<<<     ΛΛΛ     >>>   

1) Ланге, Коген; Файгингер - те, что считают "вещь в себе" абсолютно непознаваемой, - ищут разрешения метафизических проблем на почве этических постулатов. Но если бы философия не ограничивала этику отношениями лиц, взятых в отдельности, если бы она не заменяла реальной родственности отвлеченным, не выделяла бы нравственного из умственного, не подчиняла бы нравственного физической необходимости, - тогда (и только тогда!) вещи в себе и человек в себе были бы действительно нравственным постулатом, и критика практического разума была бы обращением вещи в себе и души в себе, то есть психофизической организации, в активный, волевой процесс, во всеобщее, реальное, отеческое дело.

2) Те (Фолькельт, Отто Либман, Виндельбанд), кои находят вещи в себе доступными познанию, допускают метафизику, но метафизику гипотетическую (критический реализм)

3) Те, кои отрицают как транссубъективизм, так и этическую метафизику. Это - критический позитивизм: Лаас, Алоиз Риль и Авенариус.

*1 Незаконченный набросок. (В. А. К.)

Существенный недостаток Ницше <<*1>> - фрагментарность, афористичность его философии, отсутствие в ней цельности. Отсюда - и ряд противоречий, антиномий, до такой степени, что вся его философия становится вопросом. Призывая к выходу за пределы добра и зла, т. е. признавая, что и в первом не все - добро, и во втором не все - зло, он сам однако не выступает из пределов аристократизма и демократизма, в которых проявляется в настоящее время добро и зло; он сам становится не выше рабства и господства. Говоря об ученых, т. е. о том, что находится по сю сторону добра и зла, признавая ученых за суеверов, он по справедливости осуждает их, говоря: "какой наивностью [...] проникнута, например, вера ученого в свое превосходство, [...] чуждая сомнений уверенность, с которой он инстинктивно считает некультурного человека за маловажный, низший тип, который он давно перерос во всех отношениях, - он, ничтожный карлик, человек черни" (Афоризм 58. "По ту сторону добра и зла").

Верно определивши смертный грех ученых, Ницше, к сожалению, не указывает дороги к выходу из такого состояния. Ницше справедливо говорит (афоризм 47), что симптомом психического невроза является необузданное сладострастие, переходящее в судорожное покаяние, отречение от мира или аскетизм; то есть это значит, что одно плотоумерщвление (сладострастие) переходит в другое - в аскетизм, если оно не имело возможности случайно перейти в третье - в умерщвление других. Итак, если мистицизм по сю сторону добра и зла является и добрым и злым плотоумерщвлением, считая, что аскетизм не есть полная добродетель, как и неизбежная иногда жестокость может быть не одним только злом, то чем же будет мистицизм за пределами добра и зла?.. Рождение сынов заменится воссозданием отцов, и это-то и будет переходом за пределы добра и зла, заменою умерщвления других и себя возвращением жизни и бессмертием, т. е. тайна мистицизма раскрывается во всеобщем воскрешении, как в общем всех труде.

Мистицизм, как страсть, говорит Ницше в афоризме 50, маскирует только половую зрелость девицы или юноши, то есть таинственный процесс внутреннего выделения того, что при бессознательности может произвести подобие себе, своим родителям и предкам, а при обращении этого процесса в сознательное действие станет воскрешением. Иногда же мистицизм маскирует истерию старых дев. Это значит, что и рождение сопровождается болезнью и нерождение - истериею, т. е. болезнью же. Итак, существуют две болезни (рождение и нерождение или девственность) и три плотоумерщвления, а за пределами добра и зла эти две болезни и три плотоумерщвления превращаются: рождение - в дело воскрешения, а плотоумерщвление - в возвращение жизни.

Глава 5-ая книги Ницше "По ту сторону добра и зла" названа "Физиологиею нравственности". Такое название указывает на отрицание души и на низведение человека до уровня животного, ибо Ницше, очевидно, и не предполагает психократии, т. е. общества, основанного на душевной близости, раскрываемой взаимознанием, суждением о внутренних свойствах по наружным и внешним выражениям, т. е. душезрением, которое без всякого мистицизма открывает возможность сынам жить в отцах и отцам - в сынах. В физиологии же нравственности, в первой половине главы Ницше говорит о нравственности вообще, причем решительно не допускает даже возможности перехода от принуждения, от страха к добровольности (афоризм 188). Затем говорится о нравственности людей, взятых в отдельности, причем ставится им идеалом хищное животное (афоризм 197). Во 2-ой половине той же 5-й главы говорится о "породе" людей, взятых в их совокупности, т. е. "стадности"... Счастие этого стада заключается, по Ницше, "в ненарушимом покое, сытости и конечном единстве; это его "суббота суббот" (афоризм 200). Иной цели для этого стада нет. Агнец или - вернее - овца возвеличивается в современном всеобщем мнении: "Учение о нравственности в настоящее время в Европе не что иное, как мораль стадного животного" (афоризм 202), и за пределами добра и зла ставится в образец не агнец, а хищник как сверхчеловек.

Конечно, для Ницше совсем непонятно учение о Троице как заповеди для людей, взятых не в отдельности, а в совокупности, заповеди, одинаково отвергающей и зверских хищников и рабски покорных скотов и не допускающей ни пожирателей, ни пожираемых. Нам же непонятно только, почему "анархистские псы", которые, кажется, ничего не считают для себя недозволительным и которые, уж конечно, неповинны ни в мягкости, ни в сострадании, тем не менее не удостоились от Ницше возведения в сан сверхчеловека, а только противополагаются мечтающим о всеобщем братстве "сумасбродным" социалистам? Конечно, от отрекшегося от своего сословия и отечества немца, пожелавшего быть поляком-шляхтичем, нельзя ждать понимания братства, хотя оно понятно всякому ребенку. Но именно потому, что "сумасброды-социалисты" не знают братства сынов, призванных к великому делу, они "способствуют невольному омрачению и изнеженности, которые (отрицая и воинскую повинность, и соединение с нею всеобщего обязательного образования. - Н. Ф.) тяготеют, как проклятие, над Европою и, пожалуй, грозят ей новым буддизмом".

*1 Во избежание недоразумений по поводу столь кратких и случайных замечаний Николая Федоровича о столь важной теме, как мистицизм, позволяем себе обратить внимание читателя на то, что в настоящей статье идет речь не о мистицизме вообще, во всех его видах, а лишь о том, что здесь названо "гипнозом" (болезненным эксцессом) мистицизма и мистицизмом, переходящим в "страсть". Было бы грубою ошибкою полагать, что наш мыслитель весь мистицизм, какой бы то ни было мистицизм низводил к тем трем болезненным вариантам мистического настроения, о которых упомянуто здесь и которые, разумеется, он, да и не он один, не мог не осуждать. Даже и в настоящей статье Н. Ф. говорит о том, что мистицизм способен и к "добрым" проявлениям, и тут же указывает на тот высший мистицизм, в котором он видит "переход за пределы добра и зла". Обращаем внимание также на признание "тайны мистицизма", остающейся тайною впредь до времени ее раскрытия во всеобщем воскрешении. Столь же неосновательно было бы из мыслей настоящей статьи заключать и о безусловном осуждении Николаем Федоровичем аскетизма. Здесь отклоняется лишь тот аскетизм, который в качестве болезненного следствия вытекает из выше разъясненной нездоровой крайности мистицизма. Вообще же для Николая Федоровича аскетизм есть "добродетель" (как видим и из настоящей статьи), хотя и "неполная". Важнее, однако, всех письменных свидетельств по этому поводу - жизненное поведение самого Николая Федоровича: все знавшие его могут единогласно подтвердить, что сам он вел во всех отношениях такой аскетический образ жизни, который встречается только у редких истинных подвижников. Но в этом столь суровом осуществлении своих аскетических правил он не усматривал самодовлеющей цели нравственной, а следовательно, и нравственной заслуги по существу; аскетизм для него был не целью, а средством нравственного самовоспитания, самообуздания и выправки сил человеческого организма для высшей цели жизни. (В. А. К.)

Как сознательные исполнители воли Божественного Разума; обращая рожденное в воссозданное, то есть в самих себе уже нося причину своей жизни, люди не могут быть рабами слепой силы. Существование их уже не может иметь, как это следовало по 1-й антиномии (Канта), предела ни в пространстве, ни во времени. В способности воссоздания заключается возможность последовательного существования везде и одновременного бытия со всеми поколениями всегда. Все рожденные существа в их совокупности, управляя всеми мирами вселенной в ее целости, относясь к Богу как к отцу и будучи Его подобием, как Творца, не имеют никого, кто бы ставил им пределы из-"вне".

2-я же антиномия ставит вопрос о пределе деления, дробления или разложения внутри, то есть вопрос о том, есть ли или нет границы делению и разложению в слепой природе? Вопрос этот, как и все другие, неразрешимый для пассивного, теоретического разума, когда станет делом практического разума сынов человеческих, превратит разложение в воссоздание, сложение и деление обратит в дело жизни, а не смерти. Все, нося источник деления, изменения жизни в себе самих (в своей воле и в своем разуме), станут сами неразложимыми, бессмертными. Сыны и дочери, ставшие виновниками пакибытия своих родителей, не только не будут лишь эфемерными явлениями, то есть смертными, - они будут уже сущностями, не только сознающими себя, то есть субъектами, но и носящими в себе проекты воссоздания своих родителей, проекты, которые они, воскрешая родителей, обращают в объекты.

Вопрос о кончине мира, вселенной, очевидно, зависит от того, достигнет ли природа, исполняя волю Творца, самосознания и самоуправления или же не достигнет? В последнем случае последует падение, кончина.

Разделение извне, внешнею бессознательною силою производимое, есть разложение и смерть. Воссоединение разложенного, сознательно производимое, есть воскрешение. Изменения, сознательно производимые волею и знанием с возможностью восстановления, - это жизнь и бессмертие.

*1 Правописание Н. Ф. Федорова (В. А. К.).

"Религия есть не знание, а образ жизни, чрез который человек поставляется в известные отношения к Богу". "Бога следует определять в смысле величины не метафизической, а этико-практической", иными словами - Бог есть любовь. (По ветхозаветному же "Бог определяется в смысле мудрой и святой власти, полагающей для себя целью осуществление в мире почитания этой власти и требующей безусловного ей повиновения от людей".)

Великого богослова новой немецкой империи изрекшего эти положения, не раз приглашали и в новую столицу Империи и в университет присоединенного к Империи Страсбурга, но он остался в Геттингенском. Это не помешало ему стать повелителем всего последующего протестантского богословия. "На большинство немецких теологов масса ученого материала, которым располагал Ричль, и новая точка зрения при распределении этого материала подействовала ошеломляющим образом". Страннее всего то, что самый темный из новых мыслителей после Канта стал главою богословских рационалистов. Если, однако, темнота помогает двусмысленности и уклончивости там, где чувствуются затруднения от противоречий и от нерешительности высказаться искренно и определенно, то дивиться в успехе "Ричля Темного" в расшатанном современном протестантизме нечего.

В 1870 году, в год франко-прусской или, вернее, франко-германской войны, вышел 1-й том главного труда Ричля - "Die christliche Lehre von der Rechfertigung und Versohnung", а католицизм как раз в этом же году признал непогрешимость папы. В 1874 г. вышли 2 и 3 тома того же сочинения, отвергающего все мистическое и метафизическое и признающего лишь практически-реалистическое, нравственное. Науку Ричль отождествляет, к сожалению, с метафизикой; религия же, по его учению, "появилась из практического стремления устранить противоречие, в котором человек как духовная личность находится по отношению к внешнему миру. В отыскании высочайшей духовной силы, которая устранила бы это противоречие, и лежит цель всех стремлений религий". "Царствие Божие", по Ричлю, "есть коррелат любви, поскольку оно представляет из себя общество учеников Христовых, соединенных между собою любовью в видах осуществления духовно-нравственных целей". Вся система Ричля есть, таким образом, полное выражение узкого реализма. "Все у него концентрируется около трех слов: цель (Zweck), конечная цель (Endzweck), самоцель (Selbstzweck). Божественное откровение, по Ричлю, есть только оглашение (Kundmachung) Божественной воли".

По определению Ричля "Христианство есть духовно-нравственная религия, утверждающая в идее богосыновства (Gotteskindschaft) <<1>> или в идее искупления человечества Иисусом Христом блаженство человека и созидающая на основах любви нравственную организацию среди людей, в чем, в свою очередь, осуществляется идея Царствия Божия". Христианство, по Ричлю, "включает в себя два элемента: 1) собственно - религиозный: блаженство человека, выражающееся в господстве последнего над миром, и 2) этический, нормирующий поведение человека". Оба эти элемента объединяются в Боге.<<2>> Ричль сравнивает два эти элемента с эллипсом, "завершающимся с одной стороны религиозной идеей богосыновства или искупления (господство над природою), а с другой - нравственною идеею Царствия Божия".

Учение о соединении всех живущих для воскрешения умерших очень сходно с ричлианством в словах, но совершенно противоположно ему в понимании действительности... Кажется несомненным, что различие ричлианского богословия от православного богодейства (или проективного богословия) состоит в том, что первое, немецкое, обращает дело в мысль, тогда как второе, наше русское, требует обращения мысли в дело, а наука, обращенная в принадлежность всех, становится средством превращения мысли в дело. Отделяя знание от дела, Ричль совершенно разделяет два разума. Отыскивать высочайшую силу, которая устранила бы противоречие, не значит ли обращать Бога в свое орудие? "Божественное откровение, по определению Ричля, есть только проявление Божественной воли, выражающейся в утверждении на земле Царствия Божия"; а "Царствие Божие, по Ричлю, есть не более, ни менее, как организация человечества в целях нравственного поведения из мотивов любви, сводимой у Ричля к понятию воли". Не проще ли было бы, однако, сказать, что Царствие Божие есть объединение всех живущих, всех сынов, всех разумных существ для воскрешения отцов?

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Про птоломеевское искусство говорят
Единую историю объединенного человечества
Всемирно русской истории
Философия 11 произвола
Воскресении