<<<     ΛΛΛ     >>>   

Напротив, эмпирико-каузальные модели обычно представляют собой высказывания о корреляциях между измеренными перемен­ными, упорядоченными в линейную и временную последователь­ность. Цель — «объяснить изменчивость» зависимой переменной на основе ряда независимых и промежуточных переменных [11; 22]. Такие упражнения в действительности всего лишь эмпирические описания, потому что понятия в модели данного типа — это изме­ренные переменные для частного эмпирического случая. И все же, несмотря на недостаточность абстракции, подобные понятия часто считают «теоретическими». Следовательно, как и в случае с эмпи­рическими пропозициональными схемами, эти более эмпирические модели будут гораздо менее полезными при построении теории, чем аналитические. Подобно своим пропозициональным аналогам, кау­зальные модели описывают регулярность в совокупности данных, что требует для настоящего объяснения более абстрактной теории.

Мой обзор различных стратегий построения социологической теории подошел к концу. Из сказанного ясно, что пригодными для аналитического теоретизирования и теоретизирования вообще я признаю лишь некоторые из указанных стратегий. Завершим обзор более отчетливой оценкой их относительных достоинств.

С аналитической точки зрения, теория должна быть, во-первых, аб­страктной и не привязанной к частным особенностям исторического эмпирического случая. Отсюда следует, что эмпирическое модели­рование и эмпирические пропозициональные схемы — это не тео­рия, а констатация регулярностей в массиве данных, которые требу­ют теории, объясняющей их. Они своего рода explicandum в поисках какого-то explanans. Во-вторых, аналитическое теоретизирование предполагает необходимость проверки теории на фактах, и потому метатеоретические и детально разработанные аналитические схе­мы тоже не теория в подлинном смысле слова. В то время как мета­теория высоко философична и не поддается проверке, сенсибили­зирующие аналитические схемы можно использовать в качестве отправных пунктов для построения проверяемой теории. Если игнорировать антипозитивистские догматы их авторов, то такие схемы могут дать хорошую базу, чтобы начать концептуализацию основных классов переменных, могущих быть встроенными в про­веряемые суждения и модели. Это возможно и с натуралистически­ми аналитическими схемами, но достигается труднее, так как они имеют тенденцию уделять чрезмерное внимание величию собствен­ной архитектоники. Наконец, вопреки некоторым аналитическим теоретикам, я полагаю, что теория должна содержать нечто боль­шее, чем абстрактные высказывания о регулярных явлениях: она должна обратиться к проблеме причинности, не ограничиваясь про­стой причинностью эмпирических моделей. По моему мнению, аналитические модели существенно дополняют абстрактные суж­дения, выясняя сложные причинные взаимосвязи (прямые и кос­венные влияния, петли обратной связи, взаимные влияния и т. д.) между понятиями в этих суждениях. Без таких моделей трудно уз­нать, какие процессы и механизмы задействованы в отношениях, которые отражены в некотором абстрактном суждении.

Следовательно, аналитическая теория должна быть абстрактной. Она должна отображать общие свойства универсума, быть проверя­емой или способной порождать проверяемые суждения. Такая тео­рия не может пренебрегать причинностью, действующими процес­сами и механизмами. И потому наилучший подход к построению теории в социологии — это сочетание сенсибилизирующих анали­тических схем, абстрактных формальных суждений и аналитичес­ких моделей [8; 65]. Вместе они обеспечивают наибольшую твор­ческую синергию. И хотя разные аналитические теоретики склонны возносить один вид схем над другим, именно одновременное исполь­зование всех трех подходов обеспечивает наивысший потенциал для развития «естественной науки об обществе». В несколько иде­ализированной форме мои выводы наглядно представлены на рис. 1 (более подробное пояснение элементов на рис. 1 см. [64; 8]).

Очевидно, что можно начинать теоретизирование с построения сенсибилизирующих аналитических схем, которые в предваритель­ном порядке выделяют ключевые свойства социального универсу­ма. Само по себе такое конструирование малополезно, поскольку схему нельзя проверить. Скорее ее можно использовать лишь для «интерпретации» событий. На мой взгляд, этого недостаточно: не­обходимо также выводить из таких схем абстрактные и проверяе­мые суждения и одновременно моделировать действующие про­цессы, чтобы на этой основе соединить понятия в суждении. Эти операции сами по себе, независимо от эмпирических опытов и про­верок, могут потребовать пересмотра исходной «сенсибилизирую­щей» схемы. Сама конструкция аналитической модели тоже может подтолкнуть к переосмыслению какого-то абстрактного суждения. Здесь важно то, что все три вида деятельности взаимно усиливают друг друга, и это я называю «творческой синергией».

Напротив, натуралистические аналитические схемы и метатеоретизирование имеют тенденцию к излишней философичности и оторванности от практической работы в реальном мире. Они пере­рождаются в чрезмерно реифицированные конструкции и либо со­средоточены на совершенстве своей архитектоники, либо одержи­мы схоластической страстью «разрешать» философские проблемы. И все-таки я считаю эти конструкции не совсем бесплодными, но скорее обретающими полезность только после того, как мы уже разработали законы и модели, в которых уверены. После этого до­полнительная философская дискуссия полезна и может стимулиро­вать пересмотр законов и суждений. Но без этих законов и суждений аналитические схемы и метатеории превращаются в самодовлеющие философские трактаты. Связующим звеном между отдельными суждениями и моделями и более формальными аналитическими схе­мами и метатеориями служат сенсибилизирующие аналитические схемы. Если использовать эти схемы, чтобы стимулировать форму­лировку суждений, и пересмотреть их в свете проверки суждений опытом, они смогут создать обогащенные эмпирической информа­цией предпосылки для более сложных натуралистических схем и метатеорий. В свою очередь, метатеория и натуралистические схе­мы, когда они отталкиваются от некой «пропозициональной» базы, могут стать источником важных догадок, стимулирующих оценку существующих суждений и моделей. Однако без привязки к прове­ряемой теории аналитические схемы и метатеория погружаются в ре-ифицированный мир утонченных философских спекуляций и споров. На более эмпирическом уровне построения теории, суждения среднего ранга, т. е. в сущности, эмпирические обобщения, приме­няемые к целой содержательной области, могут оказаться полезны­ми как один из путей проверки более абстрактных теорий. Такие «теории» среднего уровня упорядочивают результаты исследований целых классов эмпирических явлений и, следовательно, обеспечи­вают сводный массив данных, который может пролить свет на не­который теоретический закон или модель. Эмпирические каузаль­ные модели могут выявить действующие во времени процессы, чтобы соединить соответствующие переменные в теории среднего уровня или простом эмпирическом обобщении. В качестве таковых они могут помочь оценить степень правдоподобия аналитических моделей и абстрактных суждений. Но без абстрактных законов и моделей эти эмпирические подходы не помогут выстроить теорию. Ибо не направляемые абстрактными законами и формальными мо­делями, теории среднего уровня, причинные модели и эмпирические обобщения создаются ad hoc, без заботы о том, способствуют ли они прояснению глубинной динамики универсума. Лишь иногда удается через индукцию выйти за рамки этих эмпирических форм и создать настоящую теорию, ибо в действительности построение теории идет иначе: сперва — теория, затем — проверка данными. Конечно, такие упорядоченные, направленные данные способствуют оценке теорий. Но когда начинают с частностей, то редко поднимаются над ними. Такова моя позиция и позиция большинства аналитических те­оретиков. Начинай с сенсибилизирующих схем, суждений и моделей и только потом берись за формальный сбор данных или метатеоре-тизирование и масштабное схемосозидание. Хотя большинство ана­литических теоретиков и согласилось бы с такого рода стратегией, но существуют заметные разногласия по содержанию аналитичес­кого теоретизирования.

Содержательные споры в стане аналитических теоретиков ведут­ся о том, чем должна заниматься теория. Каковы наиболее важ­ные свойства универсума? Какие из них более «фундаменталь­ны», какие следует изучать в первую очередь? Как примирить микропроцессы действия и взаимодействия с макродинамичес-кими процессами дифференциации и интеграции больших люд­ских совокупностей? Все это разновидности вопросов, занимаю­щих аналитическую теорию, и, хотя они, без сомнения, важны, теоретики социологии потратили на их обсуждение слишком мно­го времени. К счастью, при этом встречались и более плодотворные усилия, направленные на то, чтобы понять некоторое важное свойство социального мира, развивать сенсибилизирующую аналитическую схему для рассмотрения важных вопросов, разработать абстрактные понятия и суждения и строить абстрактные модели действующих ме­ханизмов и процессов, внутренне связанных с этим свойством.

Я не могу дать обзор всех таких попыток построения теории. Вместо этого я намерен изложить мои собственные воззрения на основные свойства социума и образцы того типа аналитического теоретизирования, который кажется мне наиболее продуктивным. При этом я поневоле буду суммировать большую часть того, что сделано в аналитических теориях, поскольку мой подход очень эк­лектичен и многое заимствует от других. Но я должен предупре­дить читателя относительно нескольких моментов. Во-первых, я заимствую избирательно и, следовательно, не вполне справедлив к тем концепциям, откуда беру идеи. Во-вторых, я весьма охотно заимствую и у тех, кто не относит себя к аналитическим теорети­кам; вполне возможно, что они окажутся враждебно настроенными по отношению к тому роду теоретизирования, который защищаю я. С учетом этих оговорок приступим к делу.

Как упоминалось ранее, большинство натуралистических анали­тических схем слишком сложны. Вдобавок они имеют тенденцию все более разрастаться, по мере того как новые измерения действи­тельности отражаются в постоянно развивающейся системе катего­рий, а новые элементы в схеме согласуются со старыми. Сенсибили­зирующие аналитические схемы также страдают этой склонностью к разбуханию путем добавления новых понятий и нахождения но­вых аналитических связей. Но я думаю, что чем сложнее становят­ся аналитические схемы, тем меньше их полезность. На мой взгляд, со сложностью надо управляться на уровне суждений и моделей, а не сводной направляющей системы понятий [conceptualframework]. Так, аналитическая схема должна просто обозначить общие классы переменных, предоставив детали конкретным суждениям и моделям. Поэтому сенсибилизирующая схема на рис. 2 гораздо проще многих существующих, хотя она, несомненно, становится сложнее, когда каждый из ее элементов анализируют в деталях.

Одна из причин сложности существующих схем в том, что они пы­таются сделать слишком много. Для них типично искать объяснения «всего и разом» [68]. Однако на ранних этапах своего развития науки не слишком продвигались вперед, пытаясь достигнуть преждевременно их всесторонности. Отражением этого настойчивого стремления построить всеобъемлющую схему стало нынешнее возрождение интереса к про­блеме «связи» микро- и макроуровня, или, как это часто называют, раз­рыва между ними [10; 40; 62]. Теперь теоретики хотят объяснить — микро- и макропроявления — все сразу, несмотря на то, что ни микропроцессы взаимодействия между индивидами в определенных ситуациях, ни макродинамики больших скоплений людей не были адек­ватно концептуализированы. На мой взгляд, вся эта возня с пониманием микроосновы макропроцессов и наоборот [макроосновы микропроцес­сов] преждевременна. Рис. 1 предполагает сохранить разделение на мак­ро- и микросоциологию, по крайней мере, на некоторое время. Поэто­му «разрыв» между микро- и макропроцессами остается и, кроме как метафорически, я не предлагаю его заполнять.

Применительно к микропроцессам я вижу три группы движущих сил, имеющих решающее значение в аналитическом теоретизирова­нии: процессы «энергизирующие» или побуждающие индивидов вза­имодействовать (заметим, что я не говорю «действовать», ибо этот термин получил слишком большую понятийную нагрузку в социо­логии) [63]; процессы, действующие на индивидов в ходе взаимного приспособления их поведения друг к другу, и процессы, структури­рующие цепи взаимодействия во времени и пространстве. Как пока­зывают стрелки на рис. 2, эти микропроцессы взаимосвязаны, каждый класс действует как некий параметр для других. Для макропроцессов я вижу в аналитическом теоретизировании три центральных типа ди­намики: процессы количественного собирания, определяющие число действующих (будь то индивиды или коллективы) и их распределение во времени и пространстве; процессы дифференциации действующих во времени и пространстве и процессы интеграции, координирующие взаимодействия действующих во времени и пространстве.

Микродинамика

Как уже сказано, аналитическая сложность должна быть добав­лена на уровне моделирования, а иногда и на уровне суждений, по­тому что только здесь теоретические идеи имеют шанс быть проверенными на фактах (причем все проблемы, о которых заявляют критики позитивизма, надлежащим образом учитываются и отвер­гаются, по меньшей мере, в их крайней и изнуряющей разум фор­ме). Таким образом, задача микроанализа — поточнее определить в абстрактных моделях и суждениях движущие силы трех классов переменных: мотивационных, интеракционных и структурирую­щих. Начнем с мотивационных процессов.

Процессы мотивации. Концептуализация «мотивов» в теорети­ческой социологии так и не вышла пока из состояния неопределен­ности. Трудности связаны с анализом и измерением того, «что дви­жет людьми» и «заставляет их действовать». Социологи до сих пор говорят о поведении, действии и взаимодействии так, что это меша­ет увидеть, о чем идет речь. А фактически речь в немалой степени идет о проблеме мотивации. Тем самым они затемняют анализ и мо­тивации, и взаимодействия. Гораздо полезнее аналитически разде­лить эти явления, представив простую модель того, что «толкает», «побуждает», направляет и сообщает энергию людям, заставляя их взаимодействовать определенным образом. Возможно, эти термины нечетки, но тем не менее они передают мои общие устремления.

Во всех ситуациях взаимодействия можно найти четыре вида мо­тивационных процессов: процессы, поддерживающие «онтологиче­скую безопасность» [30] или удовлетворяющие скрытую потребность в уменьшении безотчетной тревоги и в достижении чувства взаим­ного доверия; процессы, сосредоточенные на поддержании того, что некоторые интеракционисты именуют «центральной концепцией «я», т. е. на подтверждение некоего центрального и основного оп­ределения человеком своего особенного типа бытия; процессы, относящиеся к тому, что экономисты-утилитаристы и бихевиори­стские теоретики обмена рассматривают как усилия индивидов, направленные на «получение выгоды» или увеличение своих мате­риальных, символических, политических или психических ресур­сов в ситуациях [37]; наконец, процессы, учитывающие то, что эт-нометодологи иногда называют «фактичностью», основанные на предположении, что мир имеет косный, объективно-фактуальный характер и соответствующий порядок [27]. Эти четыре вида про­цессов соотносятся с разными концепциями мотивации в психоана­литической [24], символико-интеракционистской [41], бихевиорист-ско-утилитаристской [37] и этнометодологической [27] традициях. Обычно их рассматривали как антагонистические подходы, хотя суще­ствуют достойные внимания исключения (см., например, [17; 30; 60]).

На рис. 3 представлена аналитическая модель основных взаимоот­ношений между названными четырьмя видами процессов. Правая сторона рис. 3 показывает, что всякое взаимодействие мотивировано сооб­ражениями обмена. Люди хотят почувствовать, что они повысили свой ресурсный уровень в обмен на трату энергии и вложение части ресур­сов. Естественно, характер ресурсов может меняться, но аналитические теории обмена обычно рассматривают как наиболее общие из них — власть, престиж, людское одобрение и иногда материальное благосо­стояние. Поэтому с точки зрения самых современных «обменных» подходов индивиды «побуждаемы» искать выгоду именно на основе этого рода ресурсов. Большое место в человеческом взаимодействии занимают переговоры относительно власти, престижа и одобрения (и изредка материальных выгод). Я не буду здесь останавливаться на доводах теории обмена, поскольку они хорошо известны, но думаю, что ее основные принципы хорошо резюмируют один из мотивацион-ных процессов.

Другой мотивационный процесс — тоже часть межличностных обменов: это разговор и беседа. Я думаю, что Коллинз [18] прав, усматривая в них главный ресурс взаимодействия, а не просто сред­ство передачи или посредника. То есть люди «тратятся» в разговоре и беседе, надеясь получить не только власть (уступку), престиж или одобрение, но и вознаграждение в разговоре per se. Действительно, люди обговаривают ресурсы, скрытые в беседе, так же активно, как и другие ресурсы. Из таких бесед они извлекают «смысл» и «чув­ство удовлетворения» или то, что Коллинз называет «эмоцией». Иными словами, люди тратят и умножают свой «эмоциональный капитал» при обменах в ходе бесед. Таким образом, разговор — не только средство передачи власти, престижа, одобрения от человека к человеку, но и самостоятельный «ресурс».

Однако «переговоры» относительно ресурсов, скрытых в бесе­дах, включают нечто большее, чем обмен. Сюда входят также по­пытки «дополнить» и «истолковать» то, что происходит во взаимо­действии. Ситуация не считается «правильной» без возможности пользоваться словами, невербальными жестами, особенностями дан­ной обстановки и другими ключами к более полному постижению «смысла того, о чем шел разговор» и «что происходит». Гарфинкель [27] первым сделал на этом акцент: многое из того, что случается во взаимодействии, требует истолкования жестов в свете определенно­го контекста взаимодействия. Люди используют имплицитные резер­вы знания и понимания для истолкования беседы, чтобы удобно чувствовать себя в контексте взаимодействия. И они привлекают разнообразные «народные» или «этнические» методы, чтобы поро­дить чувство взаимопонимания, чувства сходства между собой ми­ров их опыта. Поэтому, вдобавок к осуществлению обмена ресур­сами, беседы — это и переговоры о том, «что именно происходит». Когда ощущение взаимного согласия о природе ситуации нарушено (как это было очевидно в знаменитых «провоцирующих эксперимен­тах» Гарфинкеля), индивиды усердно стараются «восстановить» чув­ство общности опыта, переживаний и принадлежности к одному миру. Когда индивиды не могут сохранить чувство общей с другими вселенной, их тревога растет; чувство доверия, столь необходимое для онтологической безопасности, подорвано, что, в свою очередь, побуждает людей заниматься перетолковыванием и передоговари­ваться по поводу результатов своих «разговорных» обменов. Неожи­данное следствие таких переговоров — усиление тревожности, но если участники способны использовать «этнометоды», дабы прийти к ощущению, что они живут в одинаковом для всех мире фактов, тогда тревога уменьшается. И потому потребность в «фактичности» есть мощная мотивационная сила во взаимодействии людей, как это и показывают процессы, обозначенные в нижней части рис. 3.

Вернемся к верхней части рис. 3, где еще одну мотивирующую силу во взаимодействии составляют усилия при всех обстоятельствах сохранить представление о себе как личности определенного рода. Это реализуется в первую очередь через обменные отношения, орга­низованные вокруг власти, престижа, одобрения, а также приобрете­ния эмоционального капитала в беседах. Следовательно, если люди почувствуют, что получают некую «психологическую выгоду» в сво­их обменах, они подтвердят и свою самооценку, которую я рассмат­риваю как главный передаточный механизм посредничества между их «центральным "я"» [42] и результатами обменов. Как указывают пунктирные стрелки, вторичный процесс в подтверждении «выго­ды» — это динамика, приводящая к «ощущению фактичности». В той мере, в какой достижение фактичности проблематично, инди­виды не будут чувствовать, что имеют «выгоду» от взаимодействия, и потому у них будут трудности с подтверждением самооценки и «концепции "я"» в такой ситуации. Будь то от этого вторичного ис­точника либо просто от неспособности увеличить эмоциональный капитал или вырвать уступку, одобрение и престиж, неудача в само­утверждении порождает тревогу, которая, в свою очередь, разъедает веру [в себя], столь существенную для онтологической безопасности.

Здесь не стоит вдаваться в подробности этой модели, но важно заметить, что она представляет собой попытку свести разные анали­тические традиции в более синтетическую картину мотивационной динамики. В конце этого подраздела я бы хотел проиллюстрировать свою общую теоретическую стратегию, применив данную модель для разработки нескольких абстрактных «законов мотивации».

1. Уровень мотивационной энергии индивидов в ситуации взаи­модействия есть обратная функция степени, в какой индивидам не удается: а) достичь ощущения онтологической безопасности; б) раз­вить предпосылку фактичности; в) утвердить свое «центральное "я"» и г) достичь ощущения преумножения своих ресурсов.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Ибо общество само представляеторганизм
Отношения между системой
Были бы говорить
Единство