<<<     ΛΛΛ     >>>   

В частности, король не позволял никому на его территории принимать или исполнять какие-либо указания, исходящие от понтификата города Рима, без одобрения короля. Он не позволял никому принимать какие-либо письма оттуда, если они не были сначала показаны королю. Он также не позволял примасу королевства (т.е. архиепископу Кентерберийскому или Добернийскому), председательствующему на Соборе епископов, рукополагать кого-либо или же низлагать без предварительного согласия на то короля. Он не позволял никому из епископов без согласования с ним накладывать епитимию или отлучать от Церкви его баронов и военачальников за вину кровосмешения или прелюбодеяния даже в тех случаях, когда вина эта была очевидна и всем известна, т. е. запрещал применять к подобным лицам какие-либо принципы церковной дисциплины без его одобрения" (67).

В своем письме к Папе, в котором король отказывался принять требуемую от него присягу, он писал: „Я не желаю приносить эту присягу, потому что я никогда этого не обещал и никто из моих предшественников не приносил такой присяги предшественникам Вашим" (68). В том же письме он называет архиепископа Ланфранка буквально „мой вассал" (т.е. „не ваш, не Папы")!

С другой стороны, Вильгельм согласился на требование Папы выплачивать Риму т.н. „лепту св. Петра", т.е. пожертвование, взимаемое и ранее в Англии на добровольных началах, но теперь ставшее обязательной данью, возложенной Вильгельмом на плечи обнищавшего народа (что согласовывалось с политикой морального и экономического подавления англичан).

Таким образом, Папе оставалось ждать смерти Вильгельма для того, чтобы постепенно распространить на Англию свою личную власть, что и было завершено при короле Иоанне, Философия Рима была в данном случае таковой: короли приходят и уходят, а папство остается, Вильгельм уже сломил хребет английской нации и физически и духовно; тоталитарная структура англо-нормандского управления сочетавшая и светскую и духовную власть в руках короля, при простой замене главного правителя становилась идеальным и послушным механизмом „Викария Христа".

Таким образом, кощунственные декреты Папы Григория, принятые на Латорнском Соборе, хотя и не были формально узаконены в Англии, однако к их принятию там, в сущности, никаких препятствий не было. Эти декреталии гласили: „Папу не может судить никто; Римская церковь никогда не ошибалась и не будет ошибаться до конца света; Римская церковь была основана Самим Христом; только сам Папа имеет власть низлагать и поставлять епископов; только он имеет власть устанавливать новые законы, создавать новые епархии, разделять старые; он один имеет власть перемещать епископов; он один имеет власть созывать соборы и устанавливать новые каноны; он один имеет право изменять свои собственные решения; только он имеет право носить знаки императорской власти; он имеет право низлагать императоров; он имеет право освобождать их подданных от подчинения им; короли обязаны целовать туфлю Папы; папские легаты стоят выше всех епископов, даже если по церковной иерархии они стоят ниже; апелляция к папскому суду аннулирует решения всех других судов; правильно поставленный Папа, без всякого сомнения, становится святым заслугами св. Петра" (69). Читая это, вспоминаешь слова архимандрита Иустина Поповича: „История человечества знала три главных грехопадения человека: падение Адама, падение Иуды и падение Папы... Падение Папы заключалось в попытке заменить Богочеловека человеком" (70). Стараниями Вильгельма и Григория Англия отпала от почитания Богочеловека и заменила его почитанием человека.

Григорий не смирил своей гордыни и тогда, когда лежал умирая в ссылке в Салерно. „Я возлюбил правду и возненавидел беззаконие, — сказал он, — вот почему я умираю в ссылке". При этом монах, находящийся у его ложа, воскликнул: „Не в ссылке ты умираешь, ибо Бог даровал тебе в наследие язычников и их самые отдаленные земли".

Нет сомнения, что сказал бы первый Папа Григорий, апостол английской нации, услышав подобную исповедь. Папа Григорий Двоеслов писал: „Всякий, кто посмеет назвать себя „вселенским епископом" является предтечей антихриста" (71)!. Так что, услышь он слова Григория Гильдебранда, он тут же низложил бы его и отлучил от Церкви как богохульника и разрушителя всего его труда. Но английский народ за некоторыми исключениями не последовал ни за Отцом Небесным, ни за своим земным отцом, который первый проповедывал им Евангелие.

И вот они пожинали плоды. Как писал Эдмер, „сколь многие из рода человеческого впали в ничтожество! Сыновья королей и герцогов и гордые владельцы земель были скованы цепями и кандалами и брошены в тюрьмы. У многих отсекли мечом руки и ноги, многие пострадали от болезней, многим выкололи глаза, так что, когда их освободили от тюрьмы, они все равно оставались пленниками мрака! Это были живые мертвецы, для которых солнце, радость всего человечества погасло навсегда. Блаженны те, кто находясь в этом состоянии, утешал себя надеждой на воздаяние в вечности; несчастны те, кто не имел веры,— они, лишившие себя Неба, лишились и земного богатства; для них вечная казнь началась уже здесь... „Ибо время начаться суду с дома Божия" (I Пет. 4, 17); и суд Божий был очень суров на некогда благочестивой Английской земле, особенно на Севере, который отказался помочь Харольду и с крайней жестокостью был опустошен Вильгельмом. Но затем Бог отомстил орудию своего гнева (Ис. 13, 5). Когда Вильгельм умирал, как рассказывает нормандский монах Ордерик Виталий, он испытывал угрызения совести за свои дела: „Я не оставляю наследника английской короне, — говорил он, — но поручаю ее Самому Создателю, Которому сам я принадлежу и Который управляет всем. Ибо я не получил эту высокую честь по праву наследства, но вырвал ее силой у клятвопреступника-короля в отчаянной борьбе, пролив много человеческой крови, убивая и ссылая его приверженцев. Так я подчинил себе Англию. Я преследовал ее коренных жителей без всякой причины, будь то благородный или простолюдин. Я жестоко подавлял их. Многих я несправедливо обездолил; великое множество, особенно в графстве Йорк, погибло из-за меня от голода и меча. Из-за этого жители Дэйра и те, которые жили к югу от Хумбера, призвали короля Дании Свэйна на борьбу со мною и предали мечу Роберта Комнина и тысячи моих солдат за стенами Дурхэма, также и многих моих баронов и знатных рыцарей в разных других местах. Эти события так возмутили меня, что я набросился на северные графства, как разъяренный лев. Я приказал сжигать их дома и посевы и все их имущество без разбора и убивать их скот и лошадей, где бы они ни находились. Так я отомстил им, наслав на них голод, и, увы, совершив это, я стал варварским убийцей многих тысяч молодых и старых жителей этого края. Так как я в своем стремлении к трону этого королевства совершил множество преступлений, я не могу отдать его никому, кроме одного только Бога, чтобы после моей смерти не случилось худшего..." (72)

Но этой исповеди вряд ли было достаточно, чтобы искупить вину перед Богом. Как пишет Тьерри, на основе свидетельств Ордерика Виталия „события, сопутствовавшие похоронам Вильгельма, показали, что на нем все еще оставалась каинова печать. Увидев, что он умер (а он умер ночью), врачи и другие, бывшие с ним, вскочили на коней и ускакали в свои имения. Прислуга и вассалы низшего ранга, когда их начальники разбежались, собрали оружие, посуду, одежду короля и другие, вещи и даже сняли с него белье и тоже разбежались, оставив обнаженный труп на полу. Так тело короля лежало несколько часов... Потом некоторые священники, служители и монахи, вспомнив свои обязанности, приступили к погребальному обряду. Облачившись, взяв Распятие, свечи и кадила, они приблизились к телу и начали отпевание. Архиепископ Руанский по имени Гийом велел перевезти тело короля в Каен и похоронить в базилике Св. Первомученика Стефана, построенной по распоряжению Вильгельма. Но все его сыновья, братья, все его родственники отсутствовали при его кончине; не было ни одного его офицера; никто не позаботился о похоронах. Лишь один темный простолюдин из местных жителей по имени Херлуин по доброте душевной и по любви к Богу (так говорят историки) взял на себя хлопоты и расходы. Он нанял повозку и сопровождающих, перевез тело в порт на Сене и оттуда на барже вниз по реке, и потом по морю в Каен. Гилберт, аббат базилики Св. Стефана, пришел встретить гроб; к нему присоединялись многие священники и миряне; но внезапно случился пожар и процессия рассеялась. Погребение „великого вождя", „славного барона", как историки того времени называли его, было прервано и другими событиями. В этот день на погребение собрались все епископы и аббаты Нормандии. Вырыли могилу между алтарем и хорами, месса кончилась, настало время опускать гроб в могилу. Вдруг из толпы отделился человек и громко произнес: „Священники и епископы, эта земля моя, на ней стоял дом моего отца. Человек, за которого вы молились, отнял ее у меня, чтобы построить здесь свою церковь. Я никогда не продавал этой земли, не закладывал ее и не отдавал. Это мое право. Я заявляю это. Во имя Бога я запрещаю вам хоронить тело грабителя здесь и засыпать его моей землей". Сказавший эти слова был Асселин, сын Артура, и все присутствующие подтвердили справедливость его слов. Епископы попросили его подойти и заключили сделку: они предложили ему шестьдесят солей только за место погребения и в соответствующих размерах обещали заплатить за всю остальную землю. На этих условиях тело завоевателя Англии разрешено было предать земле. Оказалось, однако, что каменный гроб слишком узок; при попытке уложить тело в него, оно распалось. Несмотря на обилие фимиама и ладана, зловоние было так сильно, что люди с отвращением разбежались. Священники, торопливо закончив обряд, также поспешно покинули церковь" (73).

Какое влияние оказало нормандско-папистское завоевание Англии на судьбу других православных церквей Британских островов, и какова была судьба Английского православия, укрывшегося за морем?

Очень быстро нормандско-папистская зараза распространилась и на другие государства Британских о-вов. Шотландия приняла многих англичан, бежавших от Вильгельма, но их спасение оказалось временным и ненадежным. Это произошло оттого, что королева Маргарита, жена короля Малькольма, хотя и была лично весьма благочестивой и являлась английской принцессой древней Уэссекской династии, однако стала духовной дочерью Ланфранка и, таким образом, инструментом нормандизации и папизации Шотландии.

В Уэльсе дела обстояли не лучше. После „паломничества" туда Вильгельма в 1081 году там началась борьба между григорианской и националистической партиями, исход которой нетрудно было предвидеть. Похоже, что последним независимым православным епископом на Британских о-вах был Риддмарк, епископ Сэйнт Дэвида, сын Сулиена Мудрого, умерший в 1096 году. О нем в Летописи Сэйнт Дэвида, говорится, что „ему не было равных, кроме его отца, по учености, мудрости и благочестию; и после его смерти богословская школа в Меневии прекратила существование" (74).

В следующем столетии Ирландия тоже претерпела папистскую „реформацию" и в 1172 году нормандское вторжение. Вторжение это было оправдано на том основании, что Папа Адриан IV (англичанин по происхождению) „подарил" Ирландию нормандцам. Как пишет в своем Металогикусе в 1156 году Джон Салисберийский об Адриане: „По моему совету он пожаловал Ирландию Генриху II, блистательному королю Англии, по праву наследования, ибо Ирландия со времени Константина Великого принадлежала Римской Церкви, которую император Константин основал" (75).

Так погибла Церковь, игравшая важнейшую роль в христианизации Англии, которая в лице святителя Колумбануса из Луксейла дала классический ответ еретичествующему Папе: „Если Вы заблуждаетесь, то те, кто хранят Православную веру, даже если они Ваши подчиненные, могут быть Вашими судьями. И поскольку честь Ваша велика соответственно чести Вашей епархии, то тем более обязаны Вы хранить эту честь и не утерять ее из-за какой-либо ошибки. Ибо власть будет в Ваших руках только до тех пор, пока Ваши принципы будут здравы. Ведь тот, кто хранит ключи от Царства Небесного, открывает его достойным и закрывает перед недостойными. Если бы он поступал иначе, то не мог бы ни открывать, ни закрывать..." (76)

Отец Эндрю Филлипс пишет, что „Алсин, аббат монастыря Святого Августина в Кентербери, нашел убежище в Норвегии. Швеция, где трудились английские миссионеры, была еще одним убежищем. Возможно, и Финляндия тоже. Однако наиболее популярной в этом отношении была Дания. Именно оттуда король Свейн намеревался начать вторжение в Англию в 1070 и 1075 годах. Его поддерживали в Англии, особенно на севере и на востоке, где симпатии к Дании были велики.

Многие священнослужители также бежали за границу. Их места были заняты носившими сан епископов воинами-феодалами и священниками-нормандцами, такими как Одо из Байе, который сражался при Гастингсе. Основным убежищем священнослужителей была Скандинавия. Другие уехали на континент во Фландрию, Францию и Италию. Дочь короля Харольда Гита уехала еще дальше. Она вышла замуж за великого князя Владимира Мономаха и жила в Киеве, который постепенно становился крупным центром христианской цивилизации. На Руси ее весьма почитали. Она родила несколько детей, старший из которых был назван в честь деда Харольдом, но получил также и славянское имя Мстислав (великий князь Мстислав Великий).

Возможно, наибольшее количество эмигрантов уехало в Константинополь; их очень привлекало почти мистическое название „Константинополь" — город, находящийся, как они считали и как до них считал император Константин Великий, в центре земли, соединял Восток и Запад (в противоположность тому, что писал впоследствии Редьярд Киплинг: „Запад есть Запад, Восток есть Восток — и вместе им не сойтись"). Известно, что, начиная со времени Завоевателя и особенно в 70-е годы XI-го века вплоть до середины XII-го века, множество англичан эмигрировало в Новый Рим. Причем это была эмиграция элиты страны. Великий ученый сэр Франк Стэнтон установил, что некоторые благородные роды просто исчезли после Завоевателя, причем не все они погибли при Гастингсе—они эмигрировали. По большей части это была молодежь, которая отправлялась на поиски лучшего будущего. Исторически эту эмиграцию можно сравнить только с эмиграцией российской элиты и дворянства в революцию 1917 года, бежавших от большевистского террора.

Настолько велика была эмиграция, особенно с запада страны, из Фенса и из Восточной Англии, и так долго она продолжалась, что возможно допустить, что это происходило с одобрения Вильгельма и его преемников. Можно считать почти установленным, что это был один из их способов избавиться от мятежного правящего класса старой Англии и их сторонников из народа. Имела место и официальная, организованная государством высылка тех, кто противостоял Вильгельму и новому порядку. Не случайно поэтому исход продолжался и в XII-м веке.

Почему же они выбирали Константинополь? Во-первых, возможно, потому что и во время правления св. короля Эдуарда Исповедника (не забудем, что он был наполовину нормандцем) недовольные элементы уже уезжали в Константинополь, где императору нужны были люди для пополнения своей армии, особенно против турок, угрожавших с Востока. Во-вторых, многие датчане и другие скандинавы (такие, как будущий норвежский король Харальд Хардраада — Харальд Суровый) формировали в Византии элитную „варяжскую гвардию", с помощью которой обретали славу и удачу. Слухи об этом, несомненно, широко ходили и в Англии. В-третьих, какое будущей ожидало молодых английских дворян в нормандской Англии? Известно, что в 1070 году некий Иоаннис Рафаилис, императорский агент или „Проспатариос", приехал в Англию вербовать солдат для армии византийского императора. Молодых англосаксов и англодатчан, особенно из знатных родов, не могла не привлекать подобная перспектива. Тем более, что хотя император противостоял главным образом Турции на Востоке, но он также воевал и с ненавистными нормандцами на Западе — особенно в Южной Италии, на Сицилии и в Далмации. Где еще можно было англичанину найти такой шанс отомстить за себя и за свою страну? В-четвертых, это были те, кому не нравился новый порядок в церкви и государстве при нормандцах. В императорской столице они могли найти не только убежище, но и обрести возможность продолжать жить по своим церковным обычаям и по духу старой Православной Английской церкви. Неосознанно, возможно, подчиняясь инстинкту и чувствам, вся эта эмиграция тянулась к городу, который был символом всего христианского мира во время существования прежней старой Англии, был связан с апостолами Англии — Григорием и Августином".

„В 1075 году,— продолжает Филлипс,— флот, состоящий из 350 кораблей (по другим источникам из 235), покинул Англию и отправился в Миклегард (древнее скандинавское название Константинополя. — Прим. пер.), командовал флотом Сивард (или Сигурд) граф Глостерский. Не исключено, что это был тот самый Сивард Барн, который участвовал в Фенландском восстании в 1071 году вместе с Хервордом. С ним вместе отправились два других графа и восемь высокородных дворян. Если по умеренным подсчетам мы примем число в 235 кораблей и будем считать, что на каждом было 40 человек, то получим, что в этой группе эмигрантов (не самой большой после 1066 г.) было около 10000 человек. Когда флот приблизился к Константинополю, то оказалось, что город был осажден турками. Англичане прогнали турок и тем заслужили великую благодарность императора. Их немедленно зачислили в императорскую армию. Англичан особенно ценили в Константинополе, так как они были по большей части молодыми и сильными и люто ненавидели нормандцев. Элита английской эмиграции оказалась настолько преданной и надежной, что ее свободно допускали в императорский дворец и набирали из нее личную охрану императора. Ее образцовая верность „императору Ромеев" была отражением верности старой Англии, православному, нереформированному папству, в частности, св. Григорию Великому, Папе Римскому, апостолу Англии" (77).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Виноградники разумеется виноград монахов
Общества отцов это общества
Лео Мулен. Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы ХХV вв. 8 времени
Госпиталий должен следить за содержанием в порядке помещений
Перед наказанием все равны