<<<     ΛΛΛ   

[15] Может быть, здесь применяется к коллективному разуму народов тот закон,
действие которого мы ежедневно наблюдаем на отдельной личности, а именно, что
разум, который по какой бы то ни было причине ничего не почерпнул из массы
распространенных во всем человеческом роде идей и таким образом не подчинил себя
действию общего закона, а оказался обособленным от человеческой семьи и
совершенно замкнулся в себе самом, неизбежно приходит в тем больший упадок, чем
менее подчиненной была его собственная деятельность. В самом деле, был ли когда-либо
народ доведен до такого состояния унижения, чтобы стать добычей не другого
народа, но нескольких торговцев, в свою очередь подданных в собственной стране,
а между тем неограниченных владык среди подчиненной нации? Сверх того, помимо
неслыханного падения индусов, последовавшего за их завоеванием, умирание
индусского общества относится к более раннему времени. Их литература и философия
и даже самый язык, на котором все это изложено, принадлежит к порядку вещей, уже
давно исчезнувшему.

[16] Когда говорят о цивилизованной нации, что она пребывает в неподвижности,
необходимо прибавить, с какого именно времени; иначе из этого факта ничего
нельзя вывести.

[17] С тех пор, как написано это письмо, г-н Гизо в значительной мере оправдал
нашу надежду. (По мнению Б.Н.Тарасова (Тарасов. С. 333, примеч. 21), имеется в
виду книга Гизо (Guisot F. Cours d'histoire moderne: Histoire g?n?rale de la
civilisation en Europe. P., 1828; у Тарасова ошибочно - 1928). Но вряд ли это
так, ибо у Чаадаева речь идет о книге, появившейся после написания ФП VI, а оно
не могло быть написано ранее конца 1828 - начала 1829 г. (ФП I датировано даже
декабрем 1829, что, впрочем, не является датой написания первого варианта - см.
примеч. 23 к ФП I). Скорее, примечание Чаадаева относится к следующей книге Гизо
(Cours d'histoire moderne: Histoire de la civilisation en France), вышедшей
годом позже (1829) предыдущей. Обе книги имелись в библиотеке Чаадаева (ср.
примеч. 24 и 34 к ОРМ). Г.В.Макаровская в статье: "Философические письма"
Чаадаева в оценке Пушкина //Освободительное движение в России. Саратов, 1986.
Вып. II.)

[18] Смотрите второе письмо.

[19] Нельзя упрекнуть ни Геродота, ни Тита Ливия, ни Григория Турского в том,
что они не заставили вмешиваться провидение в ход человеческих дел, но едва ли
стоит говорить, что не к восстановлению суеверной идеи повседневного
вмешательства Бога мы призываем человеческий ум. (Это (и следующее) примечание
зачеркнуто в оригинале, но воспроизведено во всех изданиях: Гагарина -
Гершензона - McNally - Rouleau - Тарасова.

С переводом этого примечания связано одно недоразумение, имеющее, впрочем,
существенное значение для понимания мысли Чаадаева. Перевод Д.И.Шаховского точно
соответствует французскому тексту Чаадаева, в то время как перевод М.Гершензона
ему не соответствует. Но приходится признать, что перевод Гершензона точнее
выражает смысл отрывка, так что можно предположить, что Чаадаев допустил здесь
описку. У Чаадаева сказано и Д.И.Шаховской так это и перевел: "идеи суеверного
повседневного вмешательства Бога". Но выражение "суеверное вмешательство" в
данном случае не имеет смысла, и Гершензон, совершенно резонно исправляя
Чаадаева, переводит: "суеверная идея повседневного вмешательства Бога" (СП II. С.
155, примеч. X). Мы принимаем поправку Гершензона).

[20] В этом самом Риме, о котором столько толкуют, осматривать который все ездят
и который так мало понимают, имеется удивительный памятник, о котором можно
сказать, что это древнее произведение, продолжающее жить и поныне, деяние
другого века, остановившееся среди течения времени: это Колизей. На мой взгляд,
нет исторического явления, которое пробуждало бы столько глубоких мыслей, как
вид этой развалины, которое бы лучше выявляло характерные черты двух эпох
человечества и которое бы убедительнее свидетельствовало о великой аксиоме
истории; что никогда не было бы ни настоящего прогресса, ни настоящей
устойчивости в обществе до эпохи христианства. Эта арена, куда римский народ
толпами приходил упиваться кровью, где весь мир язычества так верно отражался в
ужасающей игре, где вся жизнь того времени развертывалась в своих живейших
наслаждениях, в своих самых блестящих торжествах, - разве она действительно не
возвышается здесь перед нами, чтобы показать, к чему пришел мир в такое время,
когда все имеющиеся в человеческой природе силы были пущены в дело сооружения
социального здания, а между тем крушение его возвещалось со всех сторон и должна
была наступить новая полоса варварства? И таи же впервые пролилась кровь,
оросившая основание нового здания. Не стоит ли этот памятник целой книги? И
удивительно, что он никогда не возбуждал исторической мысли, заключающей в себе
эти великие истины! Между толп путешественников, стекающих в Рим, нашелся,
впрочем, один, который при взгляде на памятник с соседней и также знаменитой
высоты, с которой он мог наблюдать памятник в его поразительном обрамлении, по
его же словам вообразил себе, что он воочию видит как развертываются перед его
глазами века, объясняющие ему загадку своего движения. И что же? Этот человек
заметил там только шествия триумфаторов и капуцинов.) Как будто там ничего не
происходило помимо триумфов и процессий. Мелкая и жалкая идея, которая принесла
нам лживое произведение, столь известное всем: настоящее поругание со стороны
одного из самых великолепных человеческих гениев, какие когда-либо были! (Имеется
в виду английский историк XVIII в. Э.Гиббон).

[21] Заметьте, что в сущности, библейские персонажи должны бы быть нам особенно
знакомы, так как черты их там лучше всего обрисованы. В этом одна из самых
сильных сторон Священного Писания. Надо было добиться, чтобы путем нашего
отождествления с ними библейские личности непосредственно влияли на наше
внутреннее чувство, и этим приготовить души подчиниться влиянию еще более
необходимому со стороны Христа: Библия и нашла способ так хорошо обрисовывать
черты этих лиц, что образы их, внедряясь в сознание, производят на нас
впечатление людей, с которыми мы живем в тесном общении.

[22] Если бы я написал не к женщине, я бы особенно рекомендовал читателю, чтобы
составить о том понятие, прочитать "Пир" Платона.

[23] Впрочем, нет ничего понятнее огромной славы Сократа - единственного
умершего из-за убеждений человека, смерть которого древний мир мог наблюдать.
Этот единственный пример героизма убеждений должен был действительно поразить
эти народы. Но не безумие ли так ошибаться по отношению к нему нам, видевшим,
как целые народы жертвовали жизнью ради истины.

[24] Пифагор не составляет в этом отношении исключения. Он личность баснословная,
и ему приписывалось все, что угодно.

[25] Вначале у магометан не было никакого враждебного чувства к христианам;
только в результате продолжительных войн между ними и христианами у них возникла
ненависть и презрение к последним. Что касается христиан, то совершенно
естественно, что они должны были смотреть на магометан как на язычников, позднее
как на врагов своей воры; а те затем ими и стали.

[26] Если пожелать составить себе понятие о нравственном влиянии Гомера в мире,
следует только прочитать сочинение Плутарха (По-видимому, Чаадаев имеет в виду
сочинение Плутарха "О жизни и поэзии Гомера" в 2-х книгах (De vita et poesi
Homeri, lib. I - II //Plutarchi Chaeronsis moralia/recensuit G.Bernardkis.
Lipsiae, 1896. Vol. VII). Много сведений о Гомере и его поэзии содержится также
и в трактате "Как юноше слушать поэтические произведения" (Quomodo adolescens
poetas audire deheat. Lipsiae, 1888. Vol. I) того же издания.) или главу Максима
Тирского, к нему относящиеся (Гомеру посвящены три речи Максима Тирского в его
сочинении "Maxime Turii Philosophumena/Н.Hobein. Lipsiae, 1910. XVII, XXII, XXVI.).
Затем в книге Геерена (Греции посвящена 2-я часть 3-го тома книги Геерена:
Heeren A.H.L. Ideen ?ber die Politik, den Verkehr und den Handel der
vornehmesten V?lker der alten, Welt, 3-е издание которой (G?ttingen, 1821)
имелось в библиотеке Чаадаева (Каталог. Љ 325). На полях книги есть его пометки
(см.: о них: Гречанинова В.С. Библиотека П.Я.Чаадаева. Федоровские чтения. М.,
1976), в том числе на с. 83 и сл., где идет речь о Гомере и его воздействии на
формирование "моральной сущности" греков. Ср. о Геерене примеч. 26.) главы, в
которых говорится о цивилизации греков, а в особенности все, что касается этого
предмета, в отличном труде Крейцера о религиях древности. (Creuzer G.F. Symbolik
und Mythologie der altern Volker. Lpz.; Darmstadt, 1810 - 1812. Bd. 1 - 3.).

[27] Действие поэзии Гомера естественно сливается с действием греческого
искусства, потому что она типичная представительница этого искусства, т.е.
последнее создано поэзией Гомера, а греческое искусство продолжало ее действие.
Впрочем, существовал ли такой человек, как Гомер, или нет - знать это не важно;
историческая критика никогда не сможет вычеркнуть из жизни память о Гомере
философа должна занимать идея, которая связана с памятью о ней, а не сама
личность поэта,

[28] Настоящим счастьем нашего времени является новая область, не загрязненная
гомеризмом, которая недавно открылась для исторического размышления. Влияние
идей Индии уже проявляется с большой пользой в развитии философии. Дал бы Бог,
чтобы мы пришли как можно скорее этим окружным путем к той точке, куда нас не
смогла до сих пор привести более прямая дорога. (Об интересе Чаадаева к Индии
свидетельствует наличие в его библиотеке указанной в примеч. 23 книги Геерена,
во 2-йчасти 1-го т. которой имеется специальный раздел об Индии. На полях этой
части есть пометки Чаадаева (Каталог, Љ 325). Об этих же интересах Чаадаева в
ранний период его творчества свидетельствует и фрагмент "Об архитектуре" (см.
его в ОРМ и примеч. к нему). Позднее этот интерес не исчез, о чем
свидетельствует переписка Чаадаева с бароном Д'Экштейном (Письма. Љ 74 и коммент.
к нему, а также вступительную заметку к первой публикации этого письма:
Чемерисская М.Р. Письмо П.Я.Чаадаева об индийской философии//Народы Азии и
Африки. 1986. Љ 5. Следует отметить, что работы Геерена по гражданской истории и
истории искусств пользовались популярностью в 20 - 30-e годы XIX в., что могло
питать Чаадаева сведениями и соображениями по этому поводу. Так, еще до того,
как Чаадаев приступил к написанию ФП, Геереном заинтересовался Д.В.Веневитинов (с
которым Чаадаев мог быть знаком по совместному слушанию чтения автором драмы "Борис
Годунов" в Москве в 1826 г.). В 1827 г. тяготевший к кружку любомудров, в
который входил Д.В.Веневитинов, Н.М.Рожалин напечатал в "Московском Вестнике" за
1827 г. два перевода из Геерена - в кн. I (С. 304 - 321) о Рамайяне, в кн. IV (C.
394 - 407) о Махабхарате. Веневитинов перевел "Общие предварительные замечания"
к 3-му т. указанной книги Геерена под названием "Европа" (см.: Веневитинов Д.,
Стихотворения. Проза. М., 1980. С. 170 - 181).

Часть книги Геерена была переведена под названием "Руководство к истории
политических учений" (СПб., 1832 - 4834), М.П.Погодин напечатал "Лекции... по
Геерену" (М., 1835 - 1836). На "Идеи" Геерена в самом начале 30-х годов опирался
при характеристике искусства Древней Индии Н.И.Надеждин, читавший в это время
курс истории искусства в Московском университете. Он отмечал, что "руковадства
этой части (т.е. истории искусства в Индии. - З.К.) ... в то время на русском
языке не было, да и ныне (в 1854 г.) нет. Я прибегнул к единственно. тогда
бывшим у меня под рукой источникам: Геерену, к его "Идеям"" (цит. по: Каменский
З.А. Н.И.Надеждин. М., 1984. С. 175). Это показывает, что Чаадаев в этих
вопросах стоял на уровне тогдашней науки в ее новаторском для того времени
направлении, которое возглавлял Н.И.Надеждин. О Геерене см.: Бузескул В.П. Из
истории критического метода. Л., 1927.

 <<<     ΛΛΛ   

Необычайное принижение индусского народа
разумею под этими признаками это вся совокупность исторических фактов
Религиозный способ осознавать историю ничто так
Чаадаев П. Философические письма русской философии 1 природы
Выражая свой закон на языке человека