<<<     ΛΛΛ     >>>   

Родство с Мартином Лютером, существующее в этом пункте, Томас понял очень хорошо; он хвалит своего тезку, потому что он был, как святой Августин, "только известный человек", которого "интеллигентные вожди" никогда не избрали бы. Действительно, очернительство интеллекта идет начиная от Августина и Лютера и отвергается кальвинизмом. То, что Томас склонен принимать сторону Лютера, а не Кальвина, едва ли является случайным. Их интеллектуальная ученость и определенное положение как представителей государственной религии, делает фарисеев особенно подходящим объектом для травли интеллигенции. Их враждебность по отношению к Христу облегчает ему задачу объявить их авангардом антихриста. Стимулятором здесь является враждебность к интеллигенции. Кому приходится страдать и у кого нет ни силы ни воли изменить ситуацию по собственному почину, тот скорее готов ненавидеть тех, кто вскрывает отрицательные стороны ситуации, а именно, интеллигенцию, как тех, кто ответствен за страдания. То, что интеллигенция отключена от физического труда, не обладает правом приказа, что она поэтому вызывает зависть, не требуя одновременно подчинения, еще более усиливает враждебность. В глазах слушателей Томаса антиинтеллектуализм может рассчитывать на особый успех. Нагорная проповедь подгоняется в качестве идеологии для тех, которые хотя и чувствуют, что их собственное мышление затуманено, однако ожесточенно и восторженно придерживаются этого.

Этот гнев обращается против тех, кто стоит в стороне, и таким образом, подготавливает антисемитизм, ведь евреи в теологическом отношении близки к христианству, не принимая его. "Ну, мои друзья, вы видите, что Иисус Христос был хорошим человеком, что он был высоким раввином евреев своего времени, что он был великим вождем, но вы отказываетесь признать, что он является Богом в человеческом образе. Подумайте о том, что чистота Священного писания устоит или упадет с приведенным доказательством, что все должны чтить Сына, как они чтят Отца. Мой друг,

379

ты можешь прийти к Богу только через Иисуса Христа, Сына божьего. Я знаю. что это довольно трудно для некоторых из вас, которые учили это по-другому. Нет никакого другого пути спасения для мужчины или женщины, чем посредством Иисуса Христа. Если Вы не чтите Сына, то вы не можете чтить Отца." Так как призвание Сына является важнейшим различительным признаком между христианством и иудаизмом, эти слова косвенно имеют в виду евреев. В остальном применяемый здесь теологический принцип усиливает значимость трюка "посланника". Конечно, подчеркивание различительного признака было бы само по себе уже антисемитским, оно становится в конце концов таким из-за того, что Томас говорит о связи между Ветхим и Новым заветами редко в позитивном смысле. Идею, что Христос пришел не отменить Завет, а исполнить его, т.е. Ветхий завет, Томас оставляет без внимания. Для него, более того. Новый завет является отрицанием старого, и поэтому Томас, конечно, не относится к фундамен-талистам: "После Нового завета, после слова живого Бога, бессмертие человеческой души может осуществляться только через откровение и дело Иисуса Христа из Назарета, совершенное на кресте, на Голгофе и у могилы Иосифа Аримафейского".

Когда Томас взваливает ответственность на тех, кто "близок" к Христу, в действительности не признавая этого, он компрометирует Ветхий завет, вместо того, чтобы его принять, в конце концов, он клеймит евреев. "Сатана постоянно пытается приблизиться к детям Бога через посредника. Он знает, что бесполезно напрямую нападать на дело живого Бога, но он всегда пытается дойти до каждого отдельного индивидуума через кого-нибудь, близкого к нему. Так было в случае с Иудой. Вспомним четвертую главу Евангелия от Матфея, где говорится, что Иисус победил дьявола. Если вы теперь откроете Евангелие от Луки, вы в описании Тайной вечери найдете, что пришел Сатана и был в образе Иуды Искариота. Он сказал: "Я не могу прямо к нему подступиться, и должен потребовать смерти Иисуса Христа через кого-нибудь, кто близок к нему"". Отождествление евреев с убийцей· Христа и особенно через ассоциации слов "Иудея", "Иуда", "еврей", весь этот пассаж изменяется в направлении трюка антифарисеев.

Согласно нашему основному тезису, религия, являясь сетью для ловли определенной группы населения, трансформируется в средство для политических манипуляций. Томас однажды утверждал: "Сатана сегодня не имеет власти над христианином, так как на Голгофе он пережил свое Ватерлоо". Такие языковые образы, подчиняющие спасение души земным событиям, являются символом отношения Томаса к религии. Голгофу он превращает, так сказать, в вечное Ватерлоо, так что его религия низведится до системы метафор для выражения "светских" битв и политической власти. Его ловкое

380

толкование Библии ради идей, которые в основном не совместимы с духом христианства, доходят часто до карикатуры. Его, в конце концов интересуют только результаты религиозного престижа и религиозного авторитета, что показывает доведенный до совершенства цинизм в обращении с библейскими рассказами. У него нет ни малейшего интереса к конкретной субстанции религии и, само собой разумеется, подчинение религиозных идей и языка религии политическим целям сильно принижает сами религиозные идеи. Голгофа, названная Ватерлоо, теряет свою уникальную значимость, которую вера в распятие толкует как акт спасения. Простая метафора, лишенная каких-либо догматических выводов, звучит для каждого христианина как богохульство. Тем, к кому обращается фашистская пропаганда, нужно было разъяснить, что фашистская манипуляция с догмой весьма кощунственна.

Еще заметнее становится элемент богохульства, когда это касается содержания библейских историй, которые привлекает Томас. Сверхъестественное значение библейского понятия о "насыщении десяти тысяч", например, толкуется в смысле беспощадности и бесчувственности на земле. "Наш господь, Иисус Христос, не является кормильцем, он кормит народ не ради насыщения. Чтобы вы не делали на словах и на деле, делайте это в честь Бога, ты знаешь, мой друг, что ты и я совершаем ужасную ошибку и что мы тому человеку больше вредим, чем приносим пользы, если мы ему что-нибудь даем, что ему не нужно. Не важно, что это, является ли это милостыней или тем, что мы для этих людей делаем, что он сам может для себя сделать. Ты отнимаешь у человека благодеяние жизни, ты лишаешь его радости труда. Мы должны покончить с современной ситуацией... как-нибудь, когда-нибудь. Если мы это не сделаем, то мы и дальше приучим миллионы людей в этой стране принимать милостыню." Похожим образом он извращает идею Иисуса о хлебе жизни, чтобы использовать ее для клеветы на другие виды происхождения духа, а именно, автономную мысль вообще и идеи реформы в частности. Однако для Томаса характерно, что он, атакуя просвещение, не отваживается в то же самое время нападать и на технику, так как она, в конце концов, является предпосылкой и жизненным элементом его собственного метода пропаганды. "Я желал бы, чтобы мы могли вспомнить о сегодняшней Америке. Многие люди бегают за теми или иными вещами, к тому или другому обманщику, и они ничего не достигают. Здесь настоящий хлеб жизни, я уверен, что наша душа это знает. Сколько людей имеется на свете, которые пытаются найти истину, действительные цели жизни, без Иисуса Христа. Слушайтесь Бога, кроме, как через него, вы не можете найти никакой великой истины. У меня есть желание к Богу, чтобы мы узнали эту великую истину. Не желайте себе, чтобы мы вернули воспитание. Я благодарю Бога, что мы имеем могущественного Бога, благодарите Бога за печатный станок, поблагодарите Бога за газеты, благодарите Бога сегодня и наберитесь мужества, так как наш Бог еще на своем

381

троне. И я верю. что мы дадим залп, который услышат во всем мире." Запутанные предложения, подобные этим, верно отражают запутанные идеи ханжеского фанатика, сторонника двух вещей, "доброго старого времени" и "радио", которое дает ему возможность говорить.

Вера для Томаса не только суррогат, чтобы изменить мир, но она и предупредительное средство, чтобы действовать против любого изменения, любых времен, которые и без того автоматически классифицируются как коммунизм. "Вы не видите, что если мы не восхваляем святость Бога, если мы не провозглашаем справедливость Бога в этом мире, если мы не провозглашаем факт неба и ада, если мы не провозглашаем факт, что без спасения и кровопролития нет и прощения греха. Вы не видите, что только Христос и Бог господствуют, и что в конце концов, над нашей нацией разразится революция." Хуже, чем в этих фразах, не могло произойти превращение христианского учения в лозунги политической власти. Идея таинства, что течет "кровь Христа", истолковывается с задней мыслью о политическом перевороте как раз в смысле общего "кровопролития". Так как кровь Христа якобы спасла мир, Томас и говорит о необходимости кровопролития. Убийство получает ореол таинства, так что в основном от жертвы Христа только и остается, что "кровь евреев должна течь". И распятие низводится до символа погрома. Важные причины говорят о том, что эта абсурдная трансформация играет большую роль в традиционных христианских представлениях, чем это может показаться с виду.

Самым действенным связующим звеном между теологией Томаса и его политикой является идея "веры наших отцов". Ее можно назвать в основном антихристианской, так как христианство претендует на истину, и не на принятие ее через традиции: кто верит только потому, что это делали его предки, тот ни в коем случае не является верующим. Идея о предках имеет, кроме того, оттенок культа предков мистической природной религии, которой противоречит собственная сущность христианства. Однако, этот натуралистический элемент христианской веры, где он замещает католическое понятие о живой церкви, присутствует повсюду в христианстве. Даже субъективистские, лютеранские мыслители, как например, Кьеркегор, использовали это. Патерналистский авторитет выполняет всегда свою функцию - не давать уклониться тем, вера которых в истину самой христианской догмы поколеблена. В конце концов, христианская вера насильно достигается светскими внешними средствами, контролем патриархальной семьи, и, в то же время, воспринимается весьма респектабельно, смиренно и благочестиво. Томас, этим призывом, основой его ортодоксии, открывает путь для интерпретации, которая может быть легко понята в смысле агрессивного нативизма. "Книга, которая объединила

382

сердца миллионов людей, мужчин и женщин повсюду, та старая книга, которую любили наши отцы и матери, та древняя книга, которую они берегли и чтили, и которую также и мы, настоящее поколение, читаем, - старая книга, святые страницы которой мы листаем сегодня после обеда, напоминает нам о прошлом и дает надежду на будущее и готовит нас к раю на небе, куца отошли наши отцы и матери за все эти долгие годы." Двусмысленное определение Америки, как "христианской нации", является следующей ступенью. Томас ссылается этим на якобы решение нашего суда и постоянно дает понять, что он при этом думает об исключении евреев из американской общности. "Послушайте, вначале Америка была христианской страной. Что бы ни развивалось в нашей стране во время ее прогресса, является результатом американизма. Когда Вы говорите об Америке, вы должны говорить о христианстве, так как Америка и христианство измеряются одними и теми же мерками." И здесь раздается его призыв "к настоящему сорту людей", под которым Томас, по-видимому, имеет в виду те же самые типы, которые в Германии проложили дорогу национал-социализму. "Вас, учителей, призываю я сегодня после обеда, чтобы напомнить Вам, чтобы Вы и в будущем держали Америку в своих руках. Как клонится сук, так и растет дерево, и как дерево падает, так оно будет лежать. Нам нужны учителя, чтобы учить великим принципам жизни. Мы должны провозгласить великую истину Бога, нам нужны судьи в наших судах, которые помнят символы наших отцов, которые до сих пор существуют." Что от этих учителей, судей ожидается строгость, едва ли стоит упоминать. Так силен традиционалистский стимулятор у Томаса, что он. несмотря на свое якобы отвращение к деноминации и конвенции утверждает, что "единственный путь молиться Богу это - идти на то место, которое посвящено молитве". Такие высказывания, которые больше согласуются с римско-католическим учением, чем с протестантской доктриной об общем священнослужительстве, показывают еще раз, что Томас использует христианство, как простую аналогию для всей светской авторитарной системы.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Говорит о силе бога в смысле внутренней
Его религия низведится до системы метафор для выражения
Воображаемое разоблачение случаев разоблачение
Социология Адорно Т. Исследование авторитарной личности 2 относится
Же самое сказать о всех других поддающихся измерению чертах индивида