<<<     ΛΛΛ   

Я быстро напомню, в алгебраическом и телеграфном духе, только ради того, чтобы просто напомнить, что никогда, ни в 1980-х, ни в 1990-х годах, не существовало, как иногда это утверждают, political turn или ethical turn «деконструкции», по крайней мере так, как я ее понимаю и практикую. Мысль о политике была всегда мыслью о различании и мысль о различании была также всегда мыслью о политике, о контуре и границах политики, которая особенным образом концентрируется вокруг загадки, или автоиммунного double bind, демократического. Это не означает, что не появилось ничего нового, между, скажем, 1965 и 1990 года-ми, даже совсем напротив. Просто то, что происходит, лишено связи и какого бы то ни было сходства с образом поворота (turn) — хотя это образ, которому я продолжаю отдавать предпочтение на этих страницах, — хайдеггеровского Kehre — поворота и разворота. Если «поворот» подразумевает «вираж» или заставляет, как ветер, наполняя паруса, «ложиться на другой курс», тогда троп поворота сворачивает нас не туда, создает неверный образ. Ибо он уводит мысль в сторону от того, что остается осмыслить; он игнорирует или отклоняет саму эту мысль о том, что еще остается осмыслить. Если всякое отсылание является различающим и если след является синонимом этого отсылания, тогда всегда существует какой-то след демократии, всякий след является следом демократии. У нас, вероятно, может быть только след демократии. Именно в этом направлении немного позже я попытаюсь еще раз развернуть синтагму «грядущая демократия».

Давайте теперь перейдем от самого этого слова «демократия» к более наглядным и более актуальным примерам. И поскольку, произнося the very idea of democracy, я говорю по-английски, зададимся вопросом: можно ли после Алжира найти более очевидный пример авто-иммунного процесса, чем тот, который был вызван событиями так называемого «11 сентября» (в США и, без сомнения, в других странах)? Если, размышляя об 11 сентября, потянуть только за одну ниточку, среди всего множества других, мы увидим, что американское руководство, за которым потенциально готовы последовать руководители других стран в Европе и в остальной части мира и которое объявляет о начале войны против «оси зла», против врагов свободы и против тех, кто покушается на демократию во всем ми-ре, должно неизбежно и безоговорочно ограничить в своей собственной стране свободы, называемые демократическими, оно должно ограничить осуществление права, расширяя полномочия органов полиции и т.д., так что никто, ни один демократ не мог бы серьезно что-либо этому противопоставить и мог бы лишь сожалеть о тех или иных злоупотреблениях a priori неправомерного использования силы, посредством которой демократия защищается от своих врагов, защищается сама и защищает саму себя от потенциальных врагов. Чтобы защищаться от угрозы, которую они несут, демократия должна стать в чем-то похожей на своих врагов, должна себя подточить и начать угрожать самой себе. И, если можно так выразиться — наоборот: возможно, именно потому, что США существуют в культуре широко демократической и руководствуются широко демократическим пониманием права, они смогли открыться и обнаружить свои самые уязвимые стороны перед иммигрантами, например учениками американских летных школ, опытными «террористами» и — тоже — самоубийцами, которые, прежде чем повернуть против других и одновременно и против самих себя воздушные бомбы, в которые они сами превратились, и направить их на башни Всемирного торгового центра, тренировались на суверенной территории США, под носом у ЦРУ и ФБР, возможно, не без некоторого авто-иммунного согласия со стороны американской Администрации, которая оказалась одновременно более и менее не-предусмотрительной, чем кажется, ввиду этого якобы непредсказуемого и масштабного события. Порой «террористы» могут оказаться американскими гражданами, и, возможно, некоторые из тех, кто организовал теракт 11 сентября, были американскими гражданами; в любом случае им помогали именно американские граждане, они угнали американские самолеты, они летели в американских самолетах, они взлетали с американских аэродромов.

Итак, возможно, существует, по меньшей мере, две причины, чтобы обратиться здесь к свободе (eleutheria или I). Первая касалась некоторой вакантности, некоторой разъединенности, колеса свободно вращающегося или той семантической неопределенности, существующей в центре понятия demokratia. Понятие демократии не могло объединиться вокруг присутствия осевого и однозначного смысла, который бы не разрушался и не выходил за свои собственные пределы. Второе основание должно было нас сориентировать в отношении тех пространств мыслей, где интерпретация, и даже переинтерпретация свободы, того, что значит «свобода», может потревожить наследование и обращение к демократии, отправную точку «демократии». Там, где свобода не определяется больше как власть, как господство или как сила, как сама способность, как возможность «я могу» (Facultas, Kraft, Moglichkeit или Vermogen), апелляция к демократии и оценка демократии как власти demos’а начинают терять свою устойчивость. И тогда если, еще до всякой интерпретации, держаться за свободу вообще, то уже не надо бояться говорить против демократии или без всякой демократии. Является ли право говорить, не выступая за демократию, более или менее демократическим? Не давая никаких гарантий этой демократии? Является или, наоборот, не является демократия тем, что обеспечивает право мыслить и, следовательно, действовать без нее или против нее? Если сегодня существует все меньше и меньше людей, которые осмеливаются говорить против демократии, исключая арабский и исламский мир, о котором мы сейчас говорили (предвыборные заявления Ле Пена, требующего одновременно и республики, и демократии — этих двух понятий, которые во Франции противопоставлены столь необычным и, одновременно, искусственным образом, как если бы можно было противопоставить необходимость заботиться о равенстве всех перед универсальным законом обязательству заботиться о различиях, меньшинствах, а также коммунитарных, культурных, религиозных и даже сексуальных идентичностях — огромная проблема, которую мы на какое-то время оставим в стороне); если почти весь мир за пределами конкретного арабского и исламского мира хотя бы апеллирует к демократизму, мы должны вспомнить, что в той великой традиции, которая идет от Платона к Хайдеггеру, существует на самом деле очень мало философских дискурсов, если они вообще есть, которые бы безоговорочно принимали сторону демократии.

В этом смысле демократизм в философии — в целом вещь довольно редкая и достаточно новая. И, возможно, весьма мало философская. Почему? Этот демократизм был, как известно, постоянным объектом нападок у Ницше, имеет ли он в виду определенные формы, которые этот демократизм принял в Новом времени или его генеалогию, идущую от этико-религиозной, еврейской, христианской, главным образом, в духе апостола Павла, перверсии, которая обращает слабость в силу. Христианская демократия, еще больше, чем какая бы то ни было другая, больше, чем социал-демократия или народная демократия, должна была бы быть еще более терпимой к врагам демократии, подставлять им другую щеку, предлагать гостеприимство, предоставлять слово и право голоса анти-демократам, что соответствует некоторой еще более преувеличенной и более авто-иммунной, чем когда-либо, сущности самой демократии, если вообще когда-либо бывает «сама» демократия, демократия или христианская демократия, достойная своего имени.

Перевод с французского Д. Калугина под редакцией А. Магуна

* Перевод выполнен по изданию: Derrida Jacques. Voyous. Paris: Editions Galilee, 2003. P. 25—66.

1) Futur anterieur — форма французского глагола, отсутствующая в русском, означает действие, которое в будущем будет уже завершенным. Деррида превращает эту грамматическую форму в понятие, воплощающее ретроспективность времени, диалектику отношений между прошлым и будущим. «Грядущая демократия», democratie avenir, не будет понята вне этой структуры прошедшего-в-будущем, минующего презентацию в настоящем. По-русски эту форму обычно не переводят, но, учитывая центральность ее для философии Деррида и в особенности для этой книги, мы решили, несколько искусственно, выражать ее, как правило, добавляя к будущему времени словечко «уже»: например, «буду уже вынужден». — Примеч. ред.

2) Деррида Ж. Шибболет / Пер. с фр. СПб: Академический проект, 2002. В этом эссе, посвященном Паулю Целану, Деррида разрабатывает многие из мотивов, представленных теперь в «Voyous». — Примеч. ред.

2a) Русская самость, в отличие от франко-латинской ipseite, как раз одного корня с simul, ensemble, similis, simulacrum, simulation, assimilatio и Versammeln — Примеч. ред.

3) Глава IV, «О принципе народовластия в Америке», начинается с того, что Токвиль говорит нам, с чего надо начать: «Говоря о политических законах Соединенных Штатов, следует непременно начать с принципа народовластия». Токвиль многократно произносит слово «принцип» вполне продуманно. Он анализирует более или менее скрытую историю этого принципа, которая постепенно приближает его к «великому дню», после то-го как долгое время он был «скрыт» во мраке не-признания. Иногда находили, что этот принцип «воли народа» «наиболее полно проявляется в его молчании». Были даже такие, которые считали, что «из самого факта его повиновения рождается их право повелевать». В Америке принцип народовластия проявляется в полной мере. Он только лишь открывает взамен, кругообразно, то, что там уже было: «…в Америке в отличие от других стран принцип народовластия претворяется в жизнь открыто и плодотворно; он признается обычаями страны, провозглашается в ее законах; он свободно эволюционирует и беспрепятственно достигает своих конечных целей. […] Во имя него [принципа народовластия] сражались и побеждали; он стал, наконец, законом законов» (Tocqueville Alexis de. Democratie en la Amerique. Paris: Garnier-Flammarion, 1981. V. I. P. 116—117).

4) Токвиль Алексис. Демократия в Америке / Пер. с фр. М.: <Весь мир>, 2000. С. 62—63.

5) Цит. по изд.: Аристотель. Метафизика // Аристотель. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1976.

6) Цит. по изд.: Аристотель. Политика / Пер. С.А. Жабелева. М.: АСТ, 2002.

7) Гомер. Илиада / Пер. Н.И. Гнедича. Л.: Наука, 1990. С. 23.

 <<<     ΛΛΛ   

На протяжении всей истории понятия демократии никогда
Оборот образует все с самим собой