<<<     ΛΛΛ     >>>   

Такое исследование, несомненно, подтвердит большую непрозрачность опосредо­ ванного школой способа воспроизводства. И тогда ее большая способность скрывать увековечение власти покажет ее реальную цену. Во-первых, становится все дороже быть наследником: элитные школы, как правило, везде подвергают учеников жестко­ му распорядку работы, спартанским стилям жизни, практикам интеллектуального и социального смирения, что требует значимых личных жертв. Во-вторых, стохастиче­ ская логика, которая сейчас правит передачей привилегий, такова, что даже пользуясь всеми преимуществами на старте, не каждому сыну главы компании, хирурга или уче­ ного обеспечено достижение сравнительно видной социальной позиции на финише гонки [16]. Конкретное противоречие опосредуемого школой способа воспроизвод­ ства как раз и выражено в создаваемом разобщении коллективного интереса класса, обеспечиваемого элитной школой, и интересом его отдельного члена, которым он не­ избежно должен расплачиваться.

Бурдье предполагает, что (ограниченная) нисходящая мобильность какой-то части молодежи верхнего класса и поперечные "девиантные траектории", приводящие неко­торых из них с одного полюса власти на другой, - например, отпрыск культурной ча­ сти буржуазии перемещается на ответственный пост в корпорации, в политике - это мощные источники перемен в поле власти, а также серьезные союзники "новых соци­альных движений", расцветших в век всеобщего соперничества ученых. Во всяком случае, при таком режиме не все наследники способны и желают взваливать на себя тяготы наследования.

Это значит, что поколенческая социология разнообразных форм власти не может ограничиться рисунком объективистской топологии распределителей капитала. Она должна вобрать в себя "специальную психологию", которую Дюркгейм упомянул, но так и не раскрыл [17]. То есть, она должна полностью отдавать себе отчет в социаль­ ном генезисе и реализации категорий мысли и действия, которыми участники разных изучаемых социальных миров воспринимают и актуализируют (или нет) потенциалы, которыми обладают. Для Бурдье такое анатомирование практического познания ин­ дивидов обязательно, так как социальные стратегии никогда не определяются одно­ сторонне объективными ограничениями структуры, - не более чем они ограничены субъективными намерениями агента. Скорее, практика порождается в обоюдном воз­ действии позиции и диспозиции то в гармоничной, то в диссонирующей встрече между "социальными структурами и ментальными структурами", между историей, "объекти­вированной" в форме этой социально моделированной матрицы предпочтений, и при­страстиями, составляющими габитус [18].

Вот почему "Государственную знать" открывает анализ практических таксоно­ мии и действий, посредством которых учителя и ученики вместе производят повсе­ дневную реальность французских элитных школ в качестве значимого жизненного мира ( Lebenswelt ). В первой части ("Ложное признание и символическое насилие") Бурдье показывает нам мышление профессора философии "Вышей нормальной шко­лы"; мы понимаем, как он думает, участвует и судит. Поэтому нам понятна изнутри фактическая очевидность неразрывной, но всегда отрицаемой связи успехов ученого с классовостью. Вторая часть ("Рукоположение") реконструирует с мельчайшими по­ дробностями и пафосом квази-магические операции разделения и соединения, путем которых научная знать объединяется душой и телом, преисполненная предельной уве­ ренности в справедливости своей общественной миссии. Основательная переделка личности входит в изготовление габитуса доминирования и раскрывает то, как власть исподволь формирует умы и желания изнутри, не меньше, чем путем "грубого при­ нуждения" внешними материальными условиями.

Как показывает Бурдье, доминирование возникает через конкретные отношения и присущие сознанию согласия ( fit ) между структурой и агентом, возникающего, ко­гда индивиды конструируют социальный мир на принципах видения, вытекающих из этого же мира, построенных согласно его объективному делению. То есть, он утвер­ ждает, что социальные агенты полностью детерминированы и полностью поддаются детерминации (тем самым, снимая схоластическую альтернативу структуры и агент­ ства).

Перефразируя Маркса, можно сказать, что у Бурдье мужчины и женщины делают собственную историю, но не категориями собственного выбора. Мы тоже можем ска­зать, не впадая в идеализм, что социальный строй, в своей основе, - строй гносеологи­ ческий, если мы также признаем, что познавательные схемы, посредством которых мы осознаем, интерпретируем свой мир, - сами по себе есть социальные конструкты, которые отражают внутри индивидов ограничения и возможности среды их возникно­ вения.

Но не загадочен ли факт, что официальные структуры, политика и персонал госу­ дарства - главное для большинства социологов политики - едва заметны в этой книге. Намеренное удаление их драматизирует один из ключевых аргументов Бурдье: госу­ дарство не обязательно находится там, где мы его ищем (то есть, там, где оно молча указывает нам, куда смотреть и где искать), или, точнее, что его влияние и успех мо­ гут быть самыми сильными как раз там, где и когда мы того не ждем и не подозреваем [19].

Для Бурдье отличительное свойство государства как организации, рожденной и оснащенной для сосредоточения власти (-ей), не там, куда, как правило, его помещают материалистические теории от Макса Вебера до Норберта Элиаса и Чарльза Тилли. Мы все еще слишком держимся за взгляды (восемнадцатого века) на государство как "сборщика налогов и вербовщика в армию", когда видим в нем агентство, успешно мо­ нополизирующее легитимное физическое насилие и забывающее заметить, что оно также, что много важнее, монополизирует легитимное символическое насилие [20].

Государство, показывает Бурдье, прежде всего "центральный банк символическо­ го кредита", поддерживающий все акты номинации: назначение и провозглашение со­циальных перегородок и фигур, то есть, провозглашение универсально значимого для компетенции данной территории и населения. И научные титулы - парадигмальное проявление "государственной магии": изготовление социальных идентичностей и су­деб в форме документов, смешение социальной и технической компетенции, превра­ щение непомерных привилегий в оправданное должное.

Насилие государства поэтому осуществляется не только и не главным образом по отношению к подчиненным, ненормальным, больным, к преступникам. Оно влияет на всех нас мириадами мельчайших и невидимых способов всякий раз, когда мы пони­ маем и строим социальный мир посредством категорий, вложенных в нас через наше образование. Государство не только "вон там" в форме бюрократий, властей, церемо­ ний. Оно также "здесь", неизгладимо выгравированное в нас, заложенное в глубины нашего бытия, в общие манеры нашего чувствования, мышления, суждения. Не ар­ мия, психиатрическая лечебница, больница, тюрьма, а школа — вот самый мощный проводник и слуга государства.

Дюркгейм был прав, когда, как хороший кантианец, описывал государство как "со­ циальный мозг", жизненная функция которого "думать", "особый орган разработки четких представлений о коллективности" [21, р. 89, 87]. Но эти репрезентации, настаи­ вает Бурдье, отражают классово разделенное общество, а не единый гармоничный социальный организм; их принятие - продукт скрытого навязывания, а не стихийного согласия. В отличие от тотемных мифов, "научные формы классификации", обеспе­ чивающие базу логической интеграции передовых национальных государств, суть классовые идеологии, служащие конкретным интересам, одновременно изображая их универсальными. Инструменты знания и конструирования социальной реальности распространяются и насаждаются школой. Они неизбежно становятся инструментами символического насилия. И созданная таким образом верительными грамотами знать обязана верностью, которую мы ей оказываем в двойном качестве подчинения и ве­ ры, тому факту, что "рамки интерпретации", которые государство выковывает и на­вязывает нам через школу, являются, по выражению К. Берка, многочисленными "рамками согласия" [22]. Мы мягко впряжены в ярмо, которого даже не замечаем.

Давая, во-первых, анатомию производства нового капитала и, во-вторых, анализ социальных последствий его циркуляции в разных полях, выполняющих труд домини­ рования, "Государственная знать" раскрывает социологию образования Бурдье та­ кой, какая она есть и какой была изначально. Это антропология генерирования вла­ сти, сфокусированная на конкретном вкладе символических форм в ее действие, пре­ образования и натурализацию. На фоне концентрации внимания триумвирата классиков и основателей социологии на религии как опиуме, моральном цементе и бо­ жественности нарождавшегося капиталистического модерна, пристальный интерес Бурдье к школе - результат роли, которую он отводит ей как гаранту современного общественного строя. Посредством государственной магии, освящая социальные гра ницы, школа вписывает их одновременно в объективность материального распреде­ления и в субъективность познавательных классификаций.

Предупреждение Вебера, что «патенты образования создадут привилегированную "касту"», оказалось предвидением. Технократы, руководящие сегодня капиталистиче­скими фирмами и правительственными офисами, распоряжаются арсеналом невидан­ных в истории полномочий и титулов: собственности, образования, наследования. Им не надо выбирать между рождением и заслугами, аскрипцией и достижительностью, наследством и усилиями, аурой традиции и эффективностью модерна, - они могут рас­ поряжаться всем этим. И все же трезвый диагноз Бурдье о пришествии государствен­ ной знати не обрекает нас на цинизм и пассивность или на ложный радикализм люби­ телей порассуждать о "политике культуры". Ибо относительная автономность, кото­ рой по необходимости должна пользоваться символическая власть для выполнения своей легитимирующей функции, всегда влечет за собой возможность перенаправить ее на службу целей иных, нежели воспроизводство. Это особенно верно, когда "цепь легитимации" удлиняется и путается и когда доминирование осуществляется от имени разума, универсализма и общего блага.

Разум, утверждает Бурдье, доводя историцистский рационализм до предела, это и не ницшеанский трюк иллюзиониста, подпитываемый "волей к власти", и не инвари­ант антропологии, коренящийся в имманентной структуре человеческой коммуника­ции (Хабермас). Это мощное, хотя и хрупкое историческое изобретение, рожденное умножением таких социальных микрокосмов как поля знания, искусства, права, поли­ тики, где ценности можно реализовать, пусть и не до совершенства [23]. И то, что все больше сторонников игры в доминирование считают нужным придумывать рацио­ нальные небылицы для оправдания своих действий, повышает шансы того, что они, парадоксально, содействуют вопреки своим намерениям поступательному движению разума.

Играть с универсализмом - значит играть с огнем. И коллективная роль интеллек­ туалов как носителей "корпоративности универсального" заключена в том, чтобы за­ ставить мирскую власть соответствовать именно тем нормам разума (навязывая их друг другу), к которым они взывают, пусть и лицемерно. Это ставит науку - а социаль­ ную науку в особенности - в эпицентр противоборств нашего века. И чем больше на науку ссылаются доминирующие, оправдывая свою власть, тем жизненней для доми­ нируемых возможность пользоваться ее результатами и инструментами. Таковы по­ литическое значение и цель "Государственной знати": внести вклад в рациональное знание доминирования, которое, вопреки заезженным сетованиям пророков постмо­ дерна, остается нашим лучшим оружием против рационализации доминирования.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

•  Bourdieu P. Distinction: A Social Critique of the Judgement of Taste. Trans. Richard Nice, Cambridge : Har­
vard University Press; L.: Routledge and Kegan Paul, 1984 ( первое изд . 1979).

•  Mauss M. Manuel d'ethnographie. P.: Bibliotheque Payot, 3rd ed. 1989 ( первое изд . 1947).

•  Weber M. Essays in Sociology. Ed. by H. Gerth, C.-Wright Mills. Oxford : Oxford University Press, 1946.

•  Bourdieu P. Forms of Capital // John G. Richardson (ed.), Handbook of Theory and Research for the Sociology of Education. N . Y .: Greenwood Press , 1986. Эта статья сжато излагает общую теорию капитала Бурдье, включая базовые формы последнего, их соответственные свойства и механизмы контроля, специфи­ ку культурного капитала.

•  Bourdieu P. Rites of institution // Language and Symbolic Power (trans. Peter Collier, Cambridge : Polity Press; Cambridge : Harvard University Press, 1990 ( первое изд . 1982).

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Государственной магии
Культурному капиталу