<<<     ΛΛΛ   

Такое нежелание является в известном смысле хорошей новостью. Столкновения принципов законности, доминировавших в международной политике в Европе в ХIХ и ХХ столетиях, привели к трем огромным международным конфликтам. Конкуренция между принципами, с которыми Европа и мир будут иметь дело в ХХI веке, - между национальным самоопределением и целостностью существующих границ - ведет к локальному кровопусканию, которое, что бы ни говорилось по поводу Косово, остальной мир в основном может позволить проигнорировать, а следовательно, и проигнорирует. Это, в свою очередь, означает, что перспективы разрешения таких локальных изолированных конфликтов будут зависеть не от вмешательства третьих стран, а от самих их участников; и эти перспективы, хотя и не одинаково радужны, все же вряд ли безнадежны.

Усталость... и сниженные ставки

Прецеденты, внушающие оптимизм в отношении решения различных проявлений национального вопроса в ХХI веке, могут быть найдены там, где третьи державы не вмешиваются серьезным образом. В Северной Ирландии католики и протестанты медленно и болезненно движутся к взаимоприемлемым формам разделения власти; на Ближнем Востоке израильтяне и палестинцы сопоставимыми темпами, хотя и с большими проявлениями насилия идут к достижению некой формулы разделения суверенитета, с которым каждая община может существовать. Американское правительство сыграло весьма ощутимую, но все же достаточно маргинальную роль в каждом "мирном процессе". Толчок к достижению соглашения исходит в обоих случаях от самих участников конфликтов, как это имело место и с улаживанием конфликта между правительством России и мусульманской провинции Татарстан, с учреждением регионального парламента в Шотландии и с заключением между правительствами Венгрии и Румынии договора, защищающего права этнических венгров в Румынии.

Урок этих различных (и не обязательно вечных) решений, позволяющих примирить коллективные требования национальных меньшинств, состоит в том, что больше всего для улаживания конфликтов нужна не особая изобретательность конституционной схемы: в конце концов, существует множество способов создания некоего здания, в котором две или большее число семей могли бы жить комфортно, но отдельно под одной крышей. Необходимым, но все еще слишком редким компонентом решения современной версии национального вопроса является политическая воля.

Национальные конфликты улаживаются их участниками тогда, когда они "созрели" для этого, и, возможно, наиболее общим источником такой зрелости является усталость. Участники конфликта становятся готовыми к компромиссу тогда, когда они оказываются изнуренными вовлеченностью в него, как это происходит в Северной Ирландии и на Ближнем Востоке.

Истощающее расходование крови и богатств будет не единственным побудительным мотивом для улаживания национальных конфликтов в ХХI столетии. Нельзя сбрасывать со счета благоразумие, рационализм и обдумывание того, что может случиться при отсутствии соглашения. Эти факторы явно сыграли свою роль в посткоммунистических отношениях между русскими и татарами, а также между венграми и румынами.

Вместе с тем, еще одна тенденция в международной политике ХХI века может оказаться наиболее эффективным смягчителем национальных конфликтов: устаревание самого по себе суверенитета.

Национальный вопрос вызывал такие споры потому, что ставки в нем представлялись слишком высокими: контроль над механизмом современного государства, наиболее важным институтом ХХ века, который является продуктом действия двух сил, сформировавших вначале Европу, а затем и весь мир - Французской революции и промышленной революции. Эти силы возложили на политические общества Европы две задачи, для выполнения которых необходим был некий мощный инструмент: ведение современной войны и экономическое управление. Французская революция вызвала к жизни массовые армии для ведения войн; промышленная революция создала самое сложное, самое дорогостоящее и смертоносное из когда-либо существовавших оружие, которым могли быть оснащены эти армии. Только мощному государству было по силам рекрутировать, обучать и содержать солдат, а также создавать и приобретать оружие.

Современная война была рождена в ХIХ столетии. В ХХ столетии суверенные государства обрели другую ответственность, для которой было необходимо мощное государство: экономическое управление. В коммунистических странах экономическая ответственность государства была тотальна. В других странах экономическая роль центрального правительства была более умеренной, но все же значительной: присвоение через налогообложение возрастающей доли общественного продукта; обеспечение, благодаря собранным налогам, расширяющейся массы услуг и общественных работ; использование фискальных и монетаристских инструментов для смягчения кризисов и сокращения продолжительности спадов, которым подвержена рыночная экономика.

Хотя ни одна из упомянутых великих задач никоим образом не исчезла, острота и той и другой с окончанием "холодной войны" спала. Соответственно, ослабла и роль института, ответственного за их выполнение, то есть самого государства. Та крупная война, что велась людьми, оснащенными оружием, которое могло быть предоставлено только мощным государством, выходит из моды. Хотя она все еще возможна, ее вероятность меньше, чем когда-либо за последние два столетия. Коммунистическая экономическая система дискредитирована: за исключением Северной Кореи ни одно суверенное государство не стремится ныне контролировать все стороны экономической жизни. В других странах, где баланс между правительственным контролем и действием беспристрастных рыночных законов, регулирующих экономическую активность, периодически менялся, после окончания "холодной войны" резко сместился в пользу рынка.

Отход от правительственного контроля за экономической активностью более всего заметен там, где возник национальный вопрос, - в Европе. Здесь во второй половине ХIХ столетия общества, которые прежде рассматривались скорее как скопления политически инертных крестьян, чем как подлинные нации, начали требовать обладания своими собственными суверенными государствами, создавая уйму конфликтующих претензий, которые не могли быть все удовлетворены. Эту тенденцию символизировали чехи, которые не желали, когда началось ХХ столетие, вести свои политические дела по немецким правилам или осуществлять свои частные сделки на немецком языке.

С окончанием нынешнего столетия самое большое желание чехов, живущих ныне в собственном государстве, состоит в том, чтобы проценты по их банковским вкладам устанавливались в Германии. Конечно, если Чешская Республика преуспеет в своем стремлении присоединиться к Европейскому Союзу, проценты по банковским вкладам ее населения будут устанавливаться Европейским, а не Германским центральным банком во Франкфурте. Но в этом собственно и заключается суть дела: даже могущественная Германия, в экономическом отношении наиболее мощное европейское государство, отказалась от того, что когда-то было главной особенностью суверенитета - от контроля за собственной монетарной политикой.

Упадок национального государства предсказывается регулярно. Однако сейчас, как и в прошлом, государство не стоит на грани отмирания. Но его когда-то самонадеянные и все еще огромные силы явно, хотя и медленно и неравномерно падают. Возможно, что когда-нибудь они снизятся до того уровня, на котором границы суверенных государств будут иметь не большее значение, чем границы почтовых зон в Америке, а жестокие конфликты ХХ века по поводу государственных границ будут выглядеть такими же далекими и вызывающими недоумение, какими выглядят для нас сегодня теологические диспуты, порождавшие битвы и преследования в средневековой Европе. В этот день национальный вопрос исчезнет. Никто не борется из-за размещения почтовых зон. Но для несчастливых регионов планеты, где национальный вопрос все еще остается на рубеже ХХI столетия страшным и смертоносным, этот счастливый день придет не скоро.

Первоначально опубликовано в The National Interest, Fall 1999, pp.17-26

Перевод Григория Вайнштейна

 <<<     ΛΛΛ   

Перспективы разрешения таких локальных изолированных конфликтов будут зависеть
Как другая борется за сохранение существующих границ