<<<     ΛΛΛ     >>>   

И «князь» орет: «халат, халат!»

Мне не раз встречались читатели из молодого поколения, которые не понимали смысла этой строки: кавычки при «титуле» не только не помогали, но запутывали. Совершенно естественно, что в современных изданиях вполне правомерен комментарий — «в дореволюционное время распространенная кличка татарина-старьевщика» (В. И. Орлов в издании: А. Блок. Стихотворения. Большая серия «Библиотеки поэта», 1955, с. 770).

Устарело и непонятно читателю наших дней выражение: «извозчик выехал на биржу» — стоянку, где происходил наем, оно требует пояснения (см. хотя бы рассказ Короленко «Не страшное»).

Сегодняшний читатель забыл или не знает, что заместитель министра в царское время назывался «товарищ министра», и на этой почве происходят смешные недоразумения 1 .

Нынешнее поколение читателей не понимает и требует разъяснения, о чем идет речь в рассказе А. Грина «Крысолов»: «...эти загадочные стенные грибы с каучуковым ртом и металлическим ухом...», непонятно, что значит в том же описании: «.. .надавил кнопку «А» и «Б». Забылось, что до конца 1930-х годов телефоны в Ленинграде были особого типа — большей частью настенные, причем слуховая трубка и микрофон, в который говорили, были отделены друг от друга. Та, которую прикладывали к уху, была на проводе, а та, в которую говорили, была неподвижно укреплена на аппарате, так что разговор происходил в довольно напряженной и неизменяемой позе; забылось, что для вызова абонента до номера 4-00-00 надо было, сняв трубку, нажать кнопку «А», а для остальных номеров — кнопку «Б».

Очень точно пишет Е. Дорош: «Еще вчера, думается, не то что в деревенской избе, но чуть ли не в каждом провинциальном доме по всей России если не все белье, то уж простыни, полотенца, скатерти обязательно, а в деревнях и холсты гладили, точнее сказать, катали с помощью скалки и рубеля. И вот как-то незаметно подошло время, когда человеку лет двадцати от роду, чтобы понять, что это слово означает, надо заглянуть в словарь.

Если же где-нибудь среди хлама попадется ему вдруг некий деревянный брусок с короткой ручкой на одном конце, имеющий с одной стороны поперечные, параллельно расположенные зубцы, то только с помощью определителя он узнает, что это и есть рубель» 1 .

Это забвение деталей важно не само по себе, а в той мере, в какой оно мешает нам воспринять наиболее полно художественное произведение во всем его объеме.

Приведу два примера.

Гегель для советских людей конца 20-х — начала 30-х годов был совсем не то, что в наше время. «Это было общее для молодых людей тех лет (...) заболевание, дошедшее до степени непредставимой. С Гегелем под подушкой тогда спали, им бредили во сне, его глотали, Держась за ремни-поручни в трамвае, и спорили о нем за скудными обедами в студенческих столовках (...). Это к ним, к рьяным новогегельянцам рубежа тридцатых годов, была, несомненно, обращена строка Маяковского: «Мы диалектику учили не по Гегелю» — с ее явно уловимым полемическим заострением» 2 . Сегодня оно для нас так не звучит.

Исследователь Достоевского Г. М. Фридлендер, опираясь также и на другие работы ученых, установил, что для современников роман Достоевского «Преступление и наказание» совершенно очевидно воспринимался как «почти, «физиологическое» описание петербургского лета 1865 года» — об этом свидетельствует целый ряд невоспринимаемых нами теперь деталей 3 .

О том, насколько прочно это забвение, свидетельствуют такие эпизоды. В письме А. Блока своему другу Е. П. Иванову 20 августа 1909 г. из Шахматова есть фраза: «...кошу траву вроде Калибабы». В комментарии сообщается, что речь идет о персонаже из 1001 ночи. (А. Блок. Полн. собр. соч. в 8-ми т., т. VIII. М., 1963, с. 291 и 599). Однако, как выяснилось впоследствии благодаря свидетельству современников, Блок имел в виду нечто совсем иное. В 1908 или 1909 г. некий помещик на юге России держал пари с учителем гимназии Калибабой: если Калибаба скосит десятину сенокоса за определенное время, то помещик обязуется построить на свой счет гимназию. Калибаба выиграл пари. Именно с ним и сравнивал себя Блок (Сообщено М. И. Дикман). В стихотворении Н. Асеева «Скачки» (1916) упоминается рубль «самоубийцы Брута», В Большой серии «Библиотеки поэта» (1967) он разъяснен как Марк-Юний Брут — убийца Юлия Цезаря — при чем тут «рубль» оставалось неясным. На самом деле речь идет о подписи на ассигнации Государственного банка кончившего самоубийством кассира С. А. Брута 1 .

Такого рода примеров можно привести много.

Реальный комментарий в сущности представляет собой восстановление в памяти современников того, что забыто за истекшие десятилетия или века.

К реальному комментарию предъявляется несколько требований, из которых важнейшее уже было выше формулировано: комментарий должен комментировать текст, а не быть автономным от него.

Практически мы сталкиваемся с тем, что комментарий, за редкими исключениями, представляет собой явление для писателя посмертное. Художник редко комментирует «синхронно» свои произведения. Исключений очень немного. Автокомментарии Кантемира к своим сатирам, Державин, который в издании 1808 г. снабдил свои стихотворения довольно подробными «объяснениями» 2 . Пушкин печатал «Полтаву», «Медный всадник» и «Евгения Онегина» с небольшими пояснениями. Однако это не автокомментарий. Ю. М. Лотманом установлено, что эти примечания имеют совершенно особую, конструктивную роль в развитии сюжета и сложно связаны с литературной позицией и творческим методом Пушкина в определенную эпоху 3 .

Уникальным является стихотворение А. А. Шаховского «К портрету Суворова» (альманах «Молодик на 1843 год...», ч. I. Харьков, 1843, с. 255 — 256), в котором специальными сносками расшифрованы все аллюзии поэта. На 18 строк шесть примечаний. Какого они рода, видно из такого примера. К строке:

Умел, когда, и где, и как сразиться...

сноска гласит:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Рукописи

В чем конкретно выразилась идейная позиция писателя
Иногда живы выведенные в произведении лица
Печатается без знаков препинания только ввиду усиленных просьб автора