<<<     ΛΛΛ     >>>   

Как полагали с древних времен, лидером может стать кто-то особенный, наделенный своего рода божественным даром вести за собой, руководить. С легкой руки Макса Вебера этот дар стали называть как харизмой, то есть особой способностью внушать людям веру, сродни религиозной. Если объяснить это явление обыденным языком, то речь идет о своего рода обожании, которое лидер может вызвать у толпы или массы. Приземленные политологи предпочитают говорить о доверии и симпатии со стороны электората к тому или иному политику, измеряя при этом уровень их влияния и рейтинги в массовом сознании. Но смысл все тот же: лидер — это избранник (не суть важно — избран он Богом, гражданами или унаследовал легитимность от родителей-монархов). А раз так, то он выделяется среди обычных людей, он отличается от них. Возникает вопрос: почему, за счет каких качеств? Может быть лидеры — некая особая порода людей?
Эти вопросы волновали мыслителей с незапамятных времен. Платон и Аристотель задумывались не только о том, как и почему человек берет в свои руки власть, но и о целях, которые он ставит перед собой, используя эту власть. Для этих философов не было сомнения в том, что хороший лидер должен стремиться к справедливости и честно служить государству. Аристотель особенно подчеркивал, что участие в политике для лидера — высшая форма проявления человеческого достоинства. Примечательно, что античные мыслители, прежде всего, говорили не о «технологии», а о «нормативных аспектах» в исполнении лидерских ролей: о том, что должно знать тому, кто стремится получить власть.
В отличие от такого нормативистско-моралистского подхода к лидерству Н. Макиавелли акцентировал внимание на вопросе прагматического удержания власти лидером, особенно во времена перемен и нестабильности. Он был убежден, что хитрость и жестокость — инструменты вполне дозволенные, если речь идет об удержании власти и применение их отодвигает вопросы справедливости и долженствования. Эти идеи сделали имя Макиавелли нарицательным для лидеров манипулятивного толка.
Начиная с середины 19 в., философы, социологи и социальные психологи в большей степени, чем Макиавелли сконцентрировали свое внимание на том, как лидеры возникают в группах и взаимодействуют с ними. Так, одним из наиболее влиятельных психологических механизмов, на которых основано воздействие лидера на своих последователей, была признана воля. Ницше одним из первых объявил волю к власти движущей силой истории. Он видел в воле к власти творческий инстинкт, который проявляется, прежде всего, у лидеров, которые не только ненасытно стремятся к проявлению власти и ее применению, но и преодолевают инерцию толпы, обладая сверхчеловеческими качествами.
Таким образом, Ницше впервые сформулировал два тезиса, которые в дальнейшем получили развитие в политической психологии. Первый тезис касается природы лидерства как иррациональной, инстинктивной силы, связывающей лидера и его последователей. Второй тезис приписывает лидеру выдающиеся качества, превращающие его в сверхчеловека.
Этот подход был близок к трактовкам лидерства в европейской социальной психологии и социологии середины — конца 19 в. Такие психологи, как Г. Лебон, Г. Тард, С. Сигеле, В. Вундт, каждый по-своему, но в целом сходным образом трактовали природу политического лидерства — как иррационального феномена, объединяющего лидеров и последователей. Г. Лебон, как и Ф. Ницше, видел в воле лидера то ядро, вокруг которого «кристаллизуются и объединяются мнения». Пока этого не произойдет, лидер управляет толпой, как «раболепным стадом, которое не может обойтись без властелина»1.
В этом подходе к лидерству также имплицитно присутствуют представления о нем как о двойственном — рационально-волевом и одновременно иррационально-инстинктивном феномене. При этом второй аспект преобладает над первым, сводя ведущую функцию лидера к вере, которой он заражает последователей. При этом Г. Лебон не видит особого отличия веры религиозной от политической, или социальной. Г. Тард добавляет к этой модели еще один инструмент воздействия — подражание последователей своему лидеру.
Идея гипнотического, завораживающего воздействия лидера на массу, толпу или народ была подхвачена 3. Фрейдом, на которого книга Г. Лебона оказала столь сильное воздействие, что он написал специальную работу2, где вступил в полемику с Г. Лебоном. Полагая, что природа лидера связана с особыми качествами, сродни гипнотическим, Фрейд ищет истоки тех механизмов, которые делают подобное воздействие возможным, — это потребность любого человека в поклонении авторитетам, идущей от тоски по отцу.
В отличие от социальных психологов, делавших акцент на психологической зависимости между личностью лидера и массой, социологи того же периода (В. Парето, В. Михельс, Г. Моска, М. Вебер) больше интересовались феноменом политической власти, объясняющим природу лидерства. Так, М. Вебер определяет саму политику через понятие лидерства, которое в свою очередь определяется через понятие власти — как главной ценности для лидера.
Существенно важным для социологической трактовки лидерства является рассмотрение власти лидера как социального, а не только индивидуального феномена. Работа Г. Моски «Правящий класс» выразила этот подход наиболее отчетливо. В. Парето рассматривает эту проблему в динамическом аспекте, показывая зависимость стиля лидерства от социального запроса, который приводит к циклической смене «львов» на «лис» и наоборот. Другой важной особенностью социологической трактовки является выделение ситуации как фактора, определяющего поведение лидера.
Исследователи середины — второй половины XX в. внесли много нового в трактовку лидерства. Парадоксально, но при огромном числе работ по лидерству вообще, политологи, которые не могут обойтись без этого понятия в исследовании власти, мало способствовали развитию данной отрасли знания. Так, по данным Американской ассоциации политических наук, среди почти 5 тыс. статей, которые попали в каталоги американских библиотек с 1906 г., напрямую лидерству были посвящены только 42 статьи. Число книг было более существенным. С 1898 по 1975 гг. было опубликовано более 3 тыс. книг, а с 1975 по 1999 гг. — еще 2151. Сегодня ни один исследователь лидерства не может обойти труды таких известных политических психологов, как Г. Лассвелла, который начал разработку этой проблемы еще в 30-е годы, А. и Дж. Джорджа, создавших биографию В. Вильсона (1956 г.). Исследования К. Шумахером личности К. Аденауэра (1965 г.), работы Б. Глэд о личности американского политика Ч.Э. Хьюза, труды Дж.М. Бернса, Р. Такера, К. Монро, Ф. Гринстайна, М. Херманна и многих других современных специалистов по лидерству отличаются многообразием методологии, в которой, тем не менее, преобладают различные варианты психоанализа и психобиографии.
Современные подходы к исследованию лидерства имеют не только различные истоки, но и различаются по своей дисциплинарной принадлежности. Это следует иметь в виду при поиске методологических ключей к исследованию. Так, следует прежде всего отметить вклад психологов, принесших в исследования лидерства различные варианты теорий личности. О вкладе психоаналитических концепций мы уже упоминали. Они наложили отпечаток на понимание личности лидер а, его различных характеристик и качеств, позволяющих лидеру стать во главе организации, партии или государства. Психологи также много внимания уделяют отдельным структурным компонентам личности (мотивам, потребностям, воле, эмоциям, темпераменту, здоровью, характеру, стилю, Я-концепции, самооценке и др.)
Не менее существенным оказался и вклад социальных психологов, разрабатывавших теорию лидерства в рамках психологии групп. Прежде всего, стоит назвать многочисленные экспериментальные исследования поведения лидера в малых группах. Но есть и не мало (правда, в основном старых) работ по психологии массового стихийного поведения, где лидеру уделяется особое внимание. Правда, специфика политического лидерства не выделяется ни в работах о личности, ни в работах о групповом поведении.
Политическая наука последних десятилетий, как это не парадоксально, оказалась плохо оснащенной для изучения феномена лидерства. Дело здесь, видимо, в том, что для большинства современных политологов оказалась ближе позитивистская методология, которая не оставляет для личности вообще и для личности лидера, в частности, особенно много места в анализе политического процесса. За последние годы эта проблематика все больше выводилась за пределы исследовательского поля, так что во многих учебниках этот раздел просто отсутствует. Даже такая авторитетная работа, как «Политическая наука: новые направления» не содержит даже главы по политическому лидерству3. Такое отношение отчасти объясняется и определенной настороженностью позитивистских ориентированных политологов к психоаналитическим теориям лидерства, сводящим поведение лидера к тем или иным формам отклонений от нормы.
В последние десятилетия мощным стимулом исследования лидерства стало развитие теорий менеджмента. Потребность практического использования социологических и психологических теорий лидерства для практический целей управления привело к разработке проблематики лидерства в рамках различных управленческих проектов. Один из наиболее известных специалистов по менеджменту Г. Саймон в своей книге «Административное поведение» (1965 г.)4 больше внимания уделяет институциональным, а не личностным аспектам лидерства, полагая, что последние используются тогда, когда нам не достает интеллектуальных инструментов для анализа организации. Личность лидера в теориях менеджмента присутствует, когда необходимо учесть и этот фактор с целью манипулирования организацией.
Если искать материал для изучения лидерства, то, прежде всего, стоит обратиться к историческим трудам. Многочисленные биографии и жизнеописания известных политических деятелей, написанных современными историками, дают прежде всего большой фактический материал. Но в поисках методологии, мы наткнемся на использование уже известных нам психобиографических методов, позволяющих оценить уникальный объект исследования, при этом описанный так, что его можно сопоставлять с другими не менее уникальными историческими объектами.
Таким образом, ни в политической науке, ни в психологии, ни в других смежных гуманитарных областях нет единого подхода к изучению лидерства. Нет общепризнанного представления о его природе и функциях. Политическое лидерство, как одна из форм лидерства, также не описывается в рамках некоей общей теории, а является областью компилятивной и междисциплинарной. Перед политической психологией как наукой стоят как вопросы, касающиеся природы лидерства в целом, так и более конкретные вопросы, относящиеся к политическому лидерству, которые нуждаются в прояснении.

14.2. Природа политического лидерства

Одним из важнейших вопросов природы политического лидерства на наш взгляд, является отнюдь не разрешенный до сих пор вопрос о том, в какой области следует вести поиск. Лежит ли разгадка природы лидерства в собственно личности политика, или для ее понимания следует прежде всего исследовать социальный запрос, электоральные предпочтения, то есть фактор среды, контекста? До сих пор акцент несомненно делается на факторе личности, хотя фактор среды также признается. Лишь небольшая часть исследователей реально занимается вопросом взаимодействия личности лидера и среды, не выделяя ни один из двух факторов. Рассмотрим все три компонента лидерства: личность, среду и их взаимодействие.
Для понимания природы лидерства и построения общей теории лидерства в сравнительной перспективе необходимо выделить несколько ключевых вопросов, касающихся методологии исследования и определения самой предметной области. Так, прежде всего необходимо выяснить, что является неотъемлемыми атрибутами лидерства, которые далее подлежат сопоставлению и измерению в эмпирических исследованиях.
1. Первое, что не вызывает сомнения у большинства исследователей — это личностный компонент лидерства. Ставя задачу поиска в личности отдельных оснований для сравнения политиков между собой, исследователи пошли разными путями. Так, одни избрали своим предметом ролевые компоненты, имеющие более функциональный, чем собственно личностный характер. Сравнение, например, двух президентов, или двух депутатов парламента (см. раздел 3), выполняющих одну и ту же роль, позволяет сравнить собственно личностные факторы, определяющие исполнение этой роли. Здесь возникают возможности не только сравнить вес личностного фактора в целом при исполнении лидерской роли, но и подойти к эмпирическому изучению эффективности поведения лидера.
В данной области исследования есть немало дискуссионных вопросов. Среди них, например, остается далеко не решенным вопрос о том, что первично — роль или личность политика, которая определяет выбор данной роли. Неясно и то, является ли лидер продуктом своего статуса или именно личность придает роли лидера блеск5. Так, недавний уход со своих постов двух крупных российских политических лидеров, последовательно занимавших пост премьер-министра — В. Черномырдина и Е. Примакова, наглядно иллюстрирует роль личностных и статусных компонентов их лидерства. После ухода В. Черномырдина, несмотря на активные попытки вернуться в большую политику, его рейтинги резко упали. Е. Примаков, потерявший свой пост, не только остался среди фаворитов российской политики, его авторитет даже вырос. Ничем иным кроме обаяния личности в данном случае это объяснить нельзя.
Кроме роли, исследователи обращают внимание на такие личностные компоненты, как мотивационно-потребностная сфера. Существует множество различных личностных потребностей, которые так или иначе связаны с политической деятельностью лидера и могут быть объектом сравнения. Однако можно выделить несколько основных потребностей, мотивирующих политическое поведение лидеров:

• потребность во власти;
• потребность в контроле над событиями и людьми;
• потребность в достижении;
• потребность в аффилиации.

Потребности во власти и в контроле привлекли к себе наибольшее внимание исследователей политического лидерства. Сегодня никто не оспаривает тот факт, что каждая из четырех названных потребностей имеет собственное значение для поиска причин, объясняющих политическое поведения лидера. Сравнительный анализ этих мотивов, например, у двух президентов, позволил Д. Уинтеру с соавторами дать интересный сравнительный анализ личностей М. Горбачева и Дж. Буша накануне саммита6. Такого рода сравнительный анализ имеет не только сугубо теоретический интерес, он может быть использован для прогнозирования поведения сторон на переговорах и для других практических целей.
Несомненный интерес для исследователей политического лидерства представляет когнитивная сфера личности. То, как принимает лидер решения в сфере международной или внутренней политики, как ведет торг со своими противниками и выходит из конфликтов, все эти особенности поведения лидера коренятся в устройстве его когнитивных процессов, имеющих индивидуальные особенности. Исследования когнитивного стиля, стиля принятия решений, особенности политического менталитета и операционального кода лидеров лежат в данной плоскости.
Эмоциональная составляющая поведения лидера, как ни странно, изучена значительно меньше, чем когнитивная7. Казалось бы, именно иррациональный характер воздействия лидера на окружающих должен был подвигнуть исследователей обратить внимание на этот компонент личности. Но серьезных исследований, посвященных этой теме, — единицы.
Еще одним компонентом личности лидера, привлекающим внимание политических психологов, является «Я-концепция» и самооценка лидера. Так, многие политические психологи, исследующие лидеров, обращают внимание в первую очередь на уровень самооценки политика, справедливо полагая, что сравнительный анализ этого параметра личности лидеров можно проводить как непосредственно, так и дистантно.
Так, выяснилось, что чем выше самооценка у политиков, тем хуже они реагируют на ситуацию, тем ниже их реактивность. Лидеры с высокой самооценкой меньше зависят от внешних обстоятельств, у них более стабильные внутренние ориентиры, на которых они и основывают свою самооценку.
Я-концепция, то есть осознание человеком, кто он, имеет несколько аспектов. Наиболее существенные из них это — образ «Я», самооценка и социальная ориентация политического лидера. У. Стоун считает8, что самооценка — это позитивное чувство в отношении себя, понимая ее как самоуважение. Д. Оффер и Ч. Строзаер9 рассматривают образ Я-политика, который соответствует «общей сумме восприятий, мыслей и чувств человека по отношению к себе»... «Эти восприятия, мысли и чувства могут быть более или менее ясно выражены в образе Я, в котором Я разделено на шесть различных, тесно взаимодействующих частей»: физическое Я, сексуальное Я, семейное Я, социальное Я, психологическое Я и Я, преодолевающее конфликты.
Важным параметром сравнительного анализа Я-концепции политических лидеров является ее сложность. Под этим термином Р. Зиллер и его соавторы10 понимают число аспектов Я, воспринимаемых политическим лидером, или степень дифференциации Я-концепции. Р. Зиллер в другом своем исследовании, проведенном в 1973 г., обнаружил, что люди с высокой сложностью Я-концепции имеют тенденцию стремиться к получению большей информации перед принятием решения, чем обладающие низкой сложностью Я-концепции. Поскольку уровень сложности Я-концепции связан с восприятием сходства с другими людьми, то политики с высокой сложностью Я-концепции более вероятно воспримут информацию от других. Политические лидеры с высокой сложностью Я-концепции имеют тенденцию легче ассимилировать как позитивную, так и негативную информацию и, таким образом, реагировать на ситуацию на основе обратной связи, чем лидеры с низкой сложностью Я-концепции.
Таким образом, личность политического лидера в целом как некая система свойств и отдельные свойства и характеристики представляют для исследователя лидерства несомненный интерес. Однако, заметим, когда речь идет о лидерах национального уровня, то, как правило, ни последователи этого лидера, ни политические психологи не имеют возможности оценивать их непосредственно. Мы имеем дело с их вербальным или визуальным имиджем, сконструированным имиджмейкерами и транслируемым через средства массовой информации. Именно здесь таится возможность мифологизации образа политика, который превращается в некий артефакт и обретает в виртуальной реальности. Возникает вопрос: в какой мере реальная личность политического лидера совпадает со своим виртуальным двойником? Неизбежно возникает и проблема посредников, участвующих в создании имиджа: политических консультантов, советников, журналистов, являющихся его архитекторами и режиссерами одновременно. Вносят свой вклад в конструирование имиджа политика и его противники и партнеры.
2. Помимо личности, в качестве основания для сравнительного анализа лидерства используется и фактор среды. Его истоки лежат в традиции ситуативных теорий лидерства. Считается, что появление лидера есть не столько его собственная заслуга, сколько результат взаимодействия места, времени и обстоятельств. Так, атрибутивные теории прямо рассматривают лидера как своего рода марионетку, получающую прямые указания и власть от своих последователей, которые приводят его в движение — как кукольник свою куклу.
Данная точка зрения предполагает, что лидер отражает цели группы и действует от ее имени. Таким образом, для понимания лидерства необходимо иметь представление об ожиданиях и целях последователей, которые также можно изучать в сравнительной перспективе. Нам представляется, что это весьма продуктивное направление, если учесть, что такое «отражение» политического лидера в сознании последователей не полностью адекватно реальной личности лидера. Но оно имеет и самостоятельное значение для понимания природы лидерства. Ведь последователи идут не за тем, кого они обязательно знают лично, а за тем, кто существует в их сознании — в некой «виртуальной реальности». Именно этот образ и вызывает их чувства и побуждает принимать решения.
Э. Хартли предложил свою модификацию этой теории. Он высказал ряд следующих предположений: во-первых, если человек становится лидером в одной ситуации, не исключено, что он им станет и в другой ситуации; во-вторых, в результате стереотипного восприятия лидеры в одной ситуации рассматриваются группой как «лидеры вообще»; в-третьих, став лидером в определенной ситуации, человек приобретает авторитет, который способствует его избранию и в следующий раз; в-четвертых, лидером чаще выбирают человека, имеющего мотивацию к достижению этой позиции.
Однако, такие размытые формулировки не разрешили проблемы односторонности теории, и, как это часто бывает, два крайних варианта породили некий третий, более или менее компромиссный вариант, — личностно-ситуативные теории. В частности, еще в 1952 г. Г. Герт и С. Милз11 выделили четыре фактора, которые необходимо учитывать при рассмотрении феномена лидерства:

1) черты и мотивы лидера как личности;
2) образы лидера и мотивы следовать за ним, существующие у последователей;
3) характеристики роли лидера;
4) институциональный контекст, т.е. те официальные и правовые параметры, в рамках которых действует лидер и его последователи.

Причины различного понимания феномена лидерства коренятся в том, что исследователи изучают его с разных позиций. Однако, большинство исследователей понимают лидерство как взаимодействие лидера и его последователей. Это взаимодействие может быть рассмотрено либо с позиций активности лидера, либо активности последователей, либо как результат двустороннего влияния.
3. Таким образом, выделяя различные основания для сравнительного анализа политических лидеров (личность в целом и ее отдельные компоненты, среда, ситуация, взаимодействие лидера и последователей, образы политических лидеров в сознании граждан), мы получаем инструмент позволяющий сопоставлять уникальные объекты, каковыми являются лидеры. Форма, в которой это сопоставление осуществляется, может быть различной: это — case-studies и типологические исследования, количественные данные опросов относительно восприятия образов политиков в массовом сознании и качественные психологические портреты, это — биографические исследования и анализ контекста среды в виде коллективного портрета элиты, это — сравнительные исследования межкультурного и внутрикультурного свойства.

14.3. Политические лидеры: восприятие личности или восприятие имиджа?

Чтобы продемонстрировать возможности сравнительного исследования политических лидеров, приведем в качестве иллюстрации некоторые результаты нашего многолетнего исследования российских политических лидеров. Это дистантное исследование построено на сравнении восприятия личностных особенностей ведущих российских политиков рядовыми российскими гражднами. Мы исходили из того, что политико-культурный контекст сказывается и на ожиданиях граждан в отношении лидеров, и на поведении самих лидеров, их осознании собственных политических ролей. Общий контекст политического лидерства в России определяется государствоцентрической психологией российских граждан, теми традициями политической культуры, которые не слишком способствуют укоренению как демократических ценностей, так и демократического стиля лидерства.
Проблема личности лидера всегда была центральной в анализе российской политики. Никто из специалистов не ставит под сомнение тот факт, что для российской политической культуры во все времена — от Ивана Грозного до Б. Ельцина — было характерно особое значение личностных составляющих политического процесса. Российская история не может быть понята без учета того, КТО правит страной, независимо от его титула: царь, генсек или президент.
Описывая дореволюционный период, исследователи традиционно акцентируют сакральный характер царской власти, которая имела не столько правовую, сколько религиозно-мистическую легитимацию. Гораздо меньше внимания в литературе уделяется собственно психологическим аспектам исполнения высшей политической роли. Исключение составляет замечательная работа Г. Чулкова12, в которой упор сделан как раз на дифференцировании психологических характеристик российских императоров. Но и в этой, и в других работах о политических лидерах той эпохи не ставится вопрос о личностных качествах, которыми должен обладать царь, чтобы его воспринимали не просто как исполнителя функции, пусть и священной, а как личность.
Советский период принес не только новый тип лидера, но и по-новому поставил проблему его легитимации. Даже простое перечисление лидеров советского периода: В.И. Ленин, И.В. Сталин, Н.С. Хрущев, Л.И. Брежнев, Ю.В. Андропов, К.У. Черненко — показывает, что общее основание в виде политического режима еще не означает единообразия типов лидерства. Распространенная концепция, трактующая лидерство советской эпохи в терминах авторитаризма-тоталитарзма, не дает адекватного объяснения психологическим отличиям перечисленных лидеров, того, почему столь отличными оказались эпохи их правления и в какой мере причиной тому стали их личностные особенности, а в какой — природа самой системы.
Если в отношении харизматических персонажей (В.И. Ленин И.В. Сталин, отчасти — Н.С. Хрущев) ясно, что они были личностями с яркой индивидуальностью, то брежневско-черненковский период позволяет говорить скорее об отсутствии тех качеств, которые принято называть «личностными». Один из респондентов в нашем исследовании сравнил речь советских политиков с тарахтением трактора: ему запомнился звук, лишенный смысла. Стереотипные фразы, безликая внешность непривлекательных и часто очень немолодых и «одинаковых» лидеров — таков узнаваемый портрет политика того времени на всех этажах власти. Более того — выделяться, обладать индивидуальностью было противопоказано для тех, кто делал политическую карьеру.
Приход М.С. Горбачева13 и других лидеров перестройки был революционным с точки зрения стиля. В политику пришли яркие, неповторимые индивидуальности. Личностно окрашенными стали их речь, поступки, внешность. Чем более непохожими на прежних лидеров, критичными в их адрес они были, тем выше был их шанс выдвинуться. Политика с 1985 г. становилась все более публичной, а следовательно, вопрос о том, чего от политика ожидает общество, превратился в один из главных для установления новых демократических норм. Телевидение сделало отличия между политиками видимыми и слышимыми.
Постперестроечный период принес новую смену парадигмы лидерства. Прежде всего, сменились доминирующие роли. Пришедшие на волне перестройки «чисто политические лидеры» были привлекательны в силу необычно яркой риторики, манеры общения и идеологического разнообразия. На политической сцене, особенно парламентской, блистали шоумэны. Выборы 1993 г. со всей остротой поставили перед политологами необходимость объяснить феномен В. Жириновского, в котором наиболее ярко воплотился тип лидера, завоевавшего голоса избирателей за счет риторики и актерских данных.
В последующие годы этот тип оказался вытесненным новой политической модой. На его место пришел тип лидера, наиболее ярко представленный московским мэром Ю. Лужковым: «чистый профессионал», хозяйственник, занятый строительством храмов и домов, уборкой улиц и украшением столицы. Он всячески подчеркивает, что политика его мало интересует. При этом в последние годы он занял четкие государственно-патриотические позиции по ряду ключевых политических вопросов и получил поддержку со стороны более 80% избирателей.
На первый взгляд этот тип лидера похож на своих коммунистических предшественников. Но на самом деле возврата к старому стилю не происходит. Сегодня в стране немало таких публичных политиков, одаренных коммуникативными способностями, гибких и неординарных, использующих в своей практике местный колорит и деятельно решающий повседневные проблемы. Подражающие Ю. Лужкову региональные лидеры получили максимальную поддержку на губернаторских выборах в 1996 — 2001 гг. Этот тип лидера преобладал и в верхней палате российского парламента — Совете Федерации до его реформирования в 2001 г.
В период кризиса после августа 1998 г. политическая мода вновь изменилась. Подражание «аполитичности» Ю. Лужкова было оправдано лишь до этого кризиса. Действительно, в конце 1997 — начале 1998 гг. исследования зафиксировали утрату гражданами интереса к политике. Августовский кризис усилил интерес граждан к политической позиции лидера. Замеры конца 90-х — начала 2000-х показывали, что прежде чем решить, кто ему нравится, избиратель пытается выяснить, во что политик верит? С кем он и против кого выступает? Левый он или правый?
Этот краткий исторический экскурс показывает, что:

• личностный фактор был значим в российской политике на всех этапах, независимо от качеств конкретных лидеров, их достоинств и недостатков, от того, был ли лидер простым бюрократом или отличался яркой индивидуальностью;
• собственно индивидуальность и индивидуальная неповторимость впервые стала рассматриваться как необходимый компонент лидерства лишь с развитием публичной политики;
• ситуация социального и политического кризиса требует от лидеров демонстрации их личностного потенциала. При этом набор личностных переменных оценивается гражданами как в целом (общее восприятие), так и дифференцированно (в контексте политической ситуации). Чтобы удержаться «в седле» в кризисной ситуации, политику приходится быстро реагировать на изменения ожиданий избирателей и демонстрировать свое политическое «лицо» с разных сторон. Иногда при этом возникает ощущение, что это лицо за считанные дни меняется до неузнаваемости.

Прежде чем исследовать конкретные образы политиков, следует определить те показатели, по которым можно судить об их личностном потенциале.
В поиске таких показателей мы исходили из ряда теоретических положений. Так, нас интересовала публичная сторона личности политика, то есть те ее аспекты, о которых могут судить и эксперты и неспециалисты. Это сужает поле исследования до наблюдаемого поведения. Объектом же исследования выступает не столько личность политика, сколько его публичный образ.
Исследование этого образа проводится через его восприятие гражданами, то есть имеет отраженный характер. Как показали наши предыдущие исследования14, это отражение в целом носит вполне адекватный характер. Несмотря на то, что формирование образа политика в сознании граждан не основано на четкой и полной информации рационального характера, они, тем не менее, обладают психологически точным инструментом для прочтения образа политического лидера, позволяющего им сделать если не вполне рациональный, то во всяком случае эмоционально приемлемый для них выбор.
В переходных обществах, как верно отмечает Г. Дилигенский15, личность есть смысл изучать прежде всего через систему аттитюдов, так как они более подвижны, чем ценности, убеждения и другие элементы личности. В психологической литературе принято выделять в аттитюде три элемента: когнитивный, аффективный и конативный (поведенческий). Мы исходим из того, что реальная личность и образ политика имеют сходное строение. Это означает, что необходимо выявить не только когнитивные элементы (вербализованные и, как правило, осознаваемые личностью), но и элементы аффективные, которые осознаются редко, и элементы поведенческие, непосредственно предшествующие совершению поступка. В наших исследованиях эта задача решается с помощью ассоциативного метода, выявляющего неосознаваемые ассоциации респондента с тем или иным политиком и дающего возможностью проанализировать аффективные компоненты его образа.
При анализе образа политика мы пользовались принятыми в психологии тремя измерениями личности, предложенными еще Дж. Осгудом: привлекательностью, силой и активностью. Мы исходили из того, что все оценки гражданами политиков (как рациональные, так и иррациональные) можно интерпретировать с помощью этих трех личностных измерений, для чего мы строили соответствующие психологические шкалы.
Эти параметры используются как для оценки реального политика, так и для описания его «идеального прототипа», который должен быть «приятным во всех отношениях», сильным и активным. Считается, что принятие гражданами решения о том, нравится или не нравится им политик, — это своего рода «примерка» идеального прототипа на того или иного исполнителя политической роли. Если живая модель соответствует шаблону, то политик принимается гражданами.
В реальной жизни оценки того или иного политика хотя и сопоставляются с идеальным прототипом, но выявленные отклонения парадоксальным образом не всегда приводят к отказу от голосования. Более того, сам выбор гражданами конкретного политика подчас основывается на системе ценностей, которая может не совпадать с социальноодобряемой. В таком случае подлинные Ценности, служащие основой выбора, человеком не осознаются и имеют иррациональный характер, что отражается на восприятии политических лидеров, опосредуемом, этими «скрытыми ценностями». В таком случае ответы респондентов об их предпочтениях и намерении голосовать могут не соответствовать реальности и не работают как надежный инструмент прогноза. Их необходимо дополнить исследованием бессознательных установок, в которых заложена система ценностей респондентов, которая ими может восприниматься как «неправильная» с точки зрения принятых норм.
В большинстве известных нам исследователей рассматриваются вербализованные и рациональные составляющие образа политического лидера16, полученные в ходе опросов или фокус-групп Они, несомненно, дают ценный материал об ожиданиях граждан в отношении личности политического деятеля и его позиции. Но такой подход оставляет за рамками рассмотрения большой пласт информации, что делает портрет политика односторонним. Между тем, существует расхождение между установками в отношении политиков и действительным электоральным выбором, подтверждаемое отличием данных социологических опросов от результатов голосования на выборах 1993 и 1995 и 1996 гг. Во многом это расхождение объясняется тем, что в социологических опросах, как правило, фиксируется именно рациональный, т.е. наиболее поверхностный слой установок.
Рациональные и эмоциональные элементы установок в отношении того или иного политика никогда полностью не совпадают. Одной из причин такого рассогласования является противоречие между социально одобряемой в данный момент системой ценностей и подлинными предпочтениями избирателей.
Система ценностей находит свое выражение в социально одобряемом наборе требований к политическому лидеру: он должен быть «компетентным», «честным», «умным» и пр. В ситуации расхождения эмоциональных и рациональных компонентов установки респонденты руководствуются не столько рациональными соображениями, сколько эмоциональными предпочтениями.
Сказанное позволяет подойти к пониманию структуры образа лидера с учетом его реальной сложности. Этому должна служить и методология анализа. Мы полагаем, что она должна включать три элемента. Во-первых, необходимо прослеживать важнейшие тенденции в рациональном восприятии политиков. Во-вторых, анализировать эмоциональные составляющие образов, имеющие более непосредственный характер и свидетельствующие о неосознаваемых респондентами тенденциях. И, в-третьих, следует сравнить между собой два этих ряда компонентов. Их совпадение свидетельствует о цельности образа, в то время как расхождение может объясняться либо нечеткостью образа, либо его внутренней противоречивостью, но в любом случае оно дает представление о внутренней структуре личности политика. Такая схема анализа может быть применена как для анализа каждого конкретного политика, так и для сравнения их между собой.
Рациональные оценки включают несколько моментов. Так, до начала содержательного анализа тех качеств политика, которые нравятся или не нравятся гражданам, важно выяснить, насколько они узнаваемы. Динамика изменения узнаваемости политика является важным показателем его успеха. Вне зависимости от того, узнал ли респондент политика или не уверен в том, чья фотография ему предъявлена, ему все равно задают вопрос, нравится ли ему этот человек или нет. Такая методика позволяет вычленить собственно личностную привлекательность в чистом виде, отделив ее от политических пристрастий. Оказалось, что на общую оценку политика и ее знак это мало влияет. Таким образом, именно личностная привлекательность, теплота, человечность, определяют общее впечатление от политика. В литературе принято подчеркивать такие качества, как харизматичность и способность к сочувствию как составляющие электорального успеха17.
Рациональные оценки политиков в содержательном плане прежде всего имеет смысл рассмотреть под углом зрения привлекательности лидера
Привлекательность в целом является одним из трех важнейших измерений в оценке личности политика. В литературе существуют весьма различные подходы к расшифровке этого понятия. Так, Д. Киндер выделяет такие составляющие привлекательности, как компетентность, лидерство, честность (порядочность) и способность к сочувствию18. Дж. Маркус сводит их к двум: компетентности и честности19. К. Функ предлагает рассматривать эти четыре черты как взаимосвязанные, но имеющие самостоятельное значение в общей оценке политика20. Б. Макаренко оперирует примерно теми же двумя понятиями, полагая, что политик должен демонстрировать:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Социально политическая психология
Психология Шестопал Е. Политическая психология 1 лидерства
Гетеростереотипы вписываются в его структуру личности граждан социализации
В политике действуют обычные человеческие потребности
Эта потребность представляется им более четко реализованной