<<<     ΛΛΛ     >>>   

нужно, чтобы время от времени рантье были ограблены. Однако такое не должно происходить слишком часто, чтобы племя рантье, создателей сбережений, не исчезло. На деле общества продолжают содержать людей, которые создают богатства и присваивают его благодаря искусству комбинаций, а также других, которые гоняясь за гарантиями, кончают тем, что оказываются жертвами коварства или насилия.
Последняя антитеза — инициативы и бюрократизация —
не совпадает с предыдущей. Парето по образованию инженер
и экономист. Как инженер он наблюдал труд, создающий бо
гатство; как экономист либерального толка он анализировал
поведение экономических субъектов, которые, отстаивая соб
ственные интересы, способствуют росту ресурсов. Свободной
инициативе экономических агентов Парето противопоставляет
социальную кристаллизацию и, кроме того, этатистскую и бю
рократическую организацию. Политические и демагогические
соображения подталкивают государства к вмешательству в
экономику, к национализации предприятий, перераспределе
нию доходов и, таким образом, к постепенной замене конку
ренции, потворствующей личной инициативе и росту ее влия
ния, бюрократическим порядком, постепенно ведущим к кри
сталлизации.                                                                           §
По мнению Парето, западноевропейские общества убавлялись плутократическими элитами, принадлежащими к «семейству лис»; они находились под чрезмерным влиянием йн-, стинкта комбинации, и постепенно утрачивали способность прибегать, к силе, необходимой для управления обществами, Он отмечал ростки новых элит, которые чаще пользовались силой и реже хитростью и обновляли формулы легитимности. Парето, несомненно, узнал бы в фашистских или коммунистических элитах жестокие элиты из «семейства львов», захватившие власть в тех обществах, которые приходят в упадок. В то же время развитие современных европейских обществ, по Парето, направлено на постепенное расширение бюрократизированной деятельности, на вытеснение свободной инициативы, создающей богатства. В своем развитии европейские общества приближаются к коллективистской и кристаллизованной экономике. «Византия показывает нам, куда может вывести кривая, по которой движутся наши общества» (ibid., § 2612).
Близкой или пока далекой считал Парето бюрократическую кристаллизацию? По правде говоря, в этом отношении его работы противоречивы. Порой эта перспектива представляется отдаленной, в других случаях Парето, кажется, считает, что бюрократическая фаза может наступить быстро13. Несомненно лишь то, что когда накануне войны 1914 г. Парето
462

писал «Трактат по общей социологии», он видел зарождающееся господство жестоких элит и огосударствленной экономики. Нравится нам эта теория или нет, но трудно не признать в ней долю истины.
«Трактат по общей социологии» и вообще все социологическое творчество Парето нацелено на диагностику так называемых демократических обществ, которые он сам к тому же именовал плутодемократическими, чтобы не забывалась их основная черта: связь между политическим классом, или элитой в строгом смысле слова, и руководящими кадрами промышленности и финансов. По Парето, плутодемократические режимы управляются элитами, охотнее пользующимися хитростью, чем силой. Он отмечает вместе с тем развитие гуманита-ристских идеологий и расценивает это как опасный излишек для общественного равновесия. Наконец, он отмечает постепенное распространение административного управления экономикой и относительное сужение сферы частной инициативы и рыночных механизмов. Он видит, что западные общества эволюционируют, подобно Восточной Римской империи, к бюрократической кристаллизации.
5. Наука и политика
В какой мере Парето удалось в соответствии с нескрываемыми замыслами научно исследовать общество? Или, если вспомнить выражение, которым я сам пользуюсь, в какой мере ему удалось логически изучить нелогическое поведение? На этот вопрос сразу напрашивается простой ответ. По мнению самого Парето, логически-экспериментальное изучение нелогического поведения^ моральной и политической стороны должно быть нейтральным, свободным от пристрастий и ценностных суждений, ибо не существует логически-экспериментального решения проблемы поведения человека. Однако для любого читателя «Трактата по общей социологии» очевидно, что сочинения Парето перегружены страстями и ценностными суждениями^/У Парето свои любимые мишени, скрытые враги, свои объекты атак. Такая позиция, наверно не очень сильно отличающаяся от позиции других социологов, в принципе не согласуется с постоянно провозглашаемым желанием служить объективной и нейтральной науке. Противоречие между афишируемым стремлением к чистой науке и нескрываемыми страстями может служить исходным пунктом критики. Как сочетаются его замыслы с практикой?
Парето приберегает иронию и инвективы для некоторых людей и некоторых идей. Прежде всего он испытывает отвра-
463

щение к ассоциациям и пропагандистам — доброхотам, пытающимся улучшить нравы своих сограждан. Он также строг и к некоторым версиям современного гуманизма. Беспощаден к тем, кто от имени науки стремится предписывать мораль или социальную программу и осуждает сциентистов как таковых. Наконец, он не терпит «декадентскую» буржуазию, которая перестала осознавать свои интересы, из-за безрассудства или лицемерия не признает железного закона олигархии, воображает, будто нынешнее общество — окончательный результат хода истории, и обнаруживает свою неспособность защищаться. Декадентская буржуазия терпит применение насилия бастующими и возмущается насилием, к которому прибегает полиция. В надежде на удовлетворение требований масс она готова провести в любой форме национализацию предприятий, рискуя бюрократизировать экономическую жизнь. Она не представляет себе иного способа удержать свое господство, кроме как подкупать шефов синдикатов, которые, возможно, и есть вожди новой элиты.
«В наше время, когда конфликты носят в основном экономический характер, правительство обвиняют во «вмешательстве» в экономические споры, если оно стремится защитить хозяев или штрейкбрехеров от жестокостей бастующих. Если представители власти, защищая себя, применяют оружие, говорят, что им не хватает хладнокровия, что они «импульсивны, неврастеничны»... Судебные приговоры клеймятся как «классовые», во всяком случае, они всегда представляются суровыми. Словом, желательно, чтобы амнистии стирали всякие воспоминания об этих конфликтах. Можно подумать, что патронат находится во власти прямо противоположных остатков, поскольку противоположны интересы, но это не так или такое наблюдается в очень ослабленной форме... Многие хозяева — спекулянты, которые надеются возместить убытки от забастовки с помощью правительства и за счет потребителей или налогоплательщиков. Их конфликты с забастовщиками суть споры сообщников, делящих добычу. Забастовщики — это часть народа, у которого в избытке остатки второго класса. У них есть не только интересы, но и идеал. Хозяева-спекулянты составляют часть класса, разбогатевшего путем комбинаций: у них, наоборот, в изобилии остатки первого класса. Следовательно, у них есть главным образом интересы, идеалов же нет совсем или очень мало. Свое время они посвящают прибыльным операциям, а не созданиям теорий. Среди них бывает несколько демагогов-плутократов, умеющих ловко использовать в своих целях забастовку, направленную, казалось бы, против них» (ibid., §  2187)14.
464

Проповедникам добродетели, врагам жизни и ее радостей Парето противопоставляет систему аристократических ценностей. Дворянин, потомок патрициев из Генуи, он благосклонно поддерживал умеренный и изящный вариант эпикурейства, враждебно относился к крайним формам пуританского морализирования и аскетизма. Нет оснований, думал он, отвергать то, что предлагает нам жизнь, а те, кто становятся глашатаями добродетели, часто руководствуются менее чистыми чувствами, чем те, которые они выставляют напоказ. Но сей очевидный противник Парето представляет для нас лишь заурядный политический интерес, ибо скорее раскрывает частные особенности его личности, чем политические и общественные убеждения.
Другие мишени Парето выявляют, наоборот, систему интеллектуальных, моральных и политических ценностей автора «Трактата по общей социологии».
Изобличение сциентизма вытекает из почтения и любви к науке. Нет ничего более противного духу науки, полагает Парето, чем ее переоценка, чем стремление считать, что она способна снабдить нас, как думал Дюркгейм, политической и даже религиозной доктриной. Критика сциентизма есть одновременно критика той формы рационализма, которая была в ходу в конце XIX — начале XX в. Научный разум — единственный подлинный разум в учении Парето. Однако он таков, только если осознает свои пределы. Он формулирует просто апробированную одинаковость путем согласования наших идей с опытом, он не исчерпывает реальности, не раскрывает конечных причин, не преподносит мораль или метафизику от имени экспериментального и прагматичного рационализма. Рационализм Парето предстает к тому же критикой рационалистических заблуждений в психологии, т.е. иллюзий относительно того, что люди в конце концов руководствуются рациональными аргументами. Своим учением Парето выступил против упований рационалистов на «тупой XIX век», как сказал бы Леон Доде. Сам Парето охотно использовал бы это выражение, дав ему точный и ограниченный смыл. По /€|го мнению, абсурдна мысль о том, будто прогресс науки приведет к рационализации самих обществ, будто преображенные знаниями люди приобретут способность к организации общества на разумных началах. Парето безжалостно разоблачает эту иллюзию. Он признает, что логически-экспериментальное мышление распространяется очень медленно, и не отрицает, что с течением времени часть логического поведения, определяемая разумом, станет большей, но это расширение не сможет привести к обществу,   где   связующим   началом   будет   научный   разум.   По
465

своей природе логически-экспериментальное мышление не может определять индивидуальные или коллективные цели, и общество поддерживает свое единство в той мере, в какой индивиды соглашаются жертвовать собственным интересом во имя общего. Парето посвящает немало страниц проблеме согласия интересов или противоречия между эгоистическим интересом индивида и коллективным интересом, он не устает выявлять софизмы, с помощью которых философы и моралисты поучают о конечном согласовании их.
Те, кто претендует на доказательство существенного согласования индивидуального и коллективного интересов, обычно подчеркивают, что индивид нуждается в обществе и что члены общества верят друг другу. Таким образом, если индивид ворует или лжет, он способствует разрушению взаимной веры в общий порядок и поэтому поступает вопреки своему интересу. На это Парето без труда отвечает, что следует различать непосредственный и опосредованный интерес. Непосредственным интересом определенного индивида может стать ложь или воровство; результатом будет, разумеется, косвенный ущерб для него самого, поскольку нанесенный общественному порядку вред снижает выгоду, извлекаемую индивидом из аморального поступка, но этот косвен!· ный ущерб в подавляющем большинстве случаев в количеств венном плане уступает непосредственной выгоде, извлекаемой индивидом из своего преступного акта. Если индивид ограничивается подсчитыванием собственного интереса, он будет логично судить о нарушениях коллективных. > правил. Другими словами, нельзя логически-эксперименталь* ? ными умозаключениями убедить индивидов жертвовать собой ради коллектива или даже подчиняться коллективным нормам. Если они чаще всего им подчиняются, значит, к счастью, они руководствуются не логически-экспериментальными правилами, не рационализмом, а эгоизмом, т.е. действуют в собственных интересах и согласно строгому расчету. Людьми движут страсти или чувства, и движут так, что заставляют их создать общества. Общества существуют потому, что поведение людей нелогично. Как таковое, выражение «нелогическое поведение» нисколько не пренебрежительное. Некоторые формы логического поведения в моральном плане предосудительны, например поведение спекулянта или вора.
Аргументация Парето отвратительна для традиционного рационалиста. Утверждая, будто сплоченность коллективов обеспечивается чувствами, а не разумом, она в самом деле подводит к выводу о том, что прогресс науки может сопровождаться развитием эгоизма, который будет разрушать социальную
466

общность. Последняя поддерживается остатками второго, а затем четвертого и пятого классов, однако эти остатки ослаблены или израсходованы в процессе развития интеллекта, лежащего в основе как высших цивилизаций, так и общественных катаклизмов. Мысль Парето выходит, таким образом, на систему исторических ценностей, глубоко антиномичных по своей природе. В то время как мы охотно верим, будто мораль, разум и цивилизация развиваются одновременно, Паре-то, исполненный глубокого пессимизма, заявляет, что разум не в состоянии распространять свое влияние без того, чтобы не торжествовал эгоизм, что наиболее блестящие общества так же близки к упадку, как и города, где расцветает гумани-таризм, и недалеки от того большого кровопролития, которое наиболее сносные, наименее жестокие элиты называют революциями и которое их истребляет.
Паретова интерпретация истории коренным образом отличается от интерпретации профессора философии, оптимиста и рационалиста, которым был Эмиль Дюркгейм. Последний где-то писал, что если государства еще и сохраняют некоторые военные функции, связанные с соперничеством суверенитетов, то эти пережитки прошлых эпох стоят на грани исчезновения. Парето строго осудил бы такой оптимизм, считая его типичным проявлением псевдонаучного учения, детерминированного остатками. Дюркгейм и Парето сходятся тем не менее-1 ' в важном вопросе. Оба полагали, что религиозные верования порождаются самим обществом, чувствами, возбуждающими толпу. Но Дюркгейм стремился сохранить рациональный характер коллективных верований, видя в них объект поклонения, достойный испытываемых чувств. Парето с его несколько озадачивающим цинизмом отвечал, что эти чувства нисколько не нуждаются в достсгйном их объекте; не объекты вызывают чувства, а ранее существовавшие чувства выбирают себе объекты, каковы бы они ни были.
Это перечисление противников Парето — политических (гуманитаристы,, декадентская буржуазия) и научных (философы, рационалистически интерпретирующие поведение людей; моралист^!^ желающие доказать предустановленную гармонию частных и коллективных интересов) — дает возможность, как мне представляется, понять те неодинаковые значения, которые можно придать мысли автора «Трактата по общей социологии».
На что намекал Парето? Какую политическую или интеллектуальную партию снабжал он аргументами?
Между двумя мировыми войнами учение Парето обычно интерпретировали применительно к фашизму. В статье, написанной почти 30 лет тому назад, я сам обвинял его в том, что
467

он идеологически обосновывал или оправдывал фашизм. Но то было в 1937 г., когда нас обуревали страсти, совершенно отличные от сегодняшних, даже если наши слова не изменились вследствие скудости нашего словаря15.
Интерпретировать отношение Парето к фашизму нетрудно. Фашисты (я имею в виду итальянцев, а не немецких национал-социалистов) защищали и иллюстрировали теорию олигархического правления в точности так, как Парето. Они утверждали, что люди всегда управляются меньшинством и что это меньшинство в состоянии удержать свое господство, только если оно достойно взятых на себя функций. Они напоминали, что функции руководителей не всегда приятны и, значит, те, у кого чувствительное сердце, должны будут раз и навсегда отказаться от них или быть отстранены. Парето совсем не был жестоким. Он охотно допускал, что цель политики — возможно большее сокращение объема насилия в истории, но добавлял, что иллюзорное требование устранения всякого насилия чаще всего заканчивалось чрезмерным ростом последнего. Пацифисты содействовали провоцированию войн, гуманисты — ускорению революций. Фашисты использовали аргументацию Парето, искажая ее. Упрощая теорию, они утверждали, будто » правящие элиты ради действенности должны быть жестокими.>|
Многие интеллектуалы от итальянского фашизма действи
тельно ссылались на Парето. Они рассматривали себя как бур
жуазию не декадентскую, принимающую эстафету от буржуа
зии декадентской. Они оправдывали свое насилие, утверждая,
что оно есть необходимая ответная реакция на насилие рабо- '
чих. Если не публично, то приватно они утверждали, что вы
сшим оправданием для них служит их способность восстано
вить порядок, хотя бы силой. А поскольку отвлеченного мо
рального или философского оправдания власти правящего
меньшинства нет, элита, которая одерживает верх, оказывает
ся в огромной мере оправданной самим своим успехом.             ,.
Равным образом можно было связывать фашистскую идеологию с учением Парето, истолковывая различие между максимумом пользы для коллектива и максимумом пользы коллектива. Максимум пользы для коллектива, или наибольшее удовлетворение как можно большего числа индивидов, есть, по сути, идеал гуманистов или социал-демократов. Дать по возможности каждому то, чего он желает, поднять уровень жизни всех и каждого — это буржуазный идеал плутодемок-ратических элит. Парето не говорит определенно, что напрасно задаваться такой целью, но он намекает, что есть другая цель: максимум пользы коллектива, или максимум силы или славы коллектива, рассматриваемого как отдельное лицо. Утверждение о невозможности научного выбора между этими
468

двумя выражениями умаляет максимум пользы для коллектива и может рассматриваться как неявное предпочтение максимума пользы коллектива. Можно даже сказать, что тот, кто, подобно Парето, отрицает возможность рационального выбора между тем или другим политическим строем, оказывает услугу жестоким элитам, которые стремятся доказать свое право управлять путем применения насильственных методов.
Связи самого Парето с фашистским режимом были ограниченными. Парето умер в 1923 г., вскоре после прихода Муссолини к власти. В глубине души он не был враждебен движению дуче'6, поскольку был социологом, а не политиком и его социология представляла возможность объяснения подобной реакции истории. Фашизм, несомненно, был для него реакцией общественного организма на беспорядки, вызванные избытком остатков первого класса, раздутым гумани-таризмом, ослаблением воли буржуазии. Такого рода беспорядки в нормальном обществе вызывают обратные реакции. Фашистская революция стала фазой цикла взаимозависимости, насильственной реакцией на беспорядок, спровоцированный упадком хитрой элиты17.
Какой политико-экономический строй теоретически предпочитал Парето? Он считал, что индивидуальная инициатива — лучший механизм роста богатства. Следовательно, в экономической теории он был либералом, допускавшим, впрочем, определенное вмешательство государства, поскольку оно содействует функционированию рынка или же позволяет спекулянту делать одновременно свои дела и дела всех. В политическом плане его симпатии на стороне режима одновременно авторитарного и умеренного. Возможно, Парето согласился бы с двумя определениями, которым отдавал, предпочтение Морра, — «абсолютный» и «ограниченный». Подобная лексика ему не свойственна, но режимом, наиболее желательным для всех, по крайней мере в соответствии с идеей общего блага, он считал режим, при котором управляющие обладают способностью принимать решения, но не стремятся все регламентировать, в особенности не стремятся навязать^гражданам, в частности интеллектуалам и преподавателям, чт.6 они должны думать и во что верить. Паре-то стал бы на стороне правительства сильного и либерального, исходя из экономической и научной точек зрения. Он рекомендовал интеллектуальный либерализм управляющим не только потому, что лично был ему привержен, но потому, что в его глазах свобода поиска и мысли необходима для прогресса науки, а в конце концов все общество извлекает пользу из прогресса логически-экспериментального мышления.
Поэтому если нельзя не интерпретировать Парето как идеолога фашизма, что делали часто, то нельзя интерпретировать
469

его и как либерала и использовать Паретову аргументацию для оправдания демократических или плутодемократических институтов.
Г. Моска посвятил первую часть жизни демонстрации мерзостей репрезентативных демократических режимов, которые он также называл плутодемократическими. Вторую часть жизни он доказывал, что эти режимы, несмотря на свои изъяны, были все же лучшими, какие знала история, по крайней мере для индивидов. Таким образом, можно, во многом соглашаясь с Паретовой критикой демократических режимов, видеть в последних наименее скверные режимы для индивидов, поскольку любой режим олигархичен, а плутодемократическая олигархия меньше всего заслуживала раскола и ограничения своих возможностей действовать. Демократические элиты наименее опасны для индивидуальной свободы.
Морис Алле, страстный поклонник Парето, видит в последнем теоретика не только экономического, но и политического либерализма. По его мнению, учение Парето содержит ответ на вопрос: как свести к минимуму неизбежное господство коллектива над индивидом? Чтобы ограничить господство человека над человеком, нужно освободить рыночные механизмы и в достаточной мере опираться на государство с целью Заставить уважать интеллектуальные свободы некоторых и экономические свободы всех.
Следовательно, Парето не есть обязательно, как иногда a нем говорят, доктринер авторитарных режимов. Конечно, у него черпают аргументы многие, если не все, его учение может быть использовано по-разному. Находящаяся у власти элита может ссылаться на Парето для создания своей легитимности, т.к.^всякая легитимность произвольна, а высшей легитимностью становится успех. Пока остаются у власти, подобная аргументация имеет решающее значение. При потере власти или неудачных попытках ее захватить можно открыть «Трактат по общей социологии» и найти в нем если не оправдание проигранного дела, то по крайней мере утешение в несчастье. Можно доказывать, что кончаешь жизнь в тюрьмах, а не в правительственных дворцах именно потому, что ты порядочнее тех, кто у власти, потому что отказался от необходимого насилия.
В таких защитительных речах есть доля истины. В 1917 г. в России между разными марксистскими школами развернулись большие дискуссии о возможности социалистической революции в стране, не ставшей еще индустриальной. Меньшевики утверждали, что за недостаточностью уровня индустриализации и капитализации Россия не созрела для социалистической революции; они добавляли, что если бы, к несчастью, рабочие
470

партии захотели совершить социалистическую революцию в стране, не готовой к ней, неизбежным следствием ее стала бы тирания по крайней мере в течение полувека. Социалисты-революционеры со своей стороны стремились к революции скорее популистского, чем марксистского типа и не соглашались жертвовать всеми свободами. Что касается большевиков, то после длительной дискуссии, состоявшейся до войны 1914 г., о возможности или невозможности социалистической революции в неиндустриальной стране они забыли о теоретических разногласиях и решили, что прежде всего нужно взять власть. В- итоге большевики сохранили за собой последнее слово, но и меньшевики — тоже. Большевики оказались у власти, меньшевики в тюрьме, но меньшевики судили верно, поскольку революция, совершившаяся в стране зарождающегося капитализма, на деле привела к авторитарному режиму, сохранявшемуся в течение полувека.
Парето не говорил от имени какой-либо группы. У него были собственные пристрастия, но пристрастия эти таковы, что позволяли многим школам узнавать в них свое направление. Многие итальянские фашисты ссылались на него, как ссылались и на Сореля, а сам он, вероятно, видел в фашизме с самого начала разумную реакцию на некоторые эксцессы. Но как истинный либерал, он не долго был бы близок к власти. Либеральный социолог ясно предвещает грядущие насилия, которым он не покорится безропотно. Парето любят или же его ненавидят, однако в нем следует видеть не представителя какой-то партии, а интерпретатора, склонного к пессимистическому и циничному образу мыслей, который никто полностью не разделяет, даже, к счастью, и он сам.
Парето — из тех мыслителей, значение которых большей частью определяют их враги и которые всегда одержимы духом критики. Он выступает одновременно против варваров и цивилизованных людей, против деспотов и простодушных демократов, против философов, стремящихся найти окончательную истину, и против ученых, полагающих, что лишь наука чего-то стоит. Следовательно,- действительное значение его творчества не может не оставаться неопределенным. Парето недвусмысленно отказывается о.пределять цель, которую должны ставить перед собой индивид или общество. Спрашивая себя о том, полезно ли предоставлять коллективу несколько десятилетий или веков, если этот яркий период закончится потерей национальной независимости, он заявляет, что на подобный вопрос нет ответа. Поэтому некоторые читатели могут подумать, что лучше сберечь блеск цивилизации, хотя бы ценой последующего политического унижения, а другие, что следует прежде всего поддержать единство и силу нации, хотя бы в ущерб культуре.
471

Парето намекает на какое-то внутреннее противоречие между научной истиной и общественной выгодой. Применительно к обществу истина — это скорее фактор его дезинтеграции. Истинное не есть обязательно полезное; полезное соткано из йымыслов и иллюзий, каждый волен выбирать истину, исходя из личных предпочтений, или выгоду, чтобы служить обществу, к которому он принадлежит. Политические уроки Парето, по существу, двусмысленны.
6. Спорное сочинение
«Трактат по общей социологии» занимает особое место в социологической литературе. Это огромная книга, огромная в буквальном смысле слова, не вписывающаяся в основные потоки социологии, вызывающая самые противоречивые оценки. Одни рассматривают это сочинение как шедевр человеческого духа, другие, не менее пристрастные, видят в нем монумент глупости18. Эти крайние суждения можно считать одинаково квалифицированными. Редкий случай. Чаще всего по прошествии полувека страсти утихают, и произведение получает оценку, не всегда точно соответствую,-щую достоинствам автора, но все же в определенной степс! ни им адекватную. В случае с «Трактатом по общей социологии» ссылка на общественное мнение исключается, потому что его просто нет. Сам этот факт указывает на сомнительные свойства «Трактата», и прежде всего на то, что страсти,, вызванные его появлением, еще не улеглись. Дело в том, чтр книга порождает у читателя чувство беспокойства, а некоторые, как, например, один из моих итальянских друзей, охотно говорят, что мысль Парето больше всего подходит людям определенного возраста, начинающим испытывать отвращение к миру. Но следует избегать таких страстей и крайних суждений. Мое собственное суждение, которое я хотел бы теперь четко изложить, оказывается где-то между двумя крайностями.
Психологические особенности Парето, сказавшиеся при написании «Трактата», следующие: социолог начинал свой путь инженером и в своей области он опытным путем познал, что такое логический поступок: поступок, определяемый научным знанием, эффективность которого свидетельствует о согласии между актами сознания и развитием событий объективного мира. Затем он стал экономистом и в другой форме опять встретился с теми же самыми особенностями логического поведения, определяемого на сей раз подсчетом прибыли, издержек или продуктивности. Эко-
472

номическии, расчет позволяет определить логический поступок, который при наличии определенных целей и необходимых средств стремится соответствовать иерархии предпочтений с учетом (в соответствии с научными знаниями) внешних обстоятельств. Но Парето не оставался экономистом. Он наблюдал мир политики, режимы во Франции и Италии конца XIX — начала XX в. Он был поражен фундаментальными различиями между логическими поступками инженера или экономического субъекта и поведением политиков. Политики взывают к разуму, бесконечно рассуждают, но они иррациональны. Одни полагают, будто религия человечества имеет ту же первопричину, что и поведение инженера или экономического субъекта, другие считают возможным изменить с помощью науки общественный строй и предвещают царство справедливости на следующий день после социалистической или либеральной революции.
Другими словами, сличая свой опыт инженера и экономиста с данными политической науки, Парето начинает постигать то, что составляет основной мотив его сочинения, а именно антиномию логических и нелогических поступков, и одновременно он обнаруживает, что худшая иллюзия — иллюзия либералов и демократов предшествующего поколения, которые полагали, что человечество благодаря прогрессу разума вступит в беспримерную эпоху. Парето противник ошибочных убеждений поколения 1848 г. Констатируя, чем стала реальная демократия, как функционируют представительные институты, он с горечью заключает, что ничего не изменилось и что по-прежнему ведут игру привилегированные меньшинства. Меньшинства могут бесконечно менять производную, или оправдывающую теорию, но реальность остается прежней. Любой политический режим олигархичен, любой политик — корыстен или бесхитростен, очень часто менее наивный, т.е. менее порядочный, бодее полезен обществу. А впрочем, почему индивидуальная порядочность должна быть условием общественной полезности? ЦрчемУ научная истина должна служить связующим началом общества?
Таков, по-видимому, узловой пункт учения Парето, и отсюда понятно, почему он всегда будет оставаться в одиночестве среди профессоров и социологов. Он почти несносен со своим утверждением вредности истины как таковой. Я не уверен, что Парето был убежден в этом, но он кокетничал таким утверждением.
Чтобы определить научную ценность «Трактата по общей социологии», нужно рассмотреть последовательно две его основные части: теорию остатков и производных, с одной сторо-
473

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Обществе общество обществом
Портретное изображение отдельного американского общества
Установленными законодателем
Арон Р. Этапы развития социологической мысли социологии 9 поступки
Арон Р. Этапы развития социологической мысли социологии 13 истории