес; с той
поры борьба между философией природы и философией истории стала одной из важнейших тем современного духа, которая разрабатывалась и продолжает разрабатываться при постоянном перемещении центров тяжести.
Для понимания существа дела это необходимо ясно понять. Философия истории - не поздний плод науки, постепенно обнаруживаемая проблема, которая с самого начала лежала во всяком случае в представлении о науке. Она возникла именно тогда, когда в ней нуждались, когда ее потребовала необходимость, возникшая в мировоззрении. Она относится скорее к области мировоззрения, чем исторического исследования, и оба они сблизились лишь в тот момент, когда размышление о существенных целях духа потребовало знания истории, а история - включения в философское мышление. С обеих сторон эта потребность возникла в один и тот же момент и по одной и той же причине. Культурное сознание требовало понимания становящейся все более известной и значимой смены больших культурных периодов, а история стала требовать ответа на вопрос о единстве, цели и смысле, как только она распространилась на достаточно многообразные области. То и другое было следствием разрыва со средними веками и церковью, и связано с активностью мыслящего бюргерства, которое видело, что наступает новое время, и
должно было размежеваться со старым.
Грекам была известна значительная часть истории, да же философски построенной как последовательность культурных эпох, история, которая дошла до нас лишь в обрывках и намеках 9. Они обладали оказывавшим большое воздействие мифом о природе и об истории, а начиная с осуществления широкомасштабной внешней и рафинированной внутренней политики, - глубокомысленной теорией сущности и последовательности форм политической жизни. Однако им была неведома философия истории, получающая импульсы для воззрения на жизнь и мир от созерцания происходящего и открытых в нем направлений. Их мировоззрение основывалось на совершенно внеисторическом и неисторическом мыш-

18

лении, на метафизике неизменных вневременных законов, будь то идеи Платона, аристотелевские формы или закон природы Гераклита и стоиков, не говоря уже об элеатах, выражавших эту направленность на вневременное и внеисторическое особенно резко. История и дух были у них вставлены в твердые рамки вечных субстанций и порядка, смысл которых постигался не из замутненных и меняющихся земных воплощений, а из логического созерцания их вневременной сущности. Не история служила средством понимания этой сущности, а, наоборот, из этой сущности вырастало понимание история,
поскольку в человеческой деятельности и созидании они видели то смутное и колеблющееся, то растущее и продолжающееся приближение к постигаемым посредством чистой логики идеалам. Именно поэтому у них не было подлинно содержательного становления и действительного, из себя самого открывающего свое содержание, развития, а существовало всегда только находящееся в приближении осуществление прочного масштаба. Поскольку же в сущности к этому масштабу приближались только греки, а все остальные были варварами, то у них и не было потребности в мировой истории подобного приближения. Смысл мира вообще не зависел от степени этого приближения, совершаемого людьми Земли, но представлялся им блаженно пребывающим в самом себе и предназначенным для наслаждения в мире чистого порядка и чистых форм по ту сторону, где обитают духи звезд. Если из
всех существ временного бытия к этой сущности приближались только эллины, это для них едва ли не счастливая случайность, не имеющая никакого значения для мира в целом Тусклая конечность - это мир случайности, и индивидуальноконечное вообще не имеет значения для вечной сущности, а.
наоборот, получает значение только от нее. И если вместе с вечностью мира установлена и вечность конечного, то дурная бесконечность последнего может при этих обстоятельствах выражаться только в том, что оно в вечном круговороте все время предпринимает попытки к сближению с вечностью
мира 10. Это учение о вечном возвращении полностью лишает историю ее проистекающего из нее самой смысла и превращает ее в бесконечное безразличное скопление все новых смутных отражений того. что только истинно существует. При таких условиях действительно нет необходимости в философии истории; достаточно истории как объяснения пережитых
политических процессов, из которых можно вывести определенные практические учения или как выражение радости и удовольствия от открытий, испытываемых путешественником, мудро сравнивающим родину с чужбиной. В том и другом можно при этих обстоятельствах достигнуть великих результатов - мы знаем это благодаря Фукидиду и Геродоту

19
Решительное изменение принесло великое преобразование в период поздней античности с его сдвигом центра тяжести к варварам и к древним восточным откровениям с одновременной концентрацией мира в Римской империи, что приблизило Полибия к телеологическому пониманию всеобщей истории. Эти факторы нашли свое завершение в идее мировой религии, которая соответствовала мировой империи и в качестве которой в конечном счете выкристаллизовалось христианство. Это - вера в человечество, откровение и спасение, а тем самым и учение о решающем значении истории
для познания смысла и ценности жизни. Решающее историческое событие направило в ночь неведения и греха спасительный свет познания; падение, спасение и конечное завершение превратило историю человечества в нечто неповторимо-индивидуальное; божество уже не царило по ту сторону всякой конечности в качестве не изменяющейся сущности, а стало живой волей Творца, врывающейся в историческую жизнь и познаваемой из нее. Это уже не познание вневремечно-субстанциального, а вера в историческое откровение и в достижение полной конечной цели в божественном царстве конца, которое превратит земной мир в вечный. Отсюда - высшее усиление исторически позитивного, неповторимо индивидуального, цели истории и познания Бога в его вливающейся в мир, творящей в истории любви. Это, безусловно, вело к огромному изменению и к важному значению истории для воззрения на мир. Однако в сущности эта история не есть история, и это мышление о принципах истории не есть философия истории. В центре этого стоит мысль, что выведенное из каждой действительной истории, каждого исследования и
каждой временности чудо. богочеловек - это одновременно историческое явление и вневременное чудо, чудо спасения, космическое событие в исторической оболочке. В этом в сущности заключено удивительное соединение прежней вневременности и метафизической субстанциальности с новой временно-индивидуальной жизненностью, которое остается смыслом христианского чуда и отличает его от древней и повсюду существующей веры в чудо, по крайней мере как в центральное чудо, народов античности и язычников. Но так же как эти события - не действительная история, так и их теория- не философия, а учение, основанное на вере в авторитет и на откровении, которое в свою очередь связано с движением и конечностью человеческой жизни лишь внешне и формально. Прежде всего это учение неспособно сверх определенной меры охватить светскую культуру и внерелигиоэную жизнь. Поэтому оно заимствовало у стоиков для истолкования мирского абстрактные рациональные догмы естественного нравственного
закона, применяя их с помощью теорий об их релятивизации

 ΛΛΛ     >>>   

Современность будущее содержание
Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории 6 великий
Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории 6 история
Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории 5 мейстер
От скептически цинического понимания истории ценностей действительность
Томпсон М. Философия науки истории науки и философии