Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
боать методики из одной страны и применять их к другой, нужно учи- вать контекст. Такова была моя главная мысль. На что аудитория ааплодировала. Я был, следовательно, поддержан аудиторией. Однако это чуть было не кончилось для меня роковым образом, потому что сразу же некоторые члены нашей делегации доложили руководству делегации, лично академику Федосееву, что я заслужил аплодисменты. А раз я заслужил аплодисменты, значит я говорил что-то не то. И тут Галина Михайловна Андреева (она слушала мое выступле ние) и Николай Васильевич Новиков побеседовали с Федосеевым и ска зали, что мое выступление было вполне адекватно идеологическим установкам. Так что это не имело для меня негативных последствий. Негативные последствия имел другой эпизод. Во время конгресса ко мне подошел господин Поремвский, видный деятель НТС. Я по простоте душевной отнесся к нему вполне нормально и даже дал ему свой домашний адрес. После того как он прислал мне по этому адресу какие-то социологические тексты из французской прессы, меня при гласили в КГБ и объяснили, что я должен был знать, что это — лич ность, сотрудничавшая в свое время с гитлеровцами. В результате я сделался «невыездным» на целые 10 лет. Исключение было сделано только в 1970 году для поездки в Болгарию для участия в седьмом со циологическом конгрессе, где мы вновь встретились с Парсонсом. И везде Талкотт Парсонс встречал меня как старого знакомого и доброго друга. И мы всегда имели с ним возможность поговорить, обсу дить какие-то вопросы. Неформальное обсуждение. Формальные мо менты были только в связи с какими-то выступлениями. На болгарском конгрессе я выступал на сессии, которой Парсонс руководил вместе со Смелсером. Потом, в 72-м году, по-моему, он прислал мне приглашение выступить подробнее о проблемах модернизации, о которых я говорил в своем докладе. Но уже тогда это все закрывалось и свертывалось. И наше бывшее начальство не поддержало этого предложения. — Когда вы в последний раз виделись с Парсонсом? А. Здравомыслов. Я думаю, что это было как раз во время бол гарского конгресса в 70-м году. Вот такая история наших с ним личных и научных отношений на общем фоне развития нашей науки в те годы. — Ну а как другие приобщились к концепции Парсонса? Давайте Л. Седов. Очень интересный вопрос, потому что мой приход к 'арсонсу был, в общем-то, достаточно неожиданным. Представьте себе, я был востоковедом, защищался в Институте востоковедения, нимался средневековой Камбоджей. Это замечательное, надо ека ть, занятие. Это интереснейший период, интереснейшая архитекту-Р • по меня интересовала не столько архитектура и даже не духовная знь того периода, а именно социальное устройство. Мы все были с марксистским воспитанием. Короче говоря, на основании средневековых документов я, уча язык санскрит и т.д., защищался на тему соци ального и государственного строя средневековой Камбоджи. В те годы в востоковедении разворачивалась дискуссия об «азиатском способе производства».Я был одним из ее активных участников, молодой востоковед, суждения у меня по этому поводу были достаточно крамоль ные, но все-таки в рамках этой самой марксистской дискуссии. — Когда это было? Л. Седов. В 65—66-м годах. И в один прекрасный момент я стал понимать, что марксистская модель исторического развития и соци ально-экономического устройства перестает удовлетворять мое лю бопытство. Я начал поиски каких-то альтернативных возможностей, стал читать западную теоретическую социологию, политологию и куль турологию. И надо сказать, что я очень быстро натолкнулся на Пар- сонса, потому что он тогда гремел, всюду цитировался и вообще пред ставлял собой некую вершину и синтез западной общественной мысли. Тут я стал вникать в Парсонса. И с этими начальными знаниями Пар- сонса пришел в левадовский коллектив, выступил там с докладом. Первый мой доклад был по антропологии, по социальной и культурной ан тропологии. Но я уже пользовался парсонсовскими схемами и представлениями. После этого я стал уходить в теоретическую социо логию, бросил свои сугубо исторические изыскания. А дальше мы, собственно, все коллективно пытались осваивать эту могучую парсонсовскую схему. И в то же время каждый работал по-своему. У нас там были не только поклонники Парсонса; был Эдик Зильберман, больше философ, нежели социолог, Парсонсом он интересовался постольку поскольку, а больше интересовался индийской философией, Юнгом и т.д. Но тем не менее все как-то вращалось вок руг Парсонса, что-то мы переводили из Парсонса, что-то комменти ровали в предисловиях, переводя эти работы. Но тогда не все удалось опубликовать. Были сборники, издававшиеся Институтом социологии. После того как нас разогнали, были выпуски в ИНИОНе, посвящен ные Парсонсу, с нашими рефератами, переводами. У меня там был сокращенный перевод его большой работы. Вот такая шла деятельность, скорее даже просветительская... Но каждый из нас что-то из Парсон са брал для себя. В дальнейшем я стал работать в культурологии с таким «парсонсовским» уклоном (когда меня выгнали из Института со циологии). Я стал приближаться к изучению нашей российской действительности, пытаясь встроить ее в какую-то типологическую схе му. Тут мне пригодились многие из парсонсовских идей. Скажем, идея о средствах социального контроля. Мне казалось, что типологию раз личных видов общественного устройства можно строить вокруг средств социального контроля, денег, власти, культурных символов и норм. — Следовательно, Парсонс вам много дал? Л. Седов. Мне самому он дал, в общем, все, потому что в моем мировоззрении именно он совершил переворот, не кто-нибудь... По- уж я читал выдающихся социологов, того же Макса Вебера. Нет, М кса Вебера я прочел раньше, чем Парсонса, но тем не менее он меня в00Д у Ш евил. А Парсонс буквально перестроил все мое мироотно-ение и подход к научному знанию. Главное, конечно, это то, что он еревернул ту картину мира, которая складывалась под влиянием марк- изма. Марксизм отправлялся от экономических посылок и вообще пред- тавлял людей как большие желудки. От этого очень трудно было отде- аться, потому что Маркс убедителен по-своему. Особенно когда его в анней юности начинают тебе втолковывать. Надо сказать, что я сам шел к марксистской политэкономии в 9-м классе. Я натолкнулся на какую-то книгу и еще вне школьного воспитания вобрал в себя эти идеи. Эта схема достаточно убедительная, но в то же время она бедная, плоская. От этой бедности, плоскости, я бы сказал, от извращенности марк систской, от сведения многогранной человеческой реальности к, в об щем-то, простейшим функциям — от всего этого Парсонс очень быстро помог избавиться. Очень быстро. Красота его многогранных построений сразу опрокинула одномерность марксизма. — Это очень интересно. Парсонс же нигде против Маркса не вы ступает, не полемизирует с ним. Л. Седов. Одна статья у него есть о Марксе, очень остроумная. Там он отдает полную дань уважения Марксу и в то же время говорит примерно о том же, о чем говорю я: об этой бедности марксизма, о его одномерности. Г. Беляева. А я впервые услышала про Парсонса на спецкурсе по логике науки, который читал на 4-м курсе философского факультета МГУ Владимир Сергеевич Швырев, известный логик. Это было в 1965 году. Но до этого я все время занималась логикой науки, начиная со второго курса, меня все это интересовало, хотелось понять. К сожалению, в молодости я, надо сказать, училась как-то с трудом. Навыка не было. Навык развился только к старости, когда уже ничего такого не надо. А смолоду просто хотелось понять. Тогда на факультете начал читать спецкурс Георгий Петрович Щедровицкий, и все занимались логикой естественных наук, историей естествознания. А социологией и гуманитарными предметами почти никто не занимался. На первых курсах у нас не было специальных занятий по социологии. Только на пятом курсе появились спецкурсы: Елена Владимировна Осипова читала, еще кто-то. Осипова нам читала то, что называется историей со циологии. Основные фигуры там — Парето, Зиммель, Спенсер и Конт. С Конта она начинала, поскольку собиралась по нему защищаться. Кроме того, Конт считается отцом социологии. Но что такое полгода? А Галина Михайловна Андреева вела у нас истмат. Она очень хо рошо его читала. Она же мне Лазарсфельда тогда дала, «Методику эмпирических исследований». Это был безумный перевод, я ничего не онимала. Но там очень хорошо была разработана логика, разбира- 'Ись все эти сложности: анкетирование, построение моделей. У меня в ом еще не было никакого опыта. А здесь все рассматривалось на аме- Ценностный стандарт системы |
|
|
|
|
