Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
Л. Седов. Да, бесспорно. Какие-то сообщающиеся сосуды были Да. Это трудно даже объяснить, но действительно влияние вот этого коллектива, этой группы людей выходило дальше тех стен, где, соб ственно, собирался семинар. Через личное общение. Может быть, кто-то не бывал у нас на семинаре самом, но мы со многими общались и обсуждали эти все вещи. Короче говоря, все это не было замкнуто. Совершенно не было. — А какое-то сообщение с семинаром Щедровицкого происходило? Л. Седов. Не очень. Генисаретский одно время активно участво вал в нашей работе и, как он только что рассказывал, пытался у нас защититься. Не получилось. И уже тогда не могло получиться. Нача лись эти преследования. Хотя не всегда социологи преследовались за свои социологические убеждения, больше за политические, как я понимаю. И самой жесткой формы преследования, а именно, посадки в тюрьму, я что-то сейчас вспомнить не могу из нашего социологическо го окружения. По-моему, до посадки дело не доходило. Формы пре следования были в основном — запрет на публикации, изгнание с ра боты тем или иным способом, негласная слежка, вызовы, прослушивания телефонов и даже просто квартир. Я, например, знаю, что у меня просто квартиру слушали как та ковую какое-то время, не всегда, но такой период был. Однажды я, сняв трубку с моего телефона, вдруг услышал чужую чью-то кварти ру, то есть, видимо, как-то канал там соединился не так или что-то они забыли выключить, и я несколько, ну пять или чуть больше минут, слы шал эту чужую квартиру. Причем там никакого разговора даже не было, какой-то обмен чисто бытовыми репликами, какое-то покашливание, но отчетливо-отчетливо. И я сразу понял, что, видимо, в таком же виде пребывает и моя квартира, где каждый мой чих, наверное, слышен. По том вдруг это вырубилось. Чья квартира, это мне осталось неизвестно, но я понял сразу же, что это. Потом поинтересовался, возможно ли такое. Люди знающие сказали: да, конечно, и скорее всего ты тоже сто ишь на этом прослушивании — замкнулся как-то этот канал. — Это в связи с семинаром? Л. Седов. Нет. Моя деятельность не ограничивалась семинаром. Я поддерживал отношения с иностранцами, с иностранными учеными, которые приезжали в Москву, я никогда не ставил никаких ограниче ний себе в этом смысле. Приезжали ко мне домой. Я ни перед кем в этом не отчитывался. Потом дом, где я жил, был очень в этом смысле своеобразный. Кооперативный дом, метро «Пионерская», оттуда мас са выдающихся людей вышла. Там жил писатель Владимов, там Янов жил, ныне знаменитый политолог американский, писатель ЖуховиЦ- кий, еврейский диссидент Занд, один из первых лидеров эмиграции. Пятигорский там жил. Короче, кого там только не было. Со всеми мы общались очень тесно. И дом был под наблюдением просто снизу до верху. На Малой Филевской, дом 16. Кооператив Союза журналистов. Это был один из первых московских кооперативов, где еще брали сто процентов, без аванса, и туда устремилась бездомная научная моло дежь. Раздобыли денег — ну кто как. Это был такой очень молодой и очень выдающийся дом. К сожалению, его сломают когда-нибудь, это пятиэтажка обычная такая. Хрущевская. А он заслуживает мемори альной доски. Я перечислил отнюдь не всех, кто там пребывал... Так что преследования, да. Преследования. Ну потом, конечно же, люди просто вытеснялись в эмиграцию. Уехавших социологов ока залось довольно много. Уже с началом перестройки, в 1987, по-моему, году, я опублико вал статью в журнале «Народы Азии», где предложил свою типологию. А до этого были домашние заготовки. Это была идея о разных типах ориентации, культурных ориентации и ценностных. Тут что самое важное? Важен был вообще культурологический подход с точки зрения того, что решающую роль в строе человеческих отношений иг рают в конечном счете не какие-то экономические базисы, а способ осмысления мира, различный в различных культурах, что можно по- разному представлять себе картину мира и отсюда следуют уже ка кие-то социальные и политические дальнейшие конкретизации. С этой идеей я написал работы, которые опубликовал за границей в «Синтак сисе». Отправной точкой у меня была идея о различном отношении к смерти прежде всего, к посюстороннему и потустороннему существо ванию. Это уже было развитие, так скажем, парсонсовских идей. — Вы работали в одиночестве — с текстами Парсонса, я имею в виду, — или все-таки были обсуждения какие-то? Л. Седов. Поскольку после разгона каждый из нас, из поклонни ков Парсонса, оказался в несколько другой среде, то по-разному раз вивалось и наше взаимодействие с Парсонсом. Я, в частности, стал от ходить больше в область культурологии. Впоследствии опубликовал эти статьи в журнале «Синтаксис» и в журнале «Сёрвей» в Англии. Там есть ссылка на Сашу Голова, который какие-то отправные мысли в свое время мне поведал, а затем вот они получили такое развитие. Г. Беляева. Я работала в ИНИОНе, на информационных сборниках переводов, рефератов. А потом я попала в Архитектурный институт, и там мы стали заниматься тоже практическими проблемами: го род и городская среда, поведение горожан и так далее. И поскольку эта область была совершенно новой для меня, как-то совершенно о Парсонсе не вспоминалось. И только вот совсем уже недавно я снова вернулась к Парсонсу. Причем по очень интересному поводу. Я должна была у Левады года два или три назад делать доклад по социальной Диагностике. Это было уже после Института культуры, где я тоже ра ботала. Да и из Гипротеатра я тоже ушла в 91-м году. Я все хотела про- вести наконец диагностическое исследование по городской общнос ти. То есть интуитивно мы город от города отделяем. Но какие показа тели я должна взять, чтобы, вообще говоря, понять, что там происхо дит? И вот я хотела у Левады сделать доклад, очень предварительный сырой довольно, но там интересный материал был. И поскольку я зна ла, что в семинаре много парсонсианцев, я и решила освежить какие- то понятия. И я стала читать старый перевод и обнаружила, что совер шенно ничего не понимаю. Читаю, но не понимаю, о чем речь. Закрыла открыла книжку толстую, «Теорию общества», откуда, собственно, перевод сделан, там все понятно. Ну прочла я так добросовестно, пару дней посидела с конспектами, основные его работы вспоминала: «Очерк социальной системы» и особенно «Культура и социальная система». И вот чувствую: вроде все понятно, а с другой стороны, все какое-то чужое как будто. Что с этим делать — не знаю. И вот с той поры я все стала думать: в чем дело, что, почему? И к чему я пришла — вот по поводу падения интереса к Парсонсу у нас в стране, даже в наших кругах. Мне кажется, что это произошло не только потому, что не было социальной возможности заниматься теорией как-то систематически, печататься, что было социально не разрешено, а если ты занимаешься Парсонсом, то обязательно под углом критики. Не только поэтому. Но и потому, может быть, что соци ология Парсонса, его теоретические взгляды выросли совершенно в другом обществе, сильно нормативизированном. Ведь когда он устанавливает основные единицы действия, то по сути дела он реализует бихевиористские и необихевиористские подходы: санкции, наказания и так далее. Тот подход, который он предполагал реализовать в «Струк туре социального действия», остался нереализованным. «Социальную систему» он начинает строить по-другому. Все у него очень такое ста бильное, укорененное, что, может быть, плохо ложится на нашу социальную, социокультурную реальность. Мне кажется, что у нас она какая-то другая — и какая-то другая социология должна быть, хотя этот тезис сам по себе весьма сомнителен. Потому что социология в вари анте Парсонса — это, в общем, релятивистская естественнонаучная дисциплина, в принципе она должна в любом обществе применяться. Но что-то здесь мне самой до конца не очень понятно. И вот моя работа в социологии пошла другими путями... Прихо дилось совершенно другими вещами заниматься. Э. Быкова. А со мной было наоборот. В эти годы застоя в социо логии я стала постигать Парсонса, углубляться в его концепцию. И именно через эмпирическую работу. И на что, вы думаете, обратилось тогда мое внимание? — Переменные, да? Э. Быкова. Переменные. Знаменитые переменные. Причем снача ла они казались парадоксальными и казалось, что это нечто абстрактно-отвлеченное. Вот, по первости, когда я с ним знакомилась, каза лось, что вряд ли это возможно вообще использовать в каких-то эмпирических исследованиях. Собственно, тогда я и не думала, что буду заниматься эмпирическими исследованиями. А потом это стало погру жаться в практику и обрастать каким-то мясом — оказалось, что это может быть и практически использовано. Потом у нас появилась Валентина Федоровна, у которой уже были какие-то переводы. А тогда мы просто стали пользоваться концепцией Парсонса. — Значит, что-то даже вышло? Э. Быкова. Да. Мы провели тогда наши первые исследования. Оказалось очень интересно использовать эти переменные, строить ка кие-то индексы — а потом из них вдруг что-то получалось. Набираешь какие-то показатели — и вдруг что-то получается. Применяли мы слож ные, интегральные показатели. Обрабатывали в Таллине. Вообще это очень увлекательное дело. Вдруг получается что-то содержательно наполненное и осмысленное. (Обращаясь к В. Чесноковой.) А ты дела ла по старому, уже проведенному исследованию вторичный анализ — как раз на основе этой концепции. Помнишь? Четыре группы, которые потом вошли в статью в сборнике «Социально-психологические иссле дования функции художественной самодеятельности». В. Чеснокова. Ты говоришь — я вспоминаю. Это же были 80-е годы, да? Ха рактерен прежде всего для действия человека |
|
|
|
|
