<<<     ΛΛΛ     >>>   

Древнеславянский же элемент речи, отмечаемый в первой строке документа, может рассматриваться как совершенно изолированный и функционально закрепленный именно за данной документальной формой: это, без сомнения, исторически сложившийся шаблон начала церковной дарственной грамоты, образцы которой пришли на Киевскою Руси славянского юга еще в начальную пору развития письменности.

Другие грамоты на пергамене относятся к более позднему времени, к XIII—XIV вв , или же дошли до нас в списках, датируемых не ранее, чем XV веком. Поэтому мы их не рассматриваем.

Обратимся к языку частной переписки времени Киевской Руси, к языку новгородских грамот на бересте. Хотя мы сознаем, что частные письма не могут рассматриваться как памятники делового стиля, их язык в существенных чертах, без сомнения, имеет те же функциональные особенности Поэтому включаем анализ языка этих грамот в данную главу.

В 1951 г. советский археолог проф А. В Арциховсьий совершил выдающееся открытие: им были раскопаны первые десять документов, начертанных на березовой коре Этим было положено начало новой отрасли науки — “берестологии”. С тех пор регулярно проводившиеся в Новгороде раскопки неизменно обнаруживали все новые и новые грамоты на бересте, и в 1978 г их общее количество достигло 582 Подобные же берестяные грамоты были обнаружены в Старой Руссе, Смоленске, Пскове, Витебске. Таким образом, было подтверждено литературное свидетельство одной из редакций “Жития Сергия Радонежского” о том, что в качестве дешевого писчего материала в Древней Руси широко использовалась березовая кора.

Грамоты на бересте—это совершенно новый, ранее не известный вид письменного исторического источника. Естественно, что находки вызвали самый живой интерес специалистов различных профилей исследования как в нашей стране, так и за рубежом. Одно за другим появились научные издания текстов грамот на бересте. Изучением их стали заниматься археологи и историки. Наибольшее же внимание на эти источники нового типа было обращено историками русского языка, принимавшими участие и в публикации текстов. Несмотря на значительное количество специальных и общих работ, в которых затрагивался вопрос о языке берестяных грамот, многое в нем остается еще неясным и спорным.

Споры идут как по поводу прочтения и толкования текстов в отдельных берестяных грамотах, так и по вопросу квалификации языка всех берестяных грамот в целом. В частности, неоднократно высказывалось мнение, что язык берестяных грамот не имеет никакого отношения к древнерусскому литературному языку, поскольку они якобы представляют собою лишь непосредственное отражение живой разговорной речи древних новгородцев. Это мнение было высказано В. В. Виноградовым в 1958 г., а вслед за ним и А. И. Горшковым. Противоположная точка зрения обоснована нами в вышеназванных работах. Сущность ее вкратце состоит в двух главных положениях. Во-первых, к текстам, начертанным на бересте, нельзя подходить суммарно; на этом писчем материале, подобно тому как и на пергамене, и на бумаге, могли фиксироваться тексты самого разнообразного содержания и жанрово-стилистической принадлежности. Таким образом, следовало бы включать в изучение языка и стиля грамот на бересте лишь те из них, на которых сохранились тексты частных писем, исключив грамоты, содержащие счета, расписки, записи долговых обязательств, а также случайные малограмотные записи. Во-вторых, язык частной переписки также не может быть оторван от всех остальных ранее известных нам письменных памятников древнерусского языка, как деловых, так и собственно литературных, как оригинальных, так и переводных. Более того, в текстах частных писем мы можем со всей точностью и определенностью разобраться, только привлекая текстовые параллели из письменных памятников традиционного происхождения, относящихся к различным жанрам. Произвольные толкования текстов берестяных грамот, с которыми мы, к сожалению, нередко встречаемся в литературе о них, отчасти могут быть объяснены именно этой недооценкой лингво-стилистической стороны грамот. Постараемся подтвердить сказанное анализом текста и языка старейших берестяных грамот.

Начнем с рассмотрения текста письма, сохранившегося на знаменитой новгородской берестяной грамоте № 9, найденной в 1951 г. и неоднократно публиковавшейся. Грамота принадлежит к числу древнейших памятников русской письменности вообще. По данным археологии она датируется XI столетием, по лингвистическим данным может быть отнесена к XI—XII вв., во всяком случае ко времени до “падения глухих”, ибо в ней, как далее будет показано, редуцированные гласные в слабой позиции фиксируются с абсолютной этимологической точностью. Грамота № 9 принадлежит к тем памятникам, текст которых дошел до наших дней в полной сохранности. Поражает она также необыкновенной четкостью всех письменных знаков. И тем не менее по поводу прочтения и понимания ее текста до сих пор еще нет единства научных взглядов.

Приведем текст этой грамоты полностью, с сохранением разделения на строки:

Письмо начинается знаком креста в начале первой строки, По правдоподобному предположению, высказанному польским славистом В. Курашкевичем, этот знак может рассматриваться как своеобразная идеограмма слова поклон. Далее следуют имена автора письма и адресата. Пишет письмо ГостАта, получить его должен Василий (или Василь). До сих пор продолжается полемика по поводу того, женщина или мужчина является составителем письма. Сторонники того взгляда, что письмо в грамоте № 9 написано мужчиной, ссылаются на морфологическую структуру имени Гостята, указывая на то, что нам известны многочисленные древнерусские имена на ата (-Ата), особенно распространенные среди жителей древнего Новгорода — Волга, Вышата, Гюрята, Путята и др., и что носителями подобных имен будто бы могли быть только мужчины. Однако данный довод оказывается неубедительным. М. В. Щепкина напомнила о том, что носительницей имени ТЬшата была несомненно женщина, от лица которой был написан договор с Якимом в известной псковской пергаменной грамоте, изготовленной Довмонтовым писцом до 1300 г. Наконец, польский славист В. Курашкевич в 1957 г. разыскал среди древнепольских женских имен полное соответствие древнерусскому имени Гостята в форме Goscieta.

Окончательную же уверенность в том, что письмо это могло быть написано только женщиной, мы получаем из дальнейшего анализа текста с характерной для него фразеологией и лексикой. Обратимся к переводу: стр. 1—2: Что мне отец дарил и родичи вместе с ним дарили, то за ним; стр. 2—3: а теперь, введя новую жену, он мне не дает ничего; стр. .4—5: нарушив договор, он развелся со мною и женился на другой; стр. 5: Приезжай, будь добр (пожалуйста!).

Отметим итеративный оттенок значения у глагольных форм: даялъ, съдаяли, что может указывать на длительное, или на многократное действие. Сочетание избивъ роукы, по-видимому, представляет собою до сих пор не встречавшееся в древнерусских текстах фразеологическое единство, смысл которого уясняется по контексту. Характерные глаголы поустилъ же мя, а иноую поялъ многократно представлены в древнерусских у литературных текстах, в том числе в переводных: “прослоулобося о ней, якоже приидеть Филипъ съ воины, сию поустити хощеть, а иноую пояти” (“Александрия”, кн. I, гл. 4 ); “И нача Ирод приимати напасти от своея жены, от Мариами, юже поятъ, пустивъ первую, Дориду иерусалимляныню” (“История Иудейской войны” Иосифа Флавия, кн. 1, гл. 29); “Архелай языкодержец и на таку похоть устремися, яко свою жену, Мариамни, пустивъ, а тую поял” (Там же, кн. 2, гл. 7). Смысл сочетания пустити жену, а иную пояти, предельно ясен и не допускает никакогоиного толкования, кроме того, которое дано в нашем переводе. Таким образом, это место письма безоговорочно разрешает спор о том, кого следует признать его автором. Такими словами могла написать о себе только женщина — покинутая мужем жена.

Строка 5 содержит просьбу адресату письма, чтобы тот приехал к Гостяте, завершающей свое письмо вежливым оборотом: “добрЬ сътворА”. Подобный вежливый оборот встречается еще в новгородской берестяной грамоте № 87 (XII в.), а также в берестяной грамоте, найденной в 1959 г. в Витебске (XIII—XIV вв.). Такая формула вежливости тоже хорошо знакома по литературным переводным текстам, откуда могла проникнуть и в широкое языковое употребление. Восходит этот оборот к древнегреческим текстам на папирусах, относимым к III—II вв. до н. э. Таким образом, мы не только убеждаемся в том, что грамоту № 9 писала женщина, но и в том, что эта женщина была хорошо грамотна и проявила большую начитанность в литературных текстах своего времени. Это говорит об общем высоком культурном уровне жителей древнего Новгорода в XI—XII вв. и вместе с тем подтверждает неразрывную связь языка древнерусской деловой письменности с книжной речью.

Грамота № 84, найденная в 1953 г. и опубликованная в 1958 г., представляет собою цельное, хорошо сохранившееся письмо от Твердяты к Зубери. По археологическим данным оно относится к рубежу XI—XII вв., по данным палеографии и языка—ко времени не позднее XII в. Текст письма легко подвергается разделению на слова и вполне понятен: “Отъ Твьрьдяты къ Зоубери. Възми оу господыни тринадесяте рЬзанъ”. Письмо написано небрежным почерком, буквы поставлены криво и многие из них недописаны. Несмотря на это, орфография письма строго выдержана и отражает черты книжного языка XI—XII вв. Лишь в одном слове възми опущена буква Ь после з, соответствующая редуцированному гласному в слабой позиции. В лексике грамоты обращает на себя внимание использование редкого слова господыни. В “Материалах для словаря древнерусского языка” И. И. Срезневского это слово Проиллюстрировано лишь немногими примерами, заимствованными из церковно-юридических текстов, переведенных с греческого языка. Употребление слова господыни в нашей грамоте в безусловно бытовом контексте заслуживает пристального внимания. Таким образом, грамота № 84, как и почти современная с нею грамота № 9, может быть отнесена к числу важных свидетельств о литературно-письменном русском языке древнейшего периода.

Выше мы уже упомянули о грамоте № 87. Теперь обратимся к анализу ее текста. По стратиграфическим данным грамота может быть отнесена к XII в., палеография и язык грамоты такой датировке не противоречат. Текст письма занимает две строки, которые могут быть разделены на слова следующим образом: “От Дрочке от папа покляняние ко Демеяноу и къ || Мине и къ Ваноукоу и къ вьхемо вамо, добре створА”.Перевод также затруднений не вызывает. Авторомписьма является некий Дрочка, по всей вероятности, имевший духовный сан попа. Этот поп-шутник передает свой поклон адресатам письма, в качестве которых названы трое: Демьян, Мина и Ванук. В написании къ вьхемо вамо, очевидно, нужно усматривать значение: ко всем вам. Здесь употреблена своеобразная форма определительного местоимения весь в дат. пад. мн. числа без вторичного смягчения звука х в с. Подобные формы, свойственные древнему новгородскому говору, несколько раз засвидетельствованы в древних письменных памятниках на пергамене: в “Духовной грамоте Варлаама Хутынского” (до 1192 г.) и в одном месте “I Новгородской летописи” по древнейшему Синодальному списку (под 1217 г.). Ниже будут показаны подобные же диалектные формы этого местоимения и в нескольких более поздних берестяных грамотах. Заслуживает внимания концовка грамоты, тождественная той, которая читается в грамоте № 9. Здесь важно отметить, что этот вежливый оборот не сопровождает какой бы то ни было конкретной просьбы, будучи присоединен только к приветствию. Примеры подобного же использования вежливых выражений, построенных из аналогичных словосочетаний, нередки в греческих письмах, сохраненных папирусами эллинистического периода. Написание в грамоте № 87 слова папа с буквой а, вместо о в первом слоге тоже может свидетельствовать о возможном знакомстве автора письма с греческим языком, в котором аналогичное слово имеет начертание pa/paj (papas).

Не вызывает особых затруднений прочтение и понимание текста грамоты № 119, тоже относимой к рубежу XI—XII вв. Это краткое письмо, состоящее всего из двух фраз. В начале письма, в отличие от других текстов подобного рода, мы не находим имени лица, к которому направлено письмо, и стоит лишь имя автора “Отъ РознЬга. Въдале есмь Гюргевицоу без девяти коунъ 2 гривьнЬ. Взьмъши въдаже прочь людем”.Переводим это письмо: “От Рознега. Я дал Гюргевичу без девяти кун две гривны (денежную сумму, выраженную в названных монетных единицах). Взяв, отдай прочее людям (слугам)”. Вторую фразу письма читаем и понимаем не так, как другие исследователи, отделяющие слог же от предшествующего въда. В нашем понимании это распоряжение, которое Рознег направляет жене или какой-либо другой близкой ему женщине, чем объяснима форма женского рода причастия въземъши, не обнаруживающая никаких отступлений от грамматических норм русского письменно-литературного языка древнейшей эпохи.

Остановимся также на текстах некоторых грамот, относимых к более позднему времени—XIII—XIV и началу XV вв., т. е. к периоду феодальной раздробленности Русской земли, поскольку нам не кажется необходимым отделять эти тексты от подобных же им письменных памятников более древнего времени по их языку.

Интересно по содержанию и по знаку письмо в грамоте № 5, открытой в 1951 г., изданной в 1953 г. и относимой по данным стратиграфии и палеографии к первой половине XIV столетия. Начальная строка этой грамоты разрушена. Из тех букв, которые читаются на ней, можно понять, что отправителем письма является Есифъ. Он пишет к Матфею: “Постои за нашего сироту. Молви дворянину Павлу, Петрову брату, дать грамотЬ не дасть на него”. Большая часть письма настолько ясна, что не нуждается даже в переводе на современный русский язык. Затруднение представляет лишь конец грамоты. Очевидно, и в этом случае слово дать должно пониматься не как инфинитив от глагола дам, а как своеобразный подчинительный союз, состоящий из да и частицы ть (ти). Функция этого союза заключается в присоединении придаточного предложения цели, или косвенно-побудительного, зависимого от глагола молви. Смысл фразы в целом: “Молви дворянину Павлу..., чтобы тот не давал на него (на нашего сироту) грамоты”. Вероятно, имеется в виду так называемая дерновая грамота, выдача которой на кого-либо означала его закабаление выдавшим такую грамоту лицом.

Подобная функция того же союза дать может быть усмотрена и в тексте грамоты № 53, раскопанной в 1952 г. и изданной в 1954 г. Она датируется рубежом XIII—XIV вв. и представляет собой письмо от Петра к Марье (очевидно, его жене). Содержание письма следующее: “Поклон от Петра к Марье. Покосиле есмь пожню, и озерици оу мене сЬно отъяли. Спиши список с купной грамотЬ да пришли сЬмо, куды грамота поЬеде, дать ми розумно”. Перевод: “Поклон от Петра к Марье. Покосил я пожню, а озерцы (название жителей села) у меня сено отобрали. Спиши список купчей грамоты и пришли сюда, куда грамота укажет, чтобы мне стало ясно”. В третий раз тот же подчинительный союз читается в тексте грамоты № 361, найденной в 1959 г. и опубликованной в 1963 г. Датируется это письмо рубежом XIV—XV вв. В связи с тем, что по поводу толкования текста этой грамоты до сих пор высказываются противоречивые суждения, обратимся к его подробному разбору: “Поклон от шижнянъ побратиловицъ господину Якову. Поеди, господине, по свою верешь, дать, господине, не гнее. А нынеца есме, господине, погибли, верешь позябля, сЬяти, господине, нечего, а ести такоже нечего. Вы, господине, промежю собою исправы не учините, а мъ [мы] промежю вами погибли”. Пишут жители Шиженского погоста возле г. Тихвина владельцу села Якову, сообщая о погибшем урожае. Споры вызывает фраза: “Поеди... по твою верешь дать... не гнее”. А. В. Арциховский толкует слово верешь как всходы , которые якобы у шижнян померзли, и они просят своего господина Якова “приехать на свои всходы, дать негниющие”, т. с. не гнилые семена. Это же толкование текста принято В. Л. Яниным и Л. В. Черепниным. Полагаем, что и в этом контексте дать выступает как подчинительный союз. Слово верешь означает не всходы, а хлеб в зерне; предлог по следует понимать, как обычно он употребляется в народной речи, в значении цели: “Поезжай за своим зерном, чтобы оно не гнило”. Очевидно, дело происходит осенью. Морозом побило урожай, идут дожди, хлеб гниет, Яков должен забрать свою долю зерна, чтобы оно не сгнило. Таким образом, единственно верный смысл письма может быть установлен после внимательного анализа всех сторон языка грамот.

Для того чтобы показать смысловое и стилистическое разнообразие текстов на берестяных грамотах, приведем еще сохранившееся в отрывке письмо на грамоте № 317, найденной в 1957 г. и датируемой серединой XIV в : “(и)хо сльзы проливаются прЬдъ богьмо. За то гнЬ(в) на васо меце, поганыи. А нынЬ покаитеся того беззакония. А в то дЬло оканЬное немного поводить. А тых бы хотя и не постыдитися” Автор письма,— как комментирует эту грамоту А. В. Арциховский,— изливает на кого-то свое раздражение, пользуясь для этого церковными оборотами. Соглашаясь в этом с комментатором грамоты, заметим, что текст этот носит явные черты обличительной публицистики.

Таким образом, смысловое и стилистическое многообразие текстов, сохраненных этим новым типом письменных источников, дает возможность рассматривать их лингвистические показания как ценнейшие свидетельства, раскрывающие до того не известные стороны жизни древнерусского общества и оттенки древнерусского литературного языка. И нет никаких оснований отрывать язык включенных в научный обиход новых письменных памятников от общего русского литературного языка, история которого построена на прочтении памятников традиционного содержания Только привлечение широкого историко-лингвистического контекста дает нам возможность правильно понимать и язык, и содержание грамот на бересте.

Наиболее ярко прослеживается связь между языком берестяных грамот и общим литературно-письменным языком древнейшей эпохи в использовании авторами этих грамот устоявшихся речевых трафаретов, закрепленных длительной традицией. В приемах такого “литературного этикета” (термин Д. С. Лихачева) мы можем усматривать один из признаков литературного языка феодальной эпохи как письменного языка, “обработанного мастерами”.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Недаром русско-болгарские памятники старшего периода содержат в известных линиях русских элементов даже более
Выразительная краткость устно-разговорного народного синтаксиса
В деловой письменности появляются термины
В словах книжного происхождения обычно сохранялись основные черты греческой графики
Словесного воплощения действительности