<<<     ΛΛΛ     >>>   

Самый трудный вопрос для марксовой теории и вообще для философского гуманизма состоит в следующем: каковы критерии, определяющие, что является истинно человеческим, решающие, какие из конфликтующих диспозиций актуального поведения входят в несомненно нормативные понятия родовой сущности, человеческого потенциала или человеческой природы?

Маркс не обсуждает эту проблему. Оп употребляет эссенциалистский язык и либо постулирует “хорошие” человеческие характеристики, вроде человеческой сущности (человек есть свободное, творческое, социальное существо), либо же превращает человеческую сущность в дескриптивное понятие когда в “Тезисах о Фейербахе” говорит, что человеческая сущность в ее реальности есть “совокупность всех общественных отношений”.

Фактически в его сочинениях, по-видимому, неявно подразумеваются два критерия.

Один из них направлен па выбор специфически человеческого. Поскольку мы являемся частью животного мира и, вообще говоря, природы, то многие характеристики мы разделяем с другими живыми организмами и природными объектами. Подобно любой другой природной силе, мы можем разрушать или приводить в действие различные физические и химические процессы. Подобно любому другому животному, мы можем ревностно бороться за свою территорию, за господство и самосохранение. Это тоже человеческое, но не специфически человеческое.

Другой критерий отбора более сложен. Специфической чертой человеческой истории, в противоположность истории растений или галактик, является чрезвычайное и все более убыстряющееся развитие, которое вряд ли можно сравнить с биологической эволюцией. Параллельно идет устойчивый процесс освобождения все более значительных масс людей от разнообразных внешних принуждении — ко все большему разнообразию жизненных проявлений. Следует задать трансцендентальный вопрос: каковы условия возможности всего этого развития и продолжающегося освобождения? Некоторые специфически человеческие диспозиции не соответствуют этому критерию. При прочих равных условиях агрессивность и индивидуальный и групповой эгоизм скорее затрудняют развитие и освобождение, нежели способствуют им. В нормативное понятие человеческой природы входят универсальные человеческие диспозиции, которые удовлетворяют обоим критериям: символическая коммуникация, культурное воспитание чувств, рациональное мышление, творческое производство, гармония в общежитии и солидарность и т. д. Они составляют потенциал, который в ситуации отчужденности отрицается, сдерживается и попусту растрачивается.

Эти два критерия не могут больше оправдываться чисто теоретически. Они предполагаются самим процессом созидания истории, точно так же, как определенные критерии рациональности предполагаются самим процессом употребления языка. И точно так же, как мы должны прервать коммуникацию, если начинаем отрицать эти требования рациональности, мы должны прекратить созидание истории, если начинаем отрицать эти принципы человечности. Если кто-то готов взорвать планету, вернуться в пещеры или обратить громадное большинство человечества в рабов, то нет никакого смысла пытаться теоретически оправдать перед таким человеком критерии человечности. Единственной целью диалога может быть выведение всех практических следствий из его намерений, чтобы выяснить, до конца ли он понимает значение этих намерений и можно ли остановить их практическое осуществление, взывая к уцелевшим у этого человека моральным чувствам.

6

Критическое исследование отчуждения кажется крайне абстрактным, но в соответствующем контексте его следствия по отношению к целям эмансипации человечества чрезвычайно радикальны.

После двух с лишним столетий различных освободительных социальных движений имеется обширный опыт, указывающий, что ограниченное освобождение является результатом узкой или поверхностной социальной критики.

Критика власти за произвол, отрицание политических свобод и нарушение гражданских прав может привести к политическому освобождению. Только лишь политическое освобождение не затрагивает экономического господства и эксплуатации. Накопление экономической мощи обеспечивает политическое влияние, которое не может быть сметено никаким чисто юридическим равенством.

Экономическая критика, сосредоточенная на низкой заработной плате и неблагоприятных условиях труда, может способствовать значительному улучшению материальных сторон жизни рабочего. Это не обязательно решает проблему социальной защищенности. Когда критика поднимает вопрос о социально-экономических правах, они в значительной степени могут быть реализованы бессмысленным и недостойным человека способом в обществе буржуазного благоденствия, где потребитель благ может все время оставаться безработным и выключенным из общественной жизни.

Критика капитализма, которая главное зло усматривает в частной собственности, имеет своим результатом очень ограниченное освобождение пролетариата. Национализация государственной собственности приводит к монополии на власть для государственной бюрократии. Так и не став правящим классом, рабочие приходят к тому, что их лишают некоторых элементарных гражданских прав, не говоря уже о праве участвовать в принятии решений. В некоторых социалистических общностях, где достигнут довольно высокий уровень участия и самоуправления, например, на югославских предприятиях или в израильских индустриальных поселениях кибуц, совершенно не учитывается другой аспект отчужденного труда: работа остается такой же механической и бесчеловечной, как и на любой капиталистической фабрике.

Анархистская критика сосредоточена на государстве. Конечно невозможно никакое широкомасштабное освобождение, если не преодолеть профессиональную политику и растущую гигантскую репрессивную машинерию современного государства. Однако можно ослабить влияние государства и оказаться во власти всяческой несправедливости и неравенства, порожденных свободным предпринимательством (laisser faire) в условиях рыночной экономики. Далее, можно представить себе, хотя это и не очень правдоподобно, что современные государства распадутся на маленькие локальные общности, которые дадут будущим экологам возможность освободиться от государственной бюрократии, больших корпораций и от индустриальной парадигмы современной жизни. Однако платой за отсутствие крупномасштабной координации и индустриальный способ жизни может оказаться большее количество механической работы, более низкий уровень удовлетворенности и ограниченность духовной сферы. И если не осознать проблему отчужденной политики и не знать, как предупредить превращение общественного самоуправления в политические органы, то может случиться, что всегда имеющиеся местные властители могут оказаться даже более неприятными, чем отдаленные общенациональные.

Критика дискриминации и угнетения социальных групп может приводить к значительному, но, как правило, ограниченному освобождению. Одно дело, когда угнетенная нация, раса, класс, религия или пол борются за уничтожение всякой господствующей отчужденной власти и за достижение подлинного равенства, и совершенно другое, когда они и сами стремятся к захвату власти с целью подавления. В последнем случае справедливая цель освобождения превращается в националистический, расистский, классовый, сексистский или религиозный фанатизм, который только заменяет одну форму отчуждения другой. Освободительное действие такого движения также снижается, если окончательное освобождение от внешних господ сопровождается внутренней дифференциацией и возникновением господско-рабских отношений внутри того движения, которое поначалу казалось однородным.

Критика отчуждения во всех его измерениях предполагает очень радикальное, многомерное, глубокое понимание освобождения, которое выстраивает в правильной перспективе все вышеупомянутые примеры ограниченного освобождения.

Идея свободы, в нашем смысле, охватывает как негативную свободу (от отчуждения продуктов человеческой деятельности, от внешних отношений господства, эксплуатации и угнетения), так и позитивную свободу (для автономии, восстановления самотождественности, реализации своего творческого потенциала). Она такте включает в себя свободу действия (способность осуществлять желанное) и свободу воли (автономный выбор среди альтернативных возможностей).

Универсальное, радикальное человеческое освобождение оказывается в контексте марксова мышления таким грандиозным проектом, что он, очевидно, не может быть полностью осуществлен сразу же или в короткий исторический промежуток. Он дает дальнюю перспективу и позволяет понять место каждого отдельного измерения и фазы в целостности всего процесса. Таким образом, последовательность фаз экономического освобождения такова: слом тенденции возрастания нищеты рабочих — снижение степени эксплуатации — постепенное обобществление средств производства — полное уничтожение отношений труда и капитала — сокращение рабочего времени и постепенная гуманизация работы — преодоление товарного производства и его рыночного регулирования. Правда, конечная стадия этого процесса, производство, нацеленное на удовлетворение человеческих потребностей, не опосредованное рынком, очень отдалена. Тем не менее она придает всему процессу освобождения дальнюю перспективу. Аналогично этому политическое освобождение начинается с гражданских свобод и кончается, в горизонте нашей эпохи, установлением самоуправляемых советов и собраний, которые полностью заменяют государство во всех его необходимых функциях (управления, координации и согласования частных интересов) и отменяют его основные негативные характеристики (профессиональную политику и аппарат принуждения). Этот до конца последовательный политический освободительный проект, сколь бы отдаленной ни была его полная реализация, придает смысл каждому отдельному шагу в ее направлении.

Как далеко можно пойти, борясь против отчуждения? Является ли отчуждение историческим феноменом или неизменной человеческой ситуацией, которая в той или иной форме существует всегда?

Чтобы ответить на эти вопросы, требуется предварительно провести некоторые различения.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Класса повышается в условиях капитализма
Отчуждение человека от природы