<<<     ΛΛΛ     >>>   

Имеет ли история смысл? Этот вопрос отец Фессар поставил во время лекции, прочитанной в г. Виши 15 декабря 1940 года. Тема, место и время знаменательны для человека, выступающего в качестве богослова. Текст этой лекции под заглавием «О смысле истории» прошел полицейскую цензуру правительства Виши. В этом тексте, который отразил всю тяжесть и вместе с тем торжественность момента, как нельзя лучше выражено исповедание христианской веры в трансцендентный порядок, который можно распознать, даже находясь в мутном и безумном потоке человеческой истории.

«История святая, история трансцендентная, которая воистину есть история освящения профанного мира, трансцендирования человеческого, которое поднимается до Божественного. Различные моменты, основные акты этой человеческой и божественной драмы не являются звеньями бесконечной вереницы событий и чисто человеческих рассказов, которые, возникая только в какой-то момент настоящего, потом навсегда исчезают в прошлом, бесследно и безвозвратно. Поскольку они составляют умопостигаемую ткань, которая вбирает в себя полноту всеобщей истории, они обладают таинственной привилегией повторяться и в каждый момент становиться временными, в соответствии со своим вечным ритмом. Это таинственное преимущество позволяет именно нашей вере разрешить тайну истории и знать о том, что она разрешается. Ибо, как только мы поняли различные моменты этой священной истории в их внутренней связи, мы можем применить это понимание как своего рода решетку для чтения шифров, накладывая ее на переживаемые нами события, чтобы расшифровать их глубинный и подлинный смысл. Эта решетка закрывает в криптограмме все второстепенное и, наоборот, выявляет существенное, окончательно освобождая скрытое содержание послания. Так же и в очах веры, которая просвещается тайной священной истории, хаос событий утрачивает свой случайный характер и дает возможность проявиться тайной структуре, которая указывает на окончательную развязку. Там, где взгляд человека, желающего освободиться как от рационалистических, так и от мистических иллюзий, склонен видеть лишь ночной бред сумасшедшего, вера христианина усматривает действие Божественной Премудрости, которая все устраивает ради великого дня, когда ее Любовь станет явной»{252}.

Из этого текста мы можем сделать три вывода: во-первых, как и в иудейской традиции, утверждение действия Бога в истории есть акт веры; во-вторых, если использовать «решетку, закрывающую в криптограмме все второстепенное», то можно ощутить некую тайную структуру; и, наконец, речь идет о существенно эсхатологическом видении истории, полностью направленном к явлению последнего Дня, когда история обретет свое завершение.

Какова та «решетка», о которой говорит о. Фессар? Как представить это снятие покрова с истории, осуществляемое взглядом верующего историка, пребывающего в Церкви? Каким должен быть его язык? Какие здесь действуют законы? Можно ли их сформулировать и применить? Кардинал Шарль Журне говорит об этом в своих рассуждениях об истории, сначала опубликованных разрозненно, а затем в 1969 году собранных в III томе его труда «L'Eglise du Verbe incarne» («Церковь воплощенного Слова»), который имеет подзаголовок «Очерки богословия истории спасения». На эту же тему он написал статью «Тайные законы истории Церкви», напечатанную в журнале Nova et Vetera{253}: «Святой Дух ведет Церковь, Тело Христово, Царство Божие теми же путями, которыми Слово вело святое человечество Христа».

Законы, которые можно вывести - с большой осторожностью, - созерцая историю Церкви, будут, таким образом, подобны тем, что определяют христологию. Ибо бесспорным является то, что история Церкви составляет часть таинства Воплощения, как и сама Церковь{254}. Для того, чтобы быть правильно понятым, Шарль Журне в книге «Церковь воплощенного Слова» приводит в качестве примера искушения Христа{255}. В четвертой главе Евангелия от Матфея он находит как бы всеобщую схему толкования, в той мере, в какой параллельный текст евангелиста Луки утверждает: «И окончив все искушение, диавол отошел от Него до времени» (Лк. 4:13).

Цитируя Достоевского, кардинал Журне видит в трех искушениях Христа в пустыне три основные требования человечества, восставшего против Бога в ситуации столкновения двух трансцендентных городов, описанных блаженным Августином. Они касаются трех реальностей, которые сами по себе являются благом: хлеба, покоя и земли, но которые, тем не менее, могут быть узурпированы духом зла и извращены.

Первое искушение состоит в материальном соблазне, в примате экономики: этот соблазн может заглушать вопли голодных, восходящие к небу и исторгаемые из груди тех, кто ощущает себя забытым хорошо устроенным и преуспевающим миром. Желание хлеба - что может быть более законного? Но Христос напоминает нам, что «не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4:4).

Второе искушение более тонкое, так как оно прикрыто соблазнами духовности. Сатана предлагает Иисусу безоглядно довериться Провидению, постоянно призывая к чуду, чтобы жить и выжить, и при этом сам цитирует Писание: «Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею» (Мф. 4:6; 11с. 90:11). Возложить на Бога всю нашу каждодневную борьбу - какой покой, какое отдохновение! Но это покой, являющийся следствием пассивности, покой фаталиста, который на самом деле капитулировал, сдался, спрятавшись за внешним проявлением благочестия. Этот покой необходимо ясно отличать от богословского упования, которое «не испытывает Бога», но уважает порядок тварного бытия, вверенное Богом нашей свободе.

И, наконец, третье искушение - поскольку предыдущее не подействовало - опирается на миссию, Самим Богом доверенную человеку (Быт. 1:28), которая состоит в том, что человек должен населить землю, покорить ее и властвовать над ней. Это искушение в истории Церкви является самым распространенным, оно присутствует везде и во все времена. Политическую власть стремились почти что обожествить, и, что еще хуже, сама духовная власть пыталась обожествить себя, когда узурпировала всю полноту власти. «'Гебе дам власть над всеми сими царствами и славу их» (Лк .4:5 и Мф. 4:8). Владение землей, когда оно вырождается в идолопоклонство перед властью, фактически вбирает в себя самый главный человеческий грех - ненасытную жажду могущества.

Хлеб, покой и земля эти три законные требования, благие, прекрасные и привлекательные, могут при нечистоте помыслов принять форму извращенного мессианства. И совсем неслучайными в этой связи представляются ссылки кардинала Журне на обещания, которые раздавал Ленин в своей речи 3 апреля 1917 года в Петрограде.

Эти три искушения как бы резюмируют историю мира: они дают пищу поразительным мыслям о рабстве и свободе, проблемы которых интересовали Достоевского. Легенда о Великом Инквизиторе, рассказанная Иваном в «Братьях Карамазовых», противопоставляет молчаливого и смиренного узника, то есть Христа, - инквизитору, которому русский писатель в пылу жестокой полемики с Католической Церковью отводит роль Искусителя{256}. Старец обращается к узнику со следующими словами: «Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, - великий дух говорил с Тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто бы «искушал» Тебя. Так ли это? И можно ли было сказать хоть что-нибудь истиннее того, что он возвестил Тебе в трех вопросах, и что Ты отверг, и что в книгах названо «искушениями»? А между тем, если было когда-нибудь на земле совершено настоящее, громовое чудо, то это в тот день, в день этих трех искушений. Именно в появлении этих трех вопросов и заключалось чудо. Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных - правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов, и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества - то думаешь ли Ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены Тебе тогда могучим и умным духом в пустыне? Уже по одним вопросам этим, лишь по чуду их появления, можно понимать, что имеешь дело не с человеческим текущим умом, а с вековечным и абсолютным. Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое и предсказана вся дальнейшая история человеческая, и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле».

Судя по всему. Искуситель призывает к свободе и обещает, что, если за ним будут следовать и ему поклоняться, тогда будут иметь хлеб, покой и землю, и это - навсегда. Но по существу он предлагает упразднить историю, ибо она не что иное, как театр, место упражнений человеческих свобод и свободы Божественной. Достоевский, славянофил и антизападник, идет гораздо дальше в своем разоблачении искушений, так как он хочет полемически показать, что именно Римская Церковь приняла те искушения, от которых отказался Христос.

«Мы исправили твое творение, и мы основали его на чуде, тайне и власти. И люди возрадовались оттого, что они снова стали ведомы, как стадо, и оттого, что они освободились, наконец, от столь ужасного дара, который стоил им стольких мучений. Скажи, правы ли мы были, что так поступили и так учили? Разве мы истинно не любили человечество?»

Кардинал Журне, со своей стороны, обращает внимание на позитивные аспекты того, что может быть обнаружено в истории спасения, протекающей в человеческом времени. Как, например, Церковь могла противостоять этому тройному искушению? Как она пережила свободу, принесенную Христом? Женевский богослов предлагает своего рода типологию святости и показывает различные пути действия благодати в разные исторические периоды.

Вначале он говорит о тех, кого называет вершиной Ветхого Завета - эпохи, в которую персонажи и участники подготовки спасения во Христе являются святыми в силу «Христовой икономии через предвосхищение»: ожидание Христа имело освящающее значение благодаря обратимости заслуг Спасителя. Это происходит посредством того, что он называет «великими согласиями»: «да», сказанное Авраамом, Моисеем, Анной, Давидом и другими, постепенно подводят к словам Девы Марии: «Да будет».

Затем он говорит о «Христовой икономии деривации», которую следует отличать от первого Завета, так как здесь критерии святости будут уже иными. Это святые Нового Завета и в особенности Дева Мария, в образе которой соборное присутствие Церкви становится личным - как провозвестие, как «образ» и как своего рода «сгусток»{257}. Девы Мария вбирает в себя все Тело Христово, в Ней все собрано воедино, поскольку Она - Мать Спасителя.

Что важно для историка в работе кардинала Журне - так это его попытка выявить законы и его желание установить определенную типологию святости, которую может различить только взгляд верующего. Подобные подходы можно найти и у Жака Маритена, когда он размышляет о «тайне» слов Церкви, то есть о Возлюбленной в аллегорическом тексте Песни Песней{258}, а также у кардинала Даниелу{259}.

Запомним, что история Церкви может быть прочитана только в соответствии с жизнью, делом, решимостью Христа, Главы Церкви, Который также есть Христос земного странствия, как нам говорит Евангелие. Можно было бы вывести некоторые глубинные законы, которые регулируют взаимоотношения и развитие в Церкви. Так о законе, который требует от странствующей Церкви, от мистического Тела никогда не достижимого соответствия своему Главе, странствующему Христу Евангелий, кардинал Журне говорит: «Этот закон проявляется через всегда новую привлекательность слов: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое»« (Мф. 19:21){260}.

Затем кардинал упоминает «закон эсхатологического напряжения», «закон декантации» (осветления) и другой, «весьма таинственный»: «двойной, контрастный закон заботы нашего Бога и Спасителя, Который, с одной стороны, стремится самым очевидным образом проявить Свою преимущественную любовь к Церкви, а с другой стороны, не перестает выходить за эти видимые границы».

***

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Божественная благодать должна приниматься свободной волей человека профессором времени
Бедуэлл Ги. История церкви истории христианской церкви 4 соборов
Государство в его международном измерении рассматривается целым рядом мыслителей
Французский перевод в кн русский империи
Возрождение истории христианство