<<<     ΛΛΛ     >>>   

Так, в своих письмах к ученому Флоренский выражал убежде­ние в том, что “...биосферический лозунг (а это, как мы знаем, важнейшая идея Вернадского.— Н. Б.) должен повести к эмпири­ческим поискам каких-то биоформ и биоотношений в недрах са­мой материи”. Эту свою убежденность он подкреплял экскурсом в историко-философские предпосылки теории сфрагидации, по которой каждое тело выделяется как знаком душою, наложенной на вещество. Привлекало Флоренского в этой теории то, что “элементы тела, хотя бы они и были рассеяны, вновь могут быть узнаны по совпадению их оттиска... и печати, принадлежащей душе. Таким образом, духовная сила всегда остается в частицах тела, ею оформленного, где бы и как бы они ни были рассеяны и смешаны с другим веществом”. А далее идут рассуждения о круговороте духа, что по сути лишь иное наименование метемпси­хоза. Ну и, конечно, мы не погрешим против истины, не войдем в противоречие с духом концепции Вернадского, приняв космиче­скую среду, а не только Землю, в качестве места развертывания этих процессов.

Итак, мы высветили момент признания космичности человека, взятого не только в его биологических характеристиках, но и как существо мыслящее, социальное, окультуривающее среду своего обитания. Опосредованные, отдаленные связи человека с космосом (материальные, энергетические, информационные) обнимают собою все остальные его проявления и заставляют признать, что наша родина не только Земля, но и космические просторы.

На первый взгляд, говорить об оборотной стороне принципа космизма по отношению к человеку, о его влиянии на космос просто абсурдно. И правда, можно ли серьезно, рассуждать о влиянии этой ничтожнейшей частички, пылинки на то, что даже мысленно невообразимо?! Но если мы возьмем сущностное отличие человека, его разум, то оборотная сторона данного принципа предстанет как поиск разумности космоса или во всяком случае каких-то шагов на этом пути.

Думается, что идея ноосферы Вернадского без каких-либо искусственных натяжек может быть рассмотрена и в этом ключе. Поэтому обратимся к пониманию им соотношения биосферы и ноосферы. Кстати сказать, при определения ноосферы как челове­ческого творения Вернадский настаивает на сущностном понима­нии человека как Homo Sapiens , добавляя иногда Faber ,— это человек разумный и действующий, способный воплотить плоды своего разума. Повторим, существование человека, по Вернадско­му, есть функция биосферы, но одновременно “он ее неизбежно, закономерно, непрерывно изменяет”. Вдумаемся: человек спосо­бен своим пребыванием на Земле менять ее лик и воздействовать на более глубокие, чем представлялось ранее, пласты нашей планеты (и не только нижние, но и верхние слои, так, сегодня мы знаем об озоновых- дырах). Не будем развивать здесь мысль о реальной опасности экологической катастрофы — это тема специальных исследований. Но воздействие человека на планетарные процессы доказывают многочисленные научно признанные факты.

В числе своих предшественников, осознавших это явление еще в прошлом веке, Вернадский называет академика А. П. Павлова, который высказал идею о существовании антропогенной геологической эры. А. П. Павлов, а вслед за ним и В. И. Вернадский развивают представления о планетной миссии человечества, о его геологической значимости. Поэтому столь важна была для Вернадского мысль о единстве людей, именно объединившееся человече­ство, а не разделенное социально-классовыми антагонизмами (и здесь хотелось бы подчеркнуть — методология космизма как бы “обнимает” собой социальную методологию) способно стать “непре­ходящим геологическим явлением”.

Если учесть, что планета Земля — космическое тело, то можно сказать, что человек как Homo Sapiens Faber производит космиче­скими эффект. По свидетельству Вернадского, А. П. Павлов “в связи с геологией... внимательно следил и много самостоятельно думал в области наук астрономических”, подходил на философ­ско-научном уровне к космогоническим представлениям.

Аналогичным путем шел и Вернадский, утверждая космическую природу биосферы, неизбежность появления ноосферы, а значит, и закономерность человеческого воздействия на космос.

Когда же Циолковский говорит о неизбежности присутствия в космосе некоего высшего Разума, Разума Млечного Пути (“Что же тут невозможного и как может быть иначе? Если минералы преобразились в человека, то как же человеку не избавиться от своих недостатков и не достигнуть высшей формы?”), то это воспринимается все же как фантастика. Циолковский весьма обстоя­тельно обсуждает способы и степень воздействия этого высшего Разума на всю космическую жизнь. Но ведь и Чижевский, в строго научных законах выражавший динамику космоса, писал, как мы уже отмечали, и о творческих способностях космоса, и о Вселенной как субъекте, и о космических узах родства и т. п.

Мы проследили представленность научного принципа космизма на уровне так называемой неорганической материи, живой приро­ды и человека. Опираясь на размышления русских ученых-космистов, мы пытались показать, что космизм — это весьма своеобраз­ное научное миросозерцание, которое заставляет в любых явлениях — телах, живых существах, человечестве — видеть космиче­скую природу, а сам космос понимать как организованное по принципу эха (резонанса, соэффекта) живое начало. —Космическое мировоззрение пронизывает творчество многих выдающихся русских ученых. Перед нами предстали концепции В. И. Вернадского, К. Э. Циолковского, А. Л. Чижевского, мы кос­нулись идей А. П. Павлова, П.К.Анохина. Идея космизма своими разнообразными гранями проявляется в произведениях М. В. Ломо­носова, П. Н. Лебедева, В. А. Обручева, К. М. Бэра, Н. А. Умова, В. В. Докучаева... В какой степени, в какой форме и в силу каких причин космизм повлиял на их научное творчество — вопрос сложный, требующий обстоятельного рассмотрения. Вот только один штрих, касающийся значения космических идей в творчестве П.Н. Лебедева. Мировую славу ему принесла теория светового давления. Но по оценке исследователей научного творчества П. Н. Лебедева, и эта теория, и все его великолепные эксперимен­тальные достижения были лишь следствием поставленной им в молодые годы задачи — обнаружить единство физических сил. А она, в свою очередь, была порождена глубоким впечатлением, произве­денным на юношу пятитомным трудом о космосе А. Гумбольдта.

Труды Гумбольдта —свидетельство того, что не только русские ученые развивали идеи космического миропонимания. Но именно их Заслугу мы видим в создании целостного космического мировидения, которое либо отдельными своими фрагментами, либо во всей своей полноте (как у Вернадского, Циолковского и Чижевского) получает конкретно-научное обоснование. И что самое важное, научно истолкованный, принцип космизма по своему содержанию коррелируете метафизическими основаниями русской культуры и гносеологическими предпосылками, а значит, и отвечает самому ее духу. Скажем, очень тесно связаны между собой идея соприча­стности человека миру и тезис космизма о единстве микрокосма, макрокосма, тезис о разумности и жизненности космоса и идеи теологической онтологии и многое другое.

Обратившись к сути принципа космизма, покажем, как часто перекликаются и звучат в унисон с воззрениями русских ученых-космистов философски осмысленные идеи космизма, которые мы находим у Н. А. Бердяева, С. Л. Франка, П. А. Флоренского, Н. Ф. Федорова и др., и очевидно, это созвучие объясняется общими истоками — самой русской культурой,

Наиболее общий, инвариантный (или, как еще можно сказать, методологический) смысл принципа космизма состоит в том, что при изучении любого явления надо предполагать существование более широкого, чем общепризнано на сегодняшний день, горизон­та исследования и стремиться к нему, в перспективе выводя его а бесконечность. Выше мы уже говорили о том, что геологическая, биологическая и социальная среда оказывались неадекватно Поня­тыми, когда изучающие их дисциплины замыкались сами в себе. Принцип космизма ориентирует также на раскрытие прямых и оборотных (обратных) связей, из которых ни первые, ни вторые не могут быть названы первичными или вторичными. Следовательно, методология космизма не сводит объективные связи к линей­ным, причинно-следственным. Она требует особого, казалось бы, не научного построения, основанного на отзвуках, созвучиях. корреляционных зависимостях.

И, наконец, еще один важный методологический смысл принципа космизма. Ритмика, пульсации космоса придают стройность, гармоничность, порядок динамике природы. Признание космичности всего происходящего настраивает исследователя на поиск этого порядка, этой стройности. Именно в таком свете с позиции косми зма предстает закон. Есть в данном понимании закона тонкий, едва уловимый момент, который позволяет отличить закон как гармонию, противостоящую хаосу, от закона как повторяю­щейся, всеобщей, необходимой связи явлений. Хаотическое, безза­конное, оставляющее нас в состоянии смятения, законом превращается в гармоническое движение, математически совершенное, потому вызывающее чувство умиротворения и покоя. Такое понимание закона неотделимо от эстетического чувства природы.

Русские религиозные философы сознательно шли к признании) космического взгляда на мир и человека, они полагали, что без опоры на космические представления о мире любой подход обречен на ограниченность и односторонность. Н. Бердяев прослеживает определенную логику во взглядах на мир в истории европейской мысли: длительное господство теологии сменилось в XIX веке мироошущением и миросознанием, которое “было окрашено в ярко социальный цвет”. Главное, что не устраивало Н. Бердяева в этой доминирующей методологии (которая, со своей стороны. копировала критерии естественно-научного изучения явлений), состояло в том, что “человеческая общественность была выделена из жизни космической, из мирового целого... Человек окончательно был водворен на замкнутую социальную территорию забыл обо всем остальном мире и об иных мирах”. Оценка Бердяева по своей сути совпадает с теми, что мы встречали у Чижевского и Вернадского, правда, в контексте более конкретных рассуждений. Так, Чижевский писал: “Основные возражения, которые мне делают, заключаются в следующем: нет надобности лезть в небо за объяснением явлений, которые легко можно понять с помощью земных причин. Социальные условия — вот первопричина всех болезней... В такой трактовки эпидeмическиx явлений заключается большая истина... Но суживать вопрос до такой степени, это значит впадать в грубейшую, непростительную ошибку, и чело­век, и микроб — существа не только социальные, но и космиче­ские”. Выступая против абсолютизации роли социальных факторов в эпидемиологии, ученый очень деликатно замечал, что дальнейшие исследования покажут реальное значение социально-экономических причин в сравнении с космическими воздействиями.

Бердяев по-философски масштабен, а в оценках более катего­ричен. В книге «Судьба России» в главе названной им “Космиче­ское и социологическое мироощущение”, ограниченность социологического мироощущения квалифицируется как социальный уто­пизм: “Социальный утопизм всегда коренится в изоляции общественности от космической жизни и от.... кoсмических сил». По мнению Бердяева, марксизм — самая крайняя форма социологического рационализма, а потому и социологического утопизма. В пику марксистскому толкованию сущности человека Бердяев вы­сказывает идею о “космической общественности, т. е. обществен­ности, размыкающейся и вступающей в единение мировым целым, с мировыми энергиями”. Категоричность оценок Бердяева во многом объясняется идеологическими мотивами противоборства с идейными противниками, и, конечно, допустимы различные трак­товки сущности человека, в разных политических системах, в конкретных областях научного знания может доминировать и тот, и другой подход. Но когда предписывается лишь одна методология исследования и запрещается всякое инакомыслие, то развитию той или иной области наносится непоправимый ущерб. Известно, что Чижевский лично пострадал за отступления от официально приня­той позиции. А ведь он не посягал на существующие устои, а лишь призывал расширить горизонты медицины: “Космическое и солярное излучение... влияющие на жизнь биосферы, стоят вне поля зрения медицины. Как отстала она от современной астроно­мии, астрофизики, геофизики и т. д.! Древние врачи отличались большей широтой и терпимостью”.

Разного рода гонениям и репрессиям подвергались отступавшие от социологического миропонимания в его классовом обличье. О возможности подобной ситуации при очередной смене методологи­ческих парадигм говорил и Бердяев: “Тот духовный поворот, который я характеризую как переход от социологического миро­ощущения к мироощущению космическому, будет иметь и чисто политические последствия и выражения”.

Общность позиций русских ученых-космистов и русских религиозных философов проявляется не только в признании космиче­ской природы человека, но и в понимании самого космоса. Краткой иллюстрацией к этой мысли нам послужит близость идей К. Э. Циолковского и С. Л. Франка.

По Циолковскому, космос — это не только физико-химическая субстанция, он живителен и разумен, при этом человеческий тип разумности лишь один из возможных, и по отношению к нему логично предположить разум высших существ, который столь же вероятен, как и регрессивные по отношению к человеческому формы. У Циолковского есть размышления о том, что в космосе “делалось то, что было разумно и выгодно не с ограниченной, человеческой, а с высшей точки зрения”. Идентичные мысли мы находим у С. Л. Франка: “Мировая действительность — “космос” — не есть просто и только слепая... сила. Космос несет на себе также следы... органической и, тем самым, телеологической сопринадлежности связи частей между собой”. По приведенным фрагментам трудно различить, кто из мыслителей предстает как философ, а кто - как ученый: суждения Франка кажутся даже более осторожными. Сколь важна для Франка идея космизма, можно судить "о отождествлению им смыслов богочеловечности и космичности: “...наряду с богочеловечностью или богочеловечеством” и через его посредство — нам одновременно открывается и “богомирность”, теокосмизм мира”. Как же близка эта мысль Франка высказыванию Циолковского: “Космос есть выражение некоторой всемирной воли”!

Идея космизма, реализующаяся в уремической методологии) научных исследований, являет собой конкретизацию философского принципа единства мира. И, надо сказать, эта связь принципа космизма с принципом единства мира осознается и философами всеединства, и учеными-космистами.

Вернадский, подытоживая достижения современной ему науки и окидывая взором прошедшие столетия, писал: “Основы наших взглядов на “Вселенную”, на “Природу” — на то “Единое целое”, о котором так много говорили в XVIII в. и в течение первой половины XIX ст., преображаются на наших глазах...” Далее ученый указывает, в чем суть этих преображений: “Никогда в истории человеческой мысли идея и чувство единого целого... не! имели той глубины... какой они достигли сегодня”.

С позиции философов всеединства бытию изначально присуща органичность, это целостное бытие обнимает собой и небо, и Землю (если исходить из человеческого взгляда на мир). Всеединство бытия разрушается разными способами, оно то механистично расщепляется на дух и плоть (образ, данный Бердяевым), то распадается на отдельные части “все это есть последствия космической гражданской войны, вытекающей из самоизолирова­ния и самоутверждения частных элементов реальности, из некоего распада или развала всеединства”.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Бряник Н. Самобытность русской науки предпосылки и реальность науки 11 русской
Естественен в русской культуре
Европейской культур через оппозицию внутреннего
Как нравственные требования входят в саму ткань русской науки
Бряник Н. Самобытность русской науки предпосылки и реальность науки 8 культуры