<<<     ΛΛΛ     >>>   

Городской человек должен тщательно разделять свою част ную н публичную жизнь. Поскольку его существование в совре менном городе зависит от очень сложной системы услуг, то его взаимодействия с окружающим миром с необходимостью чаше всего имеют публичный характер и становятся, как говорят со циологи, функциональными, или вторичными. В большинстве случаев, имея дело с людьми, человек не может позволить себе интересоваться ими как личностями, он должен ограничить свое общение с ними теми услугами, которые они предоставляют ему, а он им. Для городской жизни это необходимо. Бели бы контролеры в супермаркете или лифтеры стали участвовать в жизни тех, кого они обслуживают, Это было бы опасно для общества. Это привело бы к полному развалу тех жизненно важных систем, одну из частей которых составляют эти служащие. Городская жизнь требует, чтобы с большинством из тех, с кем нам приходится встречаться, мы общались просто как с людьми, т.е. не как с вещами, но н не как с близкими друзьями. А это, в свою очередь, обеспечивает нам нечто вроде иммуни тета против нежелательных личностных отношений, Луис Вирт' так описывает эту ситуацию; «Характерно, что, сталкиваясь

Луис Вирт (1897 — 1952) —видный американский социолог . Работал в области городской социологии , первые предложил понятие городского образа которое сохраняет авторитетность до сегодняшнего дня .

56

друг с другом, горожане играют строго определенные роли. Удовлетворение их жизненных потребностей, конечно, зависит от большего числа людей, чем у сельских жителей, и потому они связаны с большим числом организаций. Но они меньше за- виевт от отдельных лиц. и их зависимость от другах ограничена строго определенными аспектами деятельности этих других людей. Именно это имеют в виду, когда говорят, что для города характерны вторичные, а не первичные контакты. Безусловно, в городе могут возникать и непосредственные человеческие контакты, но и они остаются безличными, поверхностными, крат ковременными и частичными. Замкнутость, безразличие к скеп сис, которые обнаруживают в своих взаимоотношениях горо жане, мог>т быть всего лишь средством самозащиты от личност ных притязаний и ожиданий других людей» 1 .

Такой иммунитет ведет к формированию образа жизни, ко торый часто кажется холодным и даже бездушным тем, кто незнаком с динамикой городской жизни. Этого не поняли многие писатели и социологи. Романтики культуры, такие, как Рильке и Ортега, С отвращением отшатнулись от того, что они приняли за жестокость города. Подобная же критика звучала и со сто роны социологов. Они выражали недовольство тем, что отноше ния между людьми в городе лишаются подлинно человеческого содержания и становятся механическими и безжизненным it.

Одним из самых влиятельных критиков городской жизни был немецкий социолог Фердинанд Теннис (1855—1936). Его творчество и сегодня оказывает существенное влияние на соци ологию и анализ культуры. В 1SS7 г. Теннис опубликовал книгу «Община и общество*, где противопоставлены согласованная органическая сплоченность Gemeinschaft (общины) и более рациональная, спланированная и частичная связь Gcscllsctiaft (общества). Каспар Нейгел так резюмирует это разграничение Тенниса: «Отношения типа Geraeinscfiafl более интегральны, люди подкодят друг к другу ближе, их взаимодействие более устойчиво. В Gesellschaft их взаимоотношения ограничены кон кретными, почти формальными взаимными обязательствами... Взаимодействие может сводиться лишь к необходимым встречам, так что стороны остаются фактически анонимными» .

Теннис имеет в виду то же самое, что другие социологи описывают как дихотомию «первичных» и «вторичных* отношений, или «органических» и «функциональных». Мне приходилось жить и в деревне, и в городе, и потому я хорошо понимаю, что именно подразумевают эти термины. Когда я был ребенком,
мои родители никогда не говорили просто "молочник", "страховой агент", "старьевшик". Их называли по имени: Пол Вивер, Джо Вклланова и Рокси Баразано, Все торговые операции нашей семьи были только частью более разветвленной системы дружеских и родственных связей с теми

57

же людьми. Эти операции никогда не были анонимными. Более того, к случайному торговцу или чистильщику обуви, которого ми не знали, всегда относились с большим подозрением, пока не становилось точно известно, откуда он, кто его родители и из «приличной» ли он семьи. Поездки в бакалейную лавку» на бен зоколонку или на почту всегда были одновременно и дружес кими визитами и никогда — чисто функциональными контак тами.

Теперь, когда я живу в городе, мои взаимодействия с людьми имеют совсем другой характер. Если мне нужно почи нить карбюратор в машине, или купить телевизионную антенну, или получить деньги б банке, я вступаю в функциональные отношения С механиками» продавцами и банковскими служа щими, которых я никогда не встречаю в каком-либо ином ка честве. Но эти контакты ни в коем случае нельзя назвать "мерзкими", «гнусными» или "бесчеловечными", хотя они и в самом деле обычно бывают краткими, во всяком случае, зани мают не больше времени, чем требуется для осуществления не обходимых операций и обмена краткими вежливыми форму лами. Некоторые из таких встреч повторяются довольно часто, так что я успеваю изучить манеру поведения, а иногда даже узнаю имена некоторых из этих людей. Но такие отношения функционально ограничены и «части ч и ы». Я не нстречаю этих людей ни в каких других ситуациях. Для меня они по своей сути остаются столь же анонимными, как и я для них. И в са мом деле, когда я обращаюсь к механику по поводу испортившегося карбюратора, то надеюсь, что больше никогда ею не увижу. Но это вовсе не значит, что он мне неприятен: просто я не хо тел бы, чтобы мой карбюратор вновь вышел из строя. Здесь важно то, что мои отношения с банковским служащим и меха ником не могут стать менее человечными или менее подлин ными только оттого, что мы оба предпочитаем поддерживать их анонимность. Именно здесь многие из попыток теологического осмысления урбанизации идут в совершенно ложном направле нии.

Теологи тратят много сил, чистосердечно обличая «обезличенность городской жизни». Подобные нападки часто основаны на неверном понимании философии отношений типа "Я и Ты", предложенной Мартином Бубером. В отличие от того, что думают некоторые его толкователи, сам Бубер никогда не утверждал, будто все наши отношения должны быть столь же глубокими, межличностными, как отношения типа *Я — Ты*. Он знал, что это драгоценный и редкий опыт. Но Бубер в самом деле дал основания для недоразумений: он не уделил достаточ ного внимания вопросу о том, каково место тех типов отноше ний, на которых в действительности основана большая часть нашей жизни. Но к этому мы обратимся чуть позже.

Недавно несколько протестантских пасторов провели социологическое исследование в городских районах, застроенных многоэтажными помами, где они собирались организовать церковные группы. Это исследование показало, что современная христианская теология, как правило, придает отношениям «Я — Ты» слишком большое значение. Исследователей поразило, что вопреки их ожиданиям новые обитатели этих домов вовсе не страдали от одиночества и не жаждали обшения. Они не хотели встречаться со своими соседями в каком-либо ином качестве, а также не были заинтересованы в создании церковных или иных обществ или групп. Сначала пасторы выразили сожаление о том, что они назвали «социальной патологией* или «психологией ежа». Позже, однако, они обнаружили, что то, с чем они столкнулись, — всего лишь способ самосохранения. Сопротивление, которое жители много квартирных домов оказывают попыткам вовлечь их в общение с соседями, — это прием, которым они должны владеть, ecjn стремятся сохранить какие бы то ни было человеческие отношения. Это неотъемлемая черта облика мирского града.

Осуждая городскую анонимность, пасторы ошибочно ото ждествляли этос доурбанистической эпохи с христианским поня тием койнония'. Это не одно и то же. Пасторы хотели создать нечто вроде деревенской близости между людьми, которые глав ным образом потому к переехали в многоэтажные дома, что стремились избежать отношений, к которым их принуждало отсутствие анонимности в деревне. У жителей многоэтажек, как и вообще у большинства горожан, отношения с другими людьми основаны на свободном выборе и общих интересах и, как пра вило, не зависят от территориальной близости. Исследования показали» что дружеские связи внутри большого жилого ком плекса строятся по признаку возраста, размеров семьи и личных интересов обитателей. Эти связи обычно определяются не одним лишь соседством квартир. Поэтому сожалеть о том, что люди из многоэтажек годами живут на одной лестничной площадке, по- настоящему друг друга не зная, — значит не понимать, что многие сознательно избегают тесного знакомства со своими «ближними». Это оставляет им больше времени и энергии для поддержания дружбы с теми, кого они сами выбрали. Отсюда вовсе не следует, что житель многоэтажки не может любить своего ближнего, если тот одновременно его сосед по площадке. Вполне может и 5 конечно, ничуть не меньше, чем член малень кой городской обшины. Проявляется это в том, что горожанин ведет себя как надежный соарендатор, несущий свою долю общей с соседом ответственности за ту сторону их жизни, кото-

Общение (греч.)

рад связана с жильем. Но для этого необязательно становиться закадычными друзьями.

Вес это значит, что городской секулярный человек призван строить отношения со своим ближним совсем не так, как это де лал его предшественник, член городской общины. Подобно сама ритянину из притчи Иисуса, которая была ответом на вопрос «Кто мой ближний?*, городской житель должен уметь делать все необходимое для обеспечения здоровья и благополучия своего ближнего. Человек, попавший в руки к грабителям» не был со седом самаритянина* но тот помог ему действенно и без лишних слон. Он не вступил с ним в отношения "Я— Ты" у а перевязал его раны и позаботился о том, чтобы у хозяина гостиницы хва тило денег на покрытие расходов.

Городская анонимность вовсе не обязательно бесчеловечна. А за деревенской общительностью может скрываться опасная враждебность. Безусловно, одиночество — серьезная проблема городской жизни. Но ее нельзя решить, принуждая горожан к отношениям, которые посягают на их частную жизнь и ограничивают их возможности ответственно сосуществовать со все большим числом соседей. Об этом забыли церковные иссле дователи, удрученные тем, что жители многоэтажек уклоняются от дополнительного общения. Пасторы подошли к горожанам с мерками оде рев сне кой теологии* и натолкнулись на их за щитную реакцию — вежливый отказ от лишнего общения. Без этого существование в городе было бы невозможным для чело века. Исследователи не учли того, что гражданин технополиса вынужден защищать и оберегать свою частную жизнь. Он дол жен ограничивать число людей, имеющих номер его телефона пли знающих его имя.

Обитатель маленького городка, напротив того, существует внутри ограниченной системы отношений и ощущает, что жизнь большого мира, возможно, проходит мимо него. Поскольку он живет среди людей, которые все между собой знакомы, он более склонен сплетничать и слушать пересуды других. Его частная жизнь публична, а публичную жизнь он воспринимает как свою собственную- Если житель большого города предпочитает отключать свой телефон, то сельский житель (или его жена), напротив, охотно подслушивает чужой разговор по параллель ному телефону и обсуждает его за чашкой кофе.

Житель большого города хочет четко разграничить частное и публичное. В противном случае публичная жизнь подавила бы и обесчсловечила его. Жизнь горожанина представляет собой точку пересечения десятков систем и сотен человеческих связей. Если он хочет лучше узнать одних, людей, то вынужден сохра нять более поверхностные отношения со многими другими. Городской житель слушает пересуды почтальона просто из вежли вости: ведь он, скорее всего, не интересуется теми, о ком хочет

60

поговорить почтальон. В отличие от моих родителей, с подозре нием относившихся ко всем чужакам, он обычно остерегается именно тех служащих, с которыми знаком.

Анонимность как освобождение от Закона

Как можно истолковать анонимность большого города с точки зрения теологии? Здесь вспоминается традиционное про тивопоставление Закона и Евангелия, Используя эти термины, мы подразумеваем не религиозные нормы и пламенные пропо веди, а напряжение между рабской зависимостью от прошлого и свободой для будущего. В этом смысле Закон означает все то, что привязывает нас к некритически воспринятым обычаям, а Евангелие — то, что освобождает нас для самостоятельных решений.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Плейбой адресован тем
Иногда изрекаемый в разделе советы плейбоя
Молодой человек стал тихо раздеваться в темноте
В ответ на это человек отказывается от привычных