<<<     ΛΛΛ     >>>   

В XIX в. многие писатели, лингвисты, этнографы занимались собиранием фольклора, описаний обрядов, поверий. Именно этот период в истории нашей страны был связан с накоплением материалов указанного рода и осознанием своеобразия национальных культур России. Среди интереснейшего для психологов материала, собранного в этот период и до сих пор тщательно не изученного (именно в контексте психологического знания), большой интерес представляют пословицы и поговорки, отражающие сферу трудовой жизни народа.
Конечно, собранные в XIX в. пословицы и поговорки могли возникнуть многие века назад или отражать новые условия хозяйственной и политической жизни народа в XIX в. Несмотря на то что уже в первую половину XIX в. начали применять в сельском хозяйстве машины (паровые молотилки, конные жатки, косилки и пр.), в основной своей массе земледельческое хозяйство сохраняло традиции, сформировавшиеся в течение многих веков.
Возьмем в качестве первоисточника сборник пословиц и поговорок России, составленный В. Далем и насчитывающий порядка 30 тысяч образцов [23].
Если выбрать из этого набора пословицы, имеющие отношение к сфере труда, и упорядочить их в группы соответственно смысловому содержанию, мы получим некоторую семантическую структуру, которую можно соотнести с сеткой понятий и проблем психологии труда как отрасли науки. Может быть проведен и количественный анализ частоты встречаемости группы пословиц определенного смыслового содержания, который может дать материал, косвенно свидетельствующий о степени значимости именно данной стороны труда в народном сознании. Но это - особая задача.
Не претендуя на полноту охвата всего материала, мы ограничимся попыткой выделения в нем элементов, созвучных, аналогичных проблематике современного научно-психологического знания, а именно: представлений о трудовой деятельности как ведущей форме деятельности в онтогенетическом развитии личности, понятий, характеризующих человека как субъекта труда с точки зрения его формирования, функционирования и принципов рациональной организации конкретной трудовой деятельности. Так, в контексте этих вопросов среди пословиц и поговорок можно найти утверждение обязательного характера труда, его основополагающего значения в жизни -крестьянина: «Масло само не родится»; «Не разгрызешь ореха, так не съешь и ядра»; «Без труда не вынешь и рыбку из пруда»; «Не от росы (урожай), а от поту»; «Бобы - не грибы: не посеяв, не взойдут»; «С разговоров сыт не будешь».
Здесь отражено и представление о труде, основе нравственности и морали человека:
«Не то забота, что много работы, а то забота, как ее нет»;
«Трутни - горазды на плутни»; «Праздность - мать пороков»; «Без дела жить - только небо коптить».
Воспитание потребности в труде, умение трудиться оказывается несравненно важнее для крестьянина, нежели вера в бога, религиозные обряды:
«На бога уповай, а без дела не бывай»; «Гребено (прялка) не бог, а рубаху дает».
Мы видим характеристику желательных результатов (продуктов) труда, а именно, осуждается труд низкопроизводительный: «Три дня молол, а в полтора съел». Осуждается «псевдотруд»: как поведение, лишенное главного психологического признака труда: «Ты что делаешь? - Ничего. - А ты что? - Да я ему помощник»; «Он служит за козла на конюшне»; «И козлу недосуг: надо лошадей на водопой провожать»; «Пошел черных кобелей набело перемывать».
Здесь речь идет о случаях, когда у человека не сформирована (или утрачена) осознанная потребность быть полезным обществу членом. Он озабочен неким трудоподобным процессом, не имеющим социальной ценности.
Общественно ценный (а не любой!) труд объявляется основой здорового образа жизни (хорошего сна, аппетита, профилактики болезней): «Шевелись, работай - ночь будет короче» (т. е. хорошо уснешь); «Лежа цела одежа, да брюхо со свищом»; «Кто много лежит, у того и бок болит»; «Работай до поту, так поешь в охоту»
Но труд непосильный, подневольный несет несчастье людям: «Уходили сивку крутые горки»; «На мир не наработаешься»; «Работа молчит, а плеча кряхтит».
Труд - верное средство управления своим настроением, способ борьбы со скукой, это источник счастья, радости, не зависящий от случайных обстоятельств жизни: «Не сиди, сложа руки, так не будет и скуки»; «Скучен день до вечера, коли делать нечего»; «Он в святцы не глядит, ему душа праздники сказывает».
Чтобы в жизни был не только труд, но и отдых и не только отдых, но и труд, чтобы они чередовались: «Мешай дело с бездельем, проживешь век с весельем» (или «с ума не сойдешь») ; «После дела и гулять хорошо».
Далее важно знать правила, принципы эффективной организации труда. Так, наряду с идеей о естественности и закономерности траты себя, своего здоровья в труде, для получения желаемого продукта труда, отраженной в пословицах («Где бабы гладки, там нет воды в кадке»; «Лежит на боку, да глядит на реку»; «Лежа не работают»; «Не отрубить дубка, не надсадя пупка»), отмечается необходимость рассчитывать свои силы в труде, управлять своим функциональным состоянием, предвидеть последствия чрезмерных усилий, переутомления; призыв к степенности, ритмичности в работе был средством дольше сохранить трудоспособность: «Ретивая лошадка недолго живет»; «Ретивый надсадится»; «Горяченький скоро надорвется»; «Лошадка с ленцой хозяина бережет».
К принципам эффективной организации труда относится также представление о важности плана, замысла, представлений о конечном результате труда: «Фасон дороже приклада»; «Швецу - гривна, закройщику рубль»; «Как скроишь, так и тачать начнешь»; «Не трудно сделать, да трудно задумать»; указана идея систематичности, постепенного, длительного характера труда: «За один раз дерево не срубишь»; идея необходимости доводить начатое дело до конца, требующая волевых качеств: «Сегодняшней работы на завтра не покидай».
Отмечается важность регулирования работы во времени, отношение ко времени, как особой ценности: «Время деньгу дает, а на деньги времени не купишь»; «Век долог, да час дорог»; «Куй железо, пока не остыло» (или «пока горячо»); «Работе время, а досугу час».
Вот пример заповеди, выделяющей набор важных требований к организации труда, процессу его исполнения: «Вразумись здраво, начни рано, исполни прилежно».
Интересны представления о роли продуманной организации коллективного труда, о психологии управления: «В согласном стаде волк не страшен»; «У семи нянек дитя без глазу»; «От беспорядка и сильная рать погибает»; «Без пригляду одни только муравьи плодятся»; «Порядок дела не портит»; «Одна дверь на замок, другая настежь».
Нередко опыт осуждает нерационально организованный труд, неэффективное распределение обязанностей, «имитацию» трудовой деятельности: «Один с сошкой (работник), а семеро с ложкой»; «Двое пашут, а семеро руками машут»; «Один рубит, семеро в кулаки трубят».
Подчеркивается значение положительных мотивов труда, необходимости желания, «охоты» трудиться для достижения хороших результатов в труде: «Сытое брюхо к работе (к ученью) глухо»; «Послал бог работу, да отнял черт охоту»; «Была бы охота, а впереди еще много работы». Указана важность осознания смысла труда для себя как способа повышения результативности труда при снижении субъективных ощущений усталости: «Своя ноша не тянет».
Для успешных результатов дела существенно значимы волевые качества субъекта труда, позволяющие продолжать работу, несмотря на ее трудности: «Люблю сивка за обычай: кряхтит, да везет»; «Терпенье и труд - все перетрут».
К воспитанию волевых качеств можно отнести и умение человека-труженика начать и продолжить дело, требующее огромных физических, душевных затрат, решимость и мужество выполнять так называемые «слоновые задачи»: «Глаза страшат, а руки делают»; «Муравей не велик, а горы копает».
Пословицы содержат мысль о неэффективности одновременного выполнения действий разного содержания, о важности концентрации сил на одном предмете: «Либо ткать, либо прясть, либо песни петь»; «Орать (пахать) - так в дуду не играть»; «За все браться - ничего не сделать».
В труде необходима полная отдача сил, добросовестность: «Дело шутки не любит»; «Делать как-нибудь, так никак и не будет».
Разносторонне развита в народных пословицах проблема негодности работников, во-первых, по причине «лени». Зафиксирован внешний, поведенческий признак ленивого человека (сонливость): «От лени опузырился (распух)»; «Кто ленив, тот и сонлив»; «Сонливый да ленивый - два родные братца»; «Сонливого не добудишься, ленивого не дошлешься».
Другой признак лени - болтливость: «Работа с зубами, а леность с языком».
Негодный работник - тот, кто не умеет достичь нужного результата: «У него дело из рук валится»; «Работа в руках плеснеет (гниет)». Либо тот, у кого несерьезное отношение к жизни: «Лентяй да шалопай - два родных брата».
Фиксация презрения к лени, воспитание негативного отношения к плохим и ленивым работникам выражены в поговорках. характеризующих поведение человека в труде и потреблении (в отношении к еде): «Ленивый к обеду, ретивый к работе»; «Ест руками, а работает брюхом».
Пословицы содержат и представление о формах взаимосоответствия требований профессии и человека, идею индивидуально-психологических различий людей в труде, в учении: «Пошел бы журавль в мерщики, так не берут, а в молотильщики не хочется»; «Кто дятла прозвал дровосеком, а желну бортником?», «Всяк годится, да не на всякое дело»; «Волк- не пастух, свинья - не огородник»; «Молодой - на битву, старый - на думу»; «Приставили козла к огороду»; «Стрельба да борьба - ученье, а конское сиденье - кому бог даст»; «Иной охоч, да не горазд, иной и горазд, да не охоч».
Есть идея, отстаивающая право человека на индивидуальный стиль деятельности, на творческую самостоятельность и своеобразие: «Мастер - мастеру не указ»; «Кто как знает, тот так и тачает»; «Всякий мастер про себя смастерит».
Народная мудрость зафиксировала представление о ценности профессионального мастерства, об особом уважении среди людей мастеров своего дела: «Не кует железа молот, кует кузнец»; «Не топор тешет, а плотник»; «Не работа дорога - уменье»; «Из одной мучки, да не одни ручки»; «Коли не коваль, так и рук не погань»; «И медведь костоправ, да самоучка»; «Не учась и лаптя не сплетешь»; «Кто больше знает, с того больше и спрашивается».
Интересны «формулы» народного опыта, относящиеся к процессу, методам обучения мастерству, ремеслу: «Учи других и сам поймешь»; «Мудрено тому учить, чего сами не знаем».
Подчеркнута особая сложность работы учителя-мастера: «Всяк мастер на выучку берет, да не всяк доучивает».
Есть идея возрастных ограничений при наборе учеников ремеслу: «Старого учить, что мертвого лечить».
Глубокая и очень важная мысль содержится в пословице: «Недоученый хуже неученого». На языке современной психологии можно здесь говорить о формировании неадекватной завышенной самооценки, уровня притязаний у «недоучки», о снижении «порога бдительности» у него, что может привести к несчастным случаям или низкому качеству работы, может быть причиной конфликтов в трудовом коллективе.
В пословицах можно обнаружить следы древности, наводящие на мысль о том, что это фонд многослойной, многовековой народной памяти, не случайно сохранившейся, но имевшей особую функциональную роль в жизни людей. Так, например, поговорка «Он на этом собаку съел» в наше время (как, вероятно, и в XIX в.) понимается так, что данный человек в данном деле - мастер, познал все его тонкости, ему нет в нем равных. Здесь можно увидеть следы тотемизма, ибо «собака» в древности выступала в роли тотема (в то время, когда ее удалось впервые приручить и она стала помощницей охотников и скотоводов). Мы уже писали о том, чтобы овладеть тайными свойствами, качествами тотема, лучшее средство - его съесть. Собак было не принято потреблять в пищу у славян, их можно было съесть только с магической целью. Утраченное со временем мифическое значение образа собаки и процедуры ее поедания в данной поговорке заменилось другим - устройчивым значением - приобретения особого опыта применительно к конкретному делу.
Другой пример - свидетельство эпохи анимизма: «У него лень за пазухой гнездо свила». Здесь причина дефекта трудоспособности - «лень» представляется в виде невидимого, мифического существа, поселившегося на теле человека, аналогично «криксе», заставляющей ребенка плакать, «трясце» - причине болезни и пр.
Пословицы и поговорки живучи и потому, что создают яркий наглядный образ, играющий функцию некоторого эталона социального поведения: «Есть - так губа титькой, а работать - так нос окован»; «Тит, поди молотить! - Брюхо болит. - Тит, поди кисель есть! - А где моя большая ложка?»; «Собака собаку в гости звала. - Нет, нельзя, недосуг. - А что? - Да завтра хозяин за сеном едет, так надо вперед забегать, да лаять».
Здесь, по сути, в этих сценках содержатся «диагностические портреты», помогающие разобраться в людях, дать им общественную оценку как членам общества, как труженикам.
Другой вариант «живучих» пословиц - выражения, использующие минимум слов, максимально обобщенные, пригодные для разных типовых ситуаций, имеющие глубокий смысл, фиксирующий народный опыт в виде легко запоминающихся словесных «формул»: «Учи других и сам поймешь». Здесь, в частности, содержится замечательная мысль о том, что двигателем общественного познания является необходимость воспроизводить новые поколения тружеников. Можно быть хорошим мастером-исполнителем, но не понимать до конца тонкости своего дела. Проблемы, неясности вскрываются именно при обучении, при передаче своего мастерства.
Конечно, и сама лингвистическая форма пословиц содействует их запоминанию и применению многими поколениями. Имеется в виду их поэтический, размерный ритм, музыкальность фразы, повторяющиеся обороты речи. Это часто строчки стиха: «Хочешь есть калачи, так не сиди на печи»; «Каков строитель, такова и обитель».
Понятно, что критерий сохранности в народной памяти пословиц и поговорок, как свидетельство полезности их использования в жизненной практике, еще не является достаточным основанием для прямого перенесения их значения в сферу научно-психологического знания о труде. Необходимо каждый случай соотнести с системой современных психологических представлений, учитывая исторический контекст, социально-исторические условия жизни народа. Так, пословица «Кто к чему родится, тот к тому и пригодится» еще не означает общепринятого понимания «прирожденности профессиональных способностей». Здесь, может быть, скорее отражена реальная ситуация выбора профессии, передачи ремесла, профессии по наследству в условиях сословного общества и отсутствия начальной грамотности детей трудящихся, что создавало реальные препятствия свободного выбора профессии, жестко социально регламентировало профессиональное будущее обстоятельствами рождения человека. Такая трактовка опирается па разносторонне и богато представленное указание роли учения, мотивация (охоты) в профессиональной успешности.
Итак, пословицы, поговорки - это не только способ хранения и передачи морально-нравственных норм и ценностей, важных для общественной трудовой жизни в условиях, когда население в своей основной массе не владеет письменностью. Это знаковые (вербальные) орудия для фиксации социального опыта, необходимого для воспитания новых поколений тружеников, для выбора наиболее рациональных способов организации коллективного и индивидуального труда, подбора и оценки работников.
В целом мир пословиц и поговорок - богатая кладовая народного опыта, источник сведений не только для писателей и лингвистов, но и для этнопсихологии, психологии труда и ее истории.

Летопись, как известно, «молчит» о простом человеке и тем более его труде, описывая в основном деяния правящей верхушки общества. Из работ специалистов-историков, реконструирующих «двор и дом» древнерусской «рядовой» семьи [67], мы узнаем, что в IX-XIII вв. городская усадьба-«двор» - практически не отличалась от сельской, да и сам город часто был: просто некоторым относительно плотным скоплением дворов - «сельцом» и т. д. Доставляемые археологами сведения о планировке типичного дома проливают некоторый свет на распределение трудовых функций между членами семьи и между семьями. Уже то обстоятельство, что при некоторых немногих вариациях имеет место достаточно определенная устойчивая планировка интерьера дома, который часто был для рядового горожанина-ремесленника одновременно и жильем и мастерской, говорит о том, что в сознании людей существовали определенные представления о должной структуре «рабочего места» или «рабочей зоны», если выражаться современным языком. Так, главным элементом интерьера избы была печь (к ней приноравливалась вся прочая планировка помещения). Угол напротив печного устья, где женщины не только стряпали, но и пряли, получил со временем название «бабий кут» (угол) или «середа» [67. С. 19]. Угол по диагонали от печи (а печь располагалась в одном из углов - справа или слева от входа в помещение - парадная часть избы или «красный угол», где ставили стол, лавки, где ели, сажали гостей. Четвертый угол предназначался для мужских работ. Здесь располагалась, в частности, длинная скамейка со спинкой - «коник», мог находиться гончарный круг и т. п. К дому могло быть пристроено помещение-мастерская для специальных работ. Археологи открыли, например, остатки производственных сооружений - зольников и чанов для обработки, дубления кож, металлургических, гончарных, кузнечных горнов и др. В качестве отдельной хозяйственной постройки на дворе могла быть плавильная печь - домница и т. п.
Устойчивость функционального распределения частей избы-мастерской, а также усадьбы в целом являлась признаком материальной, вещественной фиксации некоторых деятельностных норм, норм трудовой деятельности (в отношении организации и последовательности трудовых действий).
В XIII-XV вв., судя по раскопкам археологов, встречаются и крупные усадьбы, включавшие, например, три жилища, две мастерские и семь прочих служебных построек (по М. Г. Рабиновичу. С. 30), принадлежавшие «боярину», но населенные «его людьми» или городскими ремесленниками. В отношении богатых домов известно, что в них могли быть «светлицы» - «специальные светлые помещения, предназначенные для женских тонких работ: вышивания, художественного тканья и иных рукоделий» [67. С. 38].
Эволюция обычного жилища-мастерской состояла в том, что «бабий кут» отделялся перегородкой и возникала кухня [67. С. 114], делались пристройки, увеличивалась площадь дома, вместо «однокамерного» делались «пятистенники» (избы с капитальной перегородкой внутри), «трехкамерные» дома и т. д. Функционально распределение площади богатых господских домов могло предполагать в дальнейшем - в XVIII-XIX вв. - и танцевальный зал, и «бильярдную» и «говорильню» («диванную»), и «кабинет», и «удобства», но вместе с тем молчаливо говорит об отношении к субъекту материально-производительного и обслуживающего труда то обстоятельство, что в «достаточном» господском, городском доме, по публикуемым в XIX в. рекомендациям, «специальных комнат для житья слуг нет: повар и кухарка отгораживают себе закуток в кухне, прачка - в прачечной, лакей и горничные спят в комнатах, кто где устроится...» [67. С. 118].
Но вернемся к началу рассматриваемого периода истории нашей страны - к XI-XIII вв. Он характеризуется развитием феодальных отношений, при которых крестьяне (смерды) оказывались во все более тесной зависимости от феодалов- собственников земли (бояр, князей и представителей церкви).
Основу сельского хозяйства составляло пахотное земледелие. На юге пахали плугом (или ралом), на севере - сохой. Земледелие выполняло настолько важную роль в хозяйстве русского государства, что засеянное поле называлось «жизнью», а основной злак - «житом» [31. С. 62]. Использовалась уже «переложная» система, при которой отдельные поля не засеивали, чередовали посевы яровых и озимых. То есть уже в эти далекие годы сложились основы хозяйствования, сохранившиеся вплоть до XIX в. Наряду с земледелием занимались и скотоводством.
Мелкие крестьянские хозяйства (семьи) объединялись в общины, которые на основе круговой поруки платили дань, отвечали за преступления. В общину входили и сельские ремесленники (кузнецы и др.).
Древнерусское государство укреплялось благодаря развитию ремесел, торговле и военным походам князей. По летописям до XIII в. на Руси насчитывалось 224 города [71]. По данным археологов, в древних русских городах Х-XIII вв. можно было насчитать до 64-х специальностей ремесленников, занимавшихся изготовлением изделий на продажу. Среди них: кузнецы по железу, домники, оружейники, бронники, щитники; мастера по изготовлению шлемов, стрел, замочники, гвоздочники; котельники (литейщики), кузнецы меди, литейщики крестов-складней, волочильщики медной, серебряной, золотой проволоки, серебренники, мастера по изготовлению тисненых колтов и других изделий с чернью, сережники, златокузнецы; древоделы, огородники (строители крепостей), городники, мостники, столяры, токари, бочары, резчики по дереву, кораблестроители-ладейники; каменщики, каменосечцы (скульпторы-декораторы), жерносеки, кровельщики; живописцы; кожевники, усмошвецы, мастера по изготовлению пергамена, мастера по изготовлению сафьяна, сапожники; седельники, тульники, скорняки, шорники; ткачи, опонники, портные-швецы, мастера по изготовлению набивных тканей, красильники; гончары, кирпичники, корчажники, мастера по изготовлению поливных плиток и писанок, игрушечники; эмальеры (перегородчатая эмаль), мозаичники, стеклодувы, мастера по изготовлению стеклянных браслетов, крестечники (выемчатая эмаль); косторезы, гребенщики, лучники, камнерезы (мелкая каменная резьба), гранильщики; писцы книжные, златописцы, миниатюристы, переплетчики, иконники; масленники [71. С. 509]. Здесь не упомянуты профессии, представители которых осуществляли обслуживающие функции (повара, возчики, скоморохи, гусляры и пр.), а также профессии, требовавшие особого таланта и подготовки (архитекторы, лекари и пр.).
Специальности выделялись в то время не по принципу отдельных технических приемов, а по принципу изготовления отдельных предметов. Поэтому один мастер должен был владеть и ювелирным делом и кузнечным и уметь работать с кожей и пр. Например, «щитник» - ремесленник, изготовлявший щиты, пользовался деревом, которое обрабатывалось теслом, пилой, ножом, сверлом; имел дело с кожей и соответствующими инструментами (шилом, особыми ножами); использовал медь и железо и инструменты для их обработки (молотки, наковальни, зубило, заклепки) [71. С. 505].
Свободные городские ремесленники объединялись в артели под руководством старшины. Были также вотчинные ремесленники и монастырские. Монастырские ремесленники подчинялись, в частности, Уставу Федора Судита, введенному в Киеве в XI в. Устав содержал систему наказаний ремесленников за возможные промахи в работе. Так, например, «О усмошивцы: аще небрежением преломить шило или ино что, имъ же усмь режут, да поклонится 30 и 50 или 100... Аще на потребу възметь кожю или усние и, не съблюдае, режеть и не прилагаеть меры сапожныя... сухо да ясть» [71. С. 499]. В «Житии Феодосия» имеется аналогичное требование по отношению к строителям - «древоделателям»: если кто «... аще исказит древо, или перерубит не в лепоту... сухо да ясть» [20. С. 56]. Таким образом, предполагается некоторая психологическая модель стимуляции аккуратности, внимательности в работе (устрашение перспективой еды «всухомятку»).
Развитие Древнерусского государства, его культуры было на два столетия задержано разгромом монголо-татарскими полчищами русских городов в 1237, 1240 гг. Русский народ ценой своей крови создал возможность Западной Европе продолжать хозяйственное и культурное развитие. Последствие монголо-татарского нашествия для Руси, в частности, состояло в массовом разорении и сельского и городского хозяйства. Погибли или попали в плен квалифицированные ремесленные кадры, были утрачены многие ценные технологические приемы, ремесленные изделия стали более грубыми, упростились. Сложные виды ремесла возродились лишь через 150- 200 лет (резьба по камню, скань, чернь, перегородчатая эмаль, полихромная поливная керамика и др.) [31. С. 128]. Замедлилась тенденция развития товарного производства, превращения ремесла в мелкотоварное производство. Почти сто лет понадобилось для восстановления «домонгольского» уровня народного хозяйства. Понятно, что в этот тяжелый период погибли ценнейшие памятники письменности, материальной культуры, что послужило основанием для историков XVIII, XIX вв. считать и домонгольский период истории Руси отсталым и в корне отличающимся от развития западноевропейских государств. Широко известны были русские клинки, кольчуги, изделия златокузнецов, изделия с эмалью, резьбой по кости [31. С. 65]. В этот период народ создал и выдающиеся произведения литературы, живописи, зодчества. В Х в. был создан новый эпический жанр - героический былинный эпос. Городское население (ремесленники) участвовало в управлении городом, в городском вече (особенно в XII-XIII вв.).
Памятники русской письменности и материальной культуры Древней Руси еще ждут своих исследователей - историков психологии. Поэтому, не претендуя на системность и полноту анализа этих источников, остановимся на некоторых отдельных примерах, которые могут служить иллюстрацией представленности в общественном сознании людей психологических знаний о человеке - субъекте труда.
В древнейшем своде летописей «Повесть временных лет» (пергой половины XI в.) можно найти описание двухэтапного диагностического исследования личности военачальников, проведенного в целях обоснования государственного прогноза и решения: продолжать ли войну с ним или откупиться любой данью? (Для нас несущественно, вымысел здесь или правда, с точки зрения гражданской истории: важно, что в сознании писавшего была отрефлексирована идея о связи личностных свойств и личностных реакций в типичных (модельных) обстоятельствах, идея о связи личности и деятельности; и это есть историко-психологическая, психологическая правда.) Речь шла о войне Святослава с греками, в которой Святослав выиграл битву. Царь греков, согласно летописи, созвал к себе своих бояр на совет и сказал им: «Что створим, яко не можем противу ему стати?» Бояре посоветовали проверить, что за человек Святослав, что он любит, к чему склонен, насколько воинствен. Решили послать к нему «мужа мудра», который должен был наблюдать за поведением Святослава и его отношением к подаркам: «Глядай взора и лица его и смысла его». Оказалось, что Святослав к драгоценностям равнодушен, но к оружию имеет склонность и любовь. На этом основании было решено войну с ним прекратить и согласиться на любую дань [84. С. 15].
В той же летописи описаны события, из которых становится понятно, что автору ясна роль информации в принятии решения и некоторые механизмы психологического - рефлексивного, как теперь бы сказали, управления людьми. Речь идет о сказании о «белгородском киселе». Печенеги обложили русский город, и в нем уже начался голод. Но осажденные нашли чисто психологическое решение в этой безвыходной ситуации. Собрали остатки зерна, отрубей, сделали «цежь» - раствор, из которого варят кисель, налили его в бочку и поместили в колодец. То же самое сделали с остатками меда, поместив «медовую сыть» в другой колодец. Пригласив печенегов, осаждаемые показали, что нет смысла стеречь город, ибо горожане кормятся «от земли». Послы увидели, попробовали «пищу», взяли с собой. В итоге печенеги «подивишася» и «всташа от града, въсвояси идоша» [84.С. 19, 20].
Другим примером использования психологических знаний в управлении людьми может быть литературный памятник «Послание Данила Заточенаго к великому князю Ярославу Всеволодовичу», который относят к первой четверти XIII в. Этот текст, вероятно, имел функцию «рекомендации» руководителю в целях внести коррекцию в стиль его правления и состояние дел в княжестве. Многие рекомендации относятся к области межличностного восприятия, к «подбору кадров», как мы теперь говорим. В начале текста-гимн разуму, мудрости. Затем текст посвящен тому, чтобы привлечь внимание читателя - власть имущего, т. е. преследуется цель установления контакта с ним, стимулировать читателя к внимательному отношению к сообщению. В конце - самоуничижение автора, славица князю. Но эта форма - лишь обрамление главной мысли, состоящей в том, что князь (руководитель) должен уметь разбираться в людях, уметь видеть за внешностью, богатством, возрастом внутреннее содержание человека, его ум или глупость и окружать себя умными людьми: «...Не возри на внешняя моя, но вонми внутренняя моя. Аз бо есмь одеяниемъ скуден, но разумом обилен; юнъ возрастъ имыи, но стар смыслъ вложихъ вонь» [84. С. 138-145]. Князю советуют собирать храбрых и умных людей. «Умен муж не вельми бывает на рати храбръ, но крепокъ в замыслех» (там же).
В области политической XIV-XVII вв. - время укрепления русского единого государства, эпоха возрождения русской культуры (живописи, зодчества и др.). В области сельского хозяйства - это время дальнейшего развития феодальных отношений, закрепления крестьян во власти феодалов. В городах получает дальнейшее развитие ремесленная организация; несмотря на то что практически нет прямых свидетельств цеховой организации ремесленников в русских городах этого времени, по косвенным данным историки все же придерживаются мнения о том, что в России развитие ремесла шло принципиально тем же путем, что и в Западной Европе, но с учетом отставания, вызванного монголо-татарским игом. Так, Б. А. Рыбаков выделяет три этапа в развитии ремесленных организаций: на первом этапе ремесленники селятся в городах по профессиональному признаку, территориально объединяются в слободы, улицы, выбирают своих старейшин (или сотников). Внешние признаки: празднование в честь своего христианского патрона-покровителя ремесла, создание патрональной церкви. Нет препятствий для вступления в организацию ремесленников, ибо ее члены заинтересованы в пополнении. С психологической точки зрения это симптом развития профессионального самосознания, сознания причастности к общности определенного рода, а значит, и симптом фиксации представления о профессиональных качествах человека [71. С. 738].
Второй этап выделяется в условиях, когда ремесленники вступают в жесткую конкуренцию между собой, когда они работают на рынок и передают продукцию через купцов-посредников. Здесь возникает более жестокая эксплуатация учеников и подмастерий мастерами, создаются препятствия подмастерьям заниматься самостоятельно ремеслом и поэтому требуют от подмастерий особо высоких навыков, уменья сделать пробное (образцовое) изделие. Цех становится кастой, очень трудно детям из других слоев народа стать мастером. Начинается борьба мастеров и подмастерий. Вводятся ремесленные уставы, регламентирующие способ работы, количество учеников, длительность рабочего дня, количество рабочих дней в неделю и пр. Все члены цеха искусственно поставлены в равные условия труда и сбыта продукции.
Третий этап в развитии ремесленных организаций относится к периоду зарождения мануфактур. В России - это конец XVII в. В недрах ремесленного производства зарождается торговый капитализм. Мастера превращаются в скупщиков и предпринимателей, использующих наемный труд, сами уже не работают как ремесленники. В этот период понятие «цех» сливается с понятием «территориальный район». Основные элементы цеховой организации (выборная администрация, касса взаимопомощи, цеховые собрания и пр.) вырождаются и утрачивают свое значение. Но в России цеховое устройство ремесла оставалось вплоть до начала XX в. Оно закреплено «Ремесленным положением» 1785 г., в котором было выделено сословие ремесленников. В России, правда, в этот период цеховые организации не вводили строгой регламентации размеров производства, количества мастеров и подмастерьев [31].
Рассматриваемый период истории еще ждет своих исследователей из числа психологов труда. При выборочном анализе письменных источников этого времени можно остановиться, например, на высказываниях Нила Сорского (конец XV - начало XVI в.) о путях овладения «страстями» - неблагоприятными состояниями, как теперь бы сказали. Он дает, в частности, «трудотерапевтическую» рекомендацию: «Твори что-либо рукоделия, сим бо лукавые помыслы отгоняются» [57. С. 92]. В «Домострое» (XVI в.) находим идею сообразовывать выбор направления трудового обучения с личными качествами подрастающего человека: «... учити рукоделию матери дщери, а отцу сынове, кто чего достоин, каков кому просуг бог даст» [84. С. 273]. Здесь же, в «Домострое» указано, каких подбирать людей для ведения домашнего хозяйства: «...А людей у себя добрых дворовых держати, чтобы были рукоделны: кто чему достоин и какому рукоделию учен. Не вор бы, не бражник, не зерщик, не тать, не разбойник, не чародей, не корчмит, не оманщик...» [8. С. 225].
«Стоглав» (XVI в.) - сборник постановлений «стоглавого собора»-содержал, в частности, свод правил организации иконописного дела, который по сути был направлен на сохранение монополии духовенства на изготовление икон и запрещал ремесленникам частное их производство, дабы охранять живопись от самовольства, «плотского» изображения Христа и пр. Отмечалось, что не всякий человек может стать иконником, а только избранный богом, почти святой, угодный и послушный церкви: «Подобает бо быти живописцу смирну и кротку, благоговейну, не празднословцу, ни смехотворцу, ни сварливу, ни завистливу, ни пияницы, ни убийцы, но паче же всего хранити чистоту душевную и телесную со всяким опасением, не могущим же до конца тако пребыти по закону женитися и браку сочетатися» [21. С. 104].
И приведенная выше выдержка из «Домостроя» и текст об иконописце из «Стоглава» построены в форме предъявления общих требований к работнику. Такого рода документы в XX в. стали называть профессиограммами, психограммами (если, как в приведенных случаях, в них содержатся именно психологические требования к человеку-работнику). Нетрудно заметить, что в указанных «психограммах» очень выражен личностный подход - свойства личности (пусть иной раз в форме отрицательных суждений «не оманщик», «не празднослов» и т. п.) даны более детально, чем указания на операциональную подготовку (чему «учен»), а что касается иконописца, то здесь «критерии отбора» чисто личностные. Личностный подход при анализе требований деятельности к человеку, очевидно, исторически первичен, хотя в XX в. психологам и пришлось «ставить вопрос» о нем, бороться за него.

§ 11. Петровские преобразования и психологическое знание о труде

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Владимирский объединил в методике обучения слесарному делу достоинства операционного
Профессии для человека71 задание к 2374 глава v
Климов Е. Носкова О. История психологии труда в России системы психологических представлений о 12 исследования
Диагностику состояний сниженного функционирования человека в труде