<<<     ΛΛΛ     >>>   

«Унификация тела достигается только в представлении трупа. В этом - гомеровское значение сомы. В то время как живое тело разбегается во множестве силовых напряжений, труп - индивидуализированная опора ритуала, похорон - дан в единстве, и это единство обеспечено формой тела-объекта» [Detienne, 1973, р. 47].

364

Архаичнейшие из знаков - это трупы и части трупов. Зрелище прекратившейся жизни вызывает проблеск сознания и первое культурное суждение, правда, пока в форме действия. Тем самым символизирован фундаментальный водораздел в человеке между живым и усопшим. Бдение над телесной оболочкой, с которой нельзя обходиться, как со здравствующим, влечет вопросы: куда он ушел и что от него осталось? Проекция этих вопросов - иной мир и другая жизнь, которую ведут люди в измененном качестве. Констатация единства жизни и нежизни в первом акте человеческой культуры пролагает дорогу над-биологическим установлениям, идет на обустройство пространственно-временных ниш для социального и психологического индивида.

Первый известный нам ритуал, в центре которого находится человек, - это похороны. Оценив труп как своего рода «природный артефакт», человек начинает сознавать свою культурную самость. Очевидно, что она телесна.

Первоначально суть человека усматривается в его теле. Сравнение живого с трупом дает пищу размышлениям о душе. Эти представления мало сходны с нашим пониманием религиозной или этической сущности человека. Для первобытного человека душа физически наглядна. Душа убитого Патрокла, явившаяся для разговора с Ахиллом, во всем подобна живому Патроклу. Правда, при попытке друга обнять ее, она «как облако дыма, сквозь землю с воем ушла». Нанайский шаман, спрошенный этнографом, как он отыскивает душу больного, утащенную чертом на тот свет, отвечает: по следу. Черт отдыхает, кладет душу на землю, а по отпечаткам опытный следопыт узнает, от какого она тела, поскольку все ее физические приметы, включая и рост, на земле отпечатываются.

Душа понимается как другое тело человека, его слабый, ущербный, но внешне подобный двойник. Эта запасная телесность оказывается кстати, когда с основной что-то случается. Сон, обморок или смерть - моменты, когда двойник облачком пара или дыма вылетает из свое-

365

го жилища и устремляется в место, отведенное ему подобным. Душа - сколок с тела, и ее функция - представлять последнее по принципу hie et illic («здесь и там»). Усиленная разработка этого принципа вызывает к жизни множество артефактов-двойников. Среди них и каменные изваяния, надгробья, которые должны физически представлять отсутствующего. Здесь задача для ума и личности первобытного человека стоит так: как быть там, где меня нет? С помощью двойника человек «преломляется в двух противоположных планах одновременно: он выступает присутствующим здесь и он явно недоступен в другом отношении» [Vernant, 1965, р. 256].

Пройдет много времени, пока душа из телесного двойника станет тем, что мы понимаем под ней сейчас. Освобождаясь от уподобления физическому облику и частям организма (первобытные люди наделяли душами и отдельные органы), она становилась жизненной силой, олицетворением того, что движет телесную оболочку человека. Но эта сила вещей и живых существ (часто ее обозначают меланезийским словом «мана») - отнюдь не абстракция. Чтобы овладеть маной, ее носителя лучше съесть (отсюда ритуальный каннибализм).

Индивидуальность живет распределением и собиранием своих составных частей в разных пространственно-временных плоскостях, и найти ее в той эпохе, где всякий опыт выражался непосредственно и наглядно, для нас трудно. Исследователи жалуются, какая у первобытного человека несвязная, диффузная, несобранная, состоящая как бы из множества раздробленных элементов личность^. Личность эта, разумеется, целостна, но только выражается ее целостность не в едином понятии, а в едином теле. Размышление имеет меньшее значение для собирания самости, чем действие в непосредственной, двигательно-ак-тивной форме.

Французский этнограф М. Ленар, проживший двадцать пять лет среди меланезийцев, пишет о кризисе личности, который завершается подобием ритуальной схватки с пред-

366

ком. Обычно меланезиец занят своей «видимой» личностью. Однако в критические для него моменты он приходит к алтарю предка, приносит ему жертву, видит его, борется с ним и приобщается к его силе. «...Область, где событие развернуто, является одновременно пространственно-временной и социомифической. Она охватывает то пространство, куда движется меланезиец, чтобы попытаться найти самого себя» [Leenhardt, 1971, р. 257].

Особое пространство, где все элементы индивидуальности собираются в потоке телесного движения, обеспечивает первобытному человеку ритуал. Он символизирует установление порядка из хаоса, стирает различия между социотелесным микрокосмом человека и большим ТРЛЭМ очеловеченной природы. «Если в человеке естественность побеждает культуру, он становится дикарем, если же культура побеждает естественность, он становится ученым книжником. Только тогда, когда культура и естественность в человеке уравновесят друг друга, он становится благородным мужем», - скажет Конфуций, отводивший ритуалу главную роль в наведении порядка среди людей и в установлении психического равновесия личности. Но это - весьма позднее обобщение архаического ритуала, ведь в первобытности не было ни книжников, ни книг.

Соматика, вынесенная за скобки публичной жизни современного человека, - в уединение интимных забот и увеселений, в тишь медицинских кабинетов, в бессознательное - на заре истории демонстрирует себя открыто как цивилизуемое природное тело. Это тело отбрасывается при письменной передаче традиции, сохраняющей только слова. Первый человеческий опыт невыразим в том смысле, что он отличен от инстинкта и рефлексии, дан как факт культуры, но недоопределен в знаках. Человечество и отдельный человек хранят больше, чем могут сказать. У каждого человека есть хранитель невыразимого - тело с его особенной памятью. Но целостная система его самовыражения утеряна, поскольку взята под контроль сознания. Архаическая социосоматика имеет собственные сим-

волы, которые не покидают ее пределов. В этом смысле первобытность замкнута и неотчуждаема, а тело - великий немой цивилизации - неявный участник всех рассуждений о человеке наряду с явными: религией, наукой, литературой.

Соображения об онтологическом статусе тела и выражении этого статуса - телесной культуре - становятся более понятными, если вспомнить о самостоятельной - не только биологической, но и моральной - ценности жизни. Тогда мы, возможно, почувствуем интерес и уважение к человеческим сообществам, которые на заре истории культивировали, очеловечивали, возвышали жизнь не ради ее благ, а ради нее самой.

В письменной цивилизации телесное единство жизни фиксируется по частям. Нарастает «прогрессивное исчезновение реального тела, его медленное, но верное стирание, его пропадание в последовательных сменах представлений и фигур... переход от первичного, или примитивного, «нашего тела», вполне физического, из плоти и костей, о котором мы имеем опыт повседневного существования, ко все более и более вторичному, абстрактному, метафорическому телу, отсутствующему в качестве такового, просто пустой фигуре, иногда лишенной даже изобразительности и символизма» [Dubois, Winkin, 1988, р. 9].

ТЕЛЕСНО-ПЛАСТИЧЕСКИЙ КАНОН АНТИЧНОСТИ. Вторичное тело, о котором пишет современный автор, - это образ, представление, абстракция тела. И первый не-архаический пример культурно увековеченной соматики в европейской истории - это античная пластика. Греческая античность тоже именуется культурой тела. Это - обозначение познавательной модели, военно-спортивного образа жизни и эстетического идеала, но отнюдь не безыскусной прямоты в удовлетворении основных потребностей. Простота была, но с привкусом культурной второсортности, нарочитого опрощения или экстатической запредель-

ности, как и в современном мире. Из античности, разделенной Ф. Ницше на беломраморный скульптурный аполло-низм (по имени покровителя муз Аполлона) и танцевально-исступленное дионисийство (по имени божественного патрона виноделия), последующие эпохи предпочитали брать первую часть.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Входят в историческую психологию
Экспериментальной психологии мышления трудно избавиться от влияния онтологизма

На крещение снег хлопьями - к урожаю
Психология первобытностиглава ii