ΛΛΛ     >>>   

Прокл. О способе создания божественных мифов богословами: оправдание виновников и разрешение предъявляемых им упреков

Proclus. Commentaria in Platonis rem publicam. Ed. W.Kroll. T. I, p. 72-86

перевод А.В.Петрова

Таково то, о чем мы будем вести речь.20 Однако причиной ее, как я сказал,21 вам следует считать самого Платона и его ревностного последователя, я бы сказал, иерофанта,22 который повелел, чтобы я, излагая вам все по возможности точно, попытался вспомнить сказанное некогда, чтобы и впоследствии мы обучили рассматривающих эти вопросы. [72] А поскольку прежде всего прочего Сократ указывает причину [того] способа создания мифов, которым Гомер с Гесиодом вели речь о богах, а до них Орфей и разве что еще какой-нибудь одаренный боговдохновенными устами толкователь [вещей] всегда соответствующих себе и самотождественных, то, разумеется, и мы, по необходимости, прежде чем начать разбирать типы рассмотрения каждого догмата по отдельности, укажем как сама конструкция гомеровских мифов соответствует вещам, указание на которые они и доставляют.

Ведь кто-нибудь, пожалуй, скажет: каким образом чуждые блага и красоты, выбившиеся из чина,23 постыдные, беззаконные имена окажутся как-то достойными тех, кто получил в удел существование соответствующее самому благу,24 [тех, кто] сосуществует с красотой, у кого первый чин, от которых все сущее полно красивости25 и явным образом полно незапятнанной силы? Итак, каким образом приспособлены к ним художественные образы трагических чудописаний и призраки сосуществующие с материальными [вещами], лишенные как целостной справедливости, так и божественного закона; ведь ни в коем случае не позволительно переносить такое на существования богов, трансцендентные всем сущим, я имею в виду блуд, воровство, свержения с неба, несправедливости по отношению к отцам, заключение их в оковы, оскопление и сколько еще такого рассказывается Гомером и другими поэтами. Напротив, поскольку сами боги, будучи отделенными от прочего, соединяются с благом и ничто из худшего в них не проникает, но являются они несмешанными со всем и незапятнанными, единовидно предсуществуя в едином определении и едином чине, постольку подобает, чтобы речи о них возводили к ним имена возвышенные, полные ума и способные изображать [каждое] в [своем] специфическом чине их неизреченное превосходство.26 [73] И в частности, следует иносказания27 души очищать от материальных призраков в мистических мышлениях о божественном, а всякое чуждое и снизу, от иррациональности устремляющееся представление изгонять, и абсолютно все вести к незапятнанному превосходству богов, и одному только правильному смыслу верить и лучшим зрелищам ума [являющим] истину о богах.

Итак, пусть никто не говорит нам о богах что-нибудь такое, что пристало говорить о людях, и пусть никто не пытается возводить на тех, кто преисполнен ума, мыслящей сущности и жизни, страсти материального неразумия: ведь очевидно, что такие символы не специфичны существованиям богов. Так вот, следует, чтобы мифы, если уж не вовсе они отпали от истины сущего, изображали неким образом вещи, рассмотрение которых они пытались скрыть за явленными завесами. Но как сам Платон повсюду с помощью определенных изображений мистически поучает о божественном, и при этом ничто постыдное - ни проявление бесчиния, ни материальный и ужасный призрак - не проникает в [его] мифы, а, с другой стороны, сами незапятнанные мышления о богах скрыты, вперед же выставлены, словно их изваяния,28 явные для посвященных изображения подобий неизреченной теории, так вот так же должны были поэты и сам Гомер, если они создавали художественные образы мифов, соответствующие богам, удалить эти допускающие многообразное толкование построения, наполненные именами, в высшей степени противоположными вещам, выставляя вперед [сопоставления], стремящиеся указать на красоту и благо, одновременно, благодаря этому, с одной стороны, удалить простецов29 от ведения божественного, вовсе для них не подходящего, а с другой - пользоваться мифическими художественными образами о богах не впадая в грех.

Таково то, что, [74] я полагаю, Сократ порицает в мифосозидании Гомера и у других поэтов, а равным образом упрекнет, пожалуй, и всякий, кто не находит удовольствия в чудописаниях явленных имен. А с другой стороны наши современники имеют обыкновение особенно укорять мифы за то, что они явились причиной серьезного небрежения в мнениях о богах и весьма несуразной и ошибочной фантазии, причиной, ведущей ни к чему иному, как к нынешнему страшному и беспорядочному смешению священных установлений.30

Мы же не нуждаемся в длинном рассуждении против тех, кто в качестве причины заблуждения насчет божественного выставляет то, что передается мифами. Во-первых потому, что те, кто пренебрегают почитанием [родов] лучших, чем наши, [осуществляемым] с помощью явленных художественных образов, не познав ни цели, ни силы мифосозидания, оказываются впавшими в столь неразумное и свойственное гигантам неблагочестие. Ведь если одни мифы выставили всякое внешнее облачение вместо истины, водруженной неизреченно, и пользуются явленными покровами для размышлений неявных и неведомых для простецов (и это то, что является для них особенным благом, а именно, ни одну из истин не выносить внешним, но доставлять лишь некий след целостного тайноводства тем, кто от природы способен перейти от них к недоступной для простецов теории), а другие, вместо того, чтобы разыскивать содержащуюся в них истину, пользуются лишь внешней схемой мифических художественных образов, а вместо очищения ума увлекаются фантастическими и оформленными иносказаниями, то какой смысл обвинять эти мифы в такого рода беззаконии, а не тех, кто дурно этими мифами пользуется - в заблуждении на их счет.

Затем, поскольку мы видим, что большинство людей терпят вред и от всех других вещей, [75] которые, как кажется, в самом деле в особенности значительны и почитаемы, водружены в самих богах и производятся ими, мы виним не их возникновение, но ничего не смыслящий в них склад души. Ведь кто не согласится, что мистерии и таинства возводят души от материальной и несущей образ смерти жизни, и связывают их с богами, а все ужасное, проникающее от неразумия, уничтожают мыслящими освещениями, а неопределенность и темность совершенствуемых изгоняют светом [исходящим от] богов? Однако равным образом ничто и ни в какой мере не лишает простецов [возможности] и от них претерпеть всяческий ущерб, и, используя во зло их блага и силы в соответствии со [своим] специфическим складом, отвращаться от богов и истинной священной религии и уноситься в страстную и иррациональную жизнь.

Итак, всякий из нас, кто обвиняет мифы в этом страшном и полном ошибок смешении древних обычаев, должен обвинить и богоданность31 мистерий и нисхождение к людям таинств. Что же об этом сказать? Но [если так рассуждать, то] можно будет обвинить и саму демиургию вселенной и чин целостных [вещей] и промышление обо всем здешнем, основываясь на том, что принявшие данное ими пользуются им дурно. Я пожалуй скажу, что недостойно считать справедливой клевету на мифы со стороны безумия большинства людей. Ведь нельзя судить о добродетели и порочности вещей по тем, кто [ими] ущербно пользуется, но следует решать с учетом специфичной в каждом случае присущей им природы и правильности [соответствующей им].

Поэтому-то и афинский гость (Leg., I, 646 a sqq.) не считал, что нужно удалять [76] пьянство из хорошо устроенного государства из-за неосмотрительного и неумеренного стремления к нему толпы, но говорил, что из-за противоположного использования - правильного и разумного - и оно играет большую роль в воспитании. Хотя и можно сказать, что пьянство разрушает тела и души прибегающих к нему; однако законодатель по крайней мере из-за этого не пропустит соответствующего ему, [т. е. пьянству], достоинства и содействия добродетели. Итак, и пьянства не следует избегать из-за того, что толпа грубо и невоспитанно домогается его, ни таинства и силы мистерий из-за низости пользующихся не достойны порицания со стороны разумных, ни мифы из-за извращенности пользующихся ими кое-как и неразумно несправедливо были бы сочтены вредными для слушателей, но во всех этих [случаях] следует обвинять ошибочный и не связанный с мыслимым склад прибегающих к ним, из-за которого те, кто использует во вред [вещи], устремленные к благу, промахиваются мимо соответствующей им, [т. е. вещам], цели.

Если же кто-нибудь обвиняет вышеуказанную постыдность мифосозидания и грубость имен и поэтому отнимает у него [т. е. сочинителя мифов] подобающую способность к подражанию божественным [вещам] (ведь, конечно, всякий подражатель с помощью [средств] соответствующих по природе образцам изображает их идею, а не с помощью противоположных, чуждых сущности архетипов и утративших [их] силу), то я полагаю, что прежде всего следует разделить задачи мифов и определить по отдельности те, которые называются воспитательными и более боговдохновенные и ориентирующиеся на Все в большей мере, чем на склад слушающих; затем следует различить жизни тех, кто ими пользуется и установить, с одной стороны, более соответствующие юношам и воспитанные в нежных нравах, [77] а с другой стороны способные побуждать к уму и к целостным родам богов, и к эманациям, [проходящим] через все сущие [вещи], и к цепям, и побуждающие устремляться к [вещам] завершающим, вплоть до конечных. Вот именно таким образом мы, разделяя как виды мифов друг от друга, так и способности воспринимающих их, присоединимся к говорящим, что ни мифы эти, которые написали Гомер и Гесиод, не способствуют воспитанию, ни слушания их не подходят юношам; но добавим, что они следуют природе целостных [вещей] и чину сущих [вещей] и привязывают тех, кто способен восходить к обозрению божественных вещей, к самим истинно сущим.

Ведь отцы мифосозидания, видя и то, что природа, создавая изображения нематериальных и мыслимых видов и испещряя этот вот космос подражаниями им, нечастное изображает частно, вечное - через происходящее во времени, мыслимое - через чувственное, и материально отпечатывает нематериальное и пространственно - непространственное и через превращение - то, что водружено пребывающим образом, следуя как природе, так и эманации32 [вещей] явлено и идолически сущих, и [отцы мифосозидания] создавая изображения божественных [вещей], используемые в речах в высшей степени противоположных [им] и весьма [от них] отступивших, подражают превосходящей силе образцов, и тем, что вопреки природе, указывают на то, что выше природы их, а бессмысленным - на то, что более божественно чем всякий смысл, а фантастически изображаемым как постыдное - на то, что преисполнено красоты больше чем все частное; и таким образом на достойном основании напоминают нам о трансцендентном превосходстве этих [вещей].33

А кроме того, в каждом чине богов, спускающемся сверху вплоть до [78] последних и проходящем через все роды в сущих, можно рассматривать реализации цепей, выставляющих вперед те особенности, которые мифы уделяют самим богам, а также [особенности] существования и организации тех вещей, за которыми они скрыли неизреченную теорию [вещей] первейших. Ведь конечные из демонических родов, вращающиеся возле материи, стоят во главе отвращения от согласных природе сил, постыдности материальных [вещей], обращения ко злу и беспорядочного и ошибочного движения. Ведь необходимо, чтобы и они существовали во Всем, и осуществляли многообразие целостного распорядка и отвечали за причину их псевдосуществования, смуты и постоянства вечных рождений.34 Зная их, предводители священных установлений предписали совершать в определенные периоды смех и плач,35 отвращая [этих демонов] от таких рождений и определив им подобающую часть целостного священнодействия, [посвященного] божественному. Итак, как искусство священных [дел], распределив должным образом всю религию между богами и слугами богов, чтобы ничто из того, что вечно следует за богами, не осталось лишенным части в причитающемся почитании, одних подводит к наиболее священным таинствам и мистическим символам, а даяния других призывает к явленным и страстным [вещам] с помощью некой неизреченной симпатии, так и отцы этих вот мифов, ориентируясь на всю, так сказать, эманацию божественных [вещей] и стремясь возводить мифы к нисходящей от каждого [из богов] цепи, с одной стороны, приставили их идолический и выдвинутый вперед аналог к рождениям конечным и ставшим впереди последних и материальных страстей, а с другой стороны, сделали то, что является для простецов скрытым и неведомым в трансцендентной сущности богов, [существующей] в недоступных [местах], [79] выявляющим для тех, кто любит созерцание сущих [вещей, эти вещи]. И вот таким образом, каждый миф является демоническим в отношении явленности и божественным в отношении неизреченного рассмотрения.36

Если в самом деле это мы сказали правильно, то ни гомеровскими мифами, поскольку они специфически соответственны истинно сущим вещам, не следует пренебрегать на том основании, что они не способствуют нам в воспитании юношей (ведь цель этих мифов не воспитательная, и не на это ориентируясь открыли их мифосозидатели), ни те [мифы], что написаны Платоном возводить к той идее, [которая свойственна] более боговдохновенным [мифам], но каждые определять по отдельности: и одни расценить как более философские, а другие - как соответствующие священническим установлениям, одни - подходящие для слушания юношами, другие - [подходящие] тем, кто под правильным руководством идет через все, так сказать, другое воспитание, кто стремится водрузить ум души, словно некое мистическое орудие в слушании этих вот мифов.

Но и это Сократ указал достаточно для способных следить [за ходом его мысли]: и что он придерживается мифосозидания Гомера, не являющееся ни воспитательным ни приспособленным к безыскусным и нетронутым нравам юношей, и что неизреченное и скрытое в нем благо нуждается в некоем мистическом и боговдохновенном мышлении. А простецы, не чувствуя сократических речей и выпав вовне из рассуждения философа, клевещут на весь этот вид мифов.

Итак, следует послушать, что Сократ говорит о них, и по какой причине изгоняет такую мифологию. "Ребенок не в состоянии судить, где содержится иносказание, а где нет, и мнения, воспринятые им в таком раннем возрасте, [80] обычно становятся неизгладимыми и неизменными, вот почему, пожалуй, более всего надо добиваться, чтобы первые мифы, услышанные детьми, самым заботливым образом были направлены к добродетели" (Resp., 378 d). Стало быть правильно мы говорим, что гомеровские мифы не хорошо подражают божественному: ведь они не способствуют законодателям ни в добродетели и воспитании ни в правильном образовании юношей. Однако, в таком случае, ничто не окажется подходящим существующим [вещам], коль скоро не подойдет тем, кто руководствуется политической наукой; но они иным образом приспособлены к богам и возводят благородных к их рассмотрению, и благо их - не воспитательное, но мистическое и стремится оно не к характерному для юношей складу, но к зрелому. На это указывает и Сократ, говоря, что подобает, чтобы "весьма немногие в тайне слушали эти мифы, принеся в жертву не поросенка, но какое-нибудь великое и трудное жертвоприношение" (Resp., 378 a). Стало быть, по мнению простецов, нужно весьма презирать тот способ мифосозидания, когда объявляется, что слушание его соэлементно наиболее священным [ступеням] таинства и наиболее совершенным [ступеням] мистерий. Ведь то, что эти мифы следует рассказывать в тайне сопровождая [это принесением] жертв - величайших и совершеннейших - ясно указывает на то, что [заключающаяся] в них теория является мистагогией и таинством возвышающим слушающих.

 ΛΛΛ     >>>   

Д-ра философских наук р
Изображали неким образом вещи
Библиотека Неттлау М. Анархизм и религия