|
|
<<< ΛΛΛ >>>
"Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин..." --
он как бы предвидел в будущем это удивительное изменение значения
собственной фамилии. В Большой Советской Энциклопедии указаны два Пушкина, в
словаре Брокгауза даже три: Александр, Андрей и Василий. Но из них только
один "Пушкин просто" -- тот, которого знает каждый.
Очевидно, я был прав, когда утверждал, что судьба человека может
преобразить для нас и звук, и смысл его имени. А поразмыслив, заметишь и
другое: каждое слово не только состоит из звуковой формы и внутреннего
значения; его окрашивает наше живое, часто очень сложное, отношение к нему.
Это можно подтвердить целым рядом сходных примеров. Мы с вами,
произнося или слыша фамилию Толстой, совершенно не задумываемся над ее
значением: для нас слово "Толстой" тоже как бы является синонимом слов
"великий писатель". Кто-то сказал "Толстой", и вы прежде всего подумали:
"Лев Толстой, автор "Войны и мира", могучий ум, один из самых замечательных
людей XIX века". Конечно, в следующий миг вы можете согласиться, что речь
идет о каком-нибудь другом Толстом: о поэте, скульпторе, советском писателе.
Но все они не "просто Толстые": мы зовем их кого "Алексей Константинович",
кого "Алексей Николаевич", кого "Федор Петрович". В энциклопедии Брокгауза
упомянуты двенадцать носителей этой фамилии, и все же для нас только один из
них является "просто Толстым". Но это -- только для нас. Иностранцы, недавно
научившиеся русскому языку, иначе воспринимают это имя. Один норвежец в
своих записках о путешествии по России не без некоторого удивления замечает:
"Имя Толстой означает "толстый"!"
Теперь нам надо сделать некоторое усилие, чтобы представить себе, что
фамилия Глинка происходит от слова глина; а ведь в .свое время известные
стихи:
"Пой в восторге, русский хор,
Вышла новая новинка.
Веселися, Русь! наш Глинка --
Уж не глинка, а фарфор!" --
показывали с полной ясностью, что связь этих двух слов между собою была
куда прочнее, чем связь слова "глинка" с представлением о замечательном
композиторе. Видимо, пока слово окончательно станет именем собственным,
должен пройти известный срок; до поры до времени в нем продолжает
чувствоваться его прежнее "нарицательное значение", и нередко оно мешает
пользоваться этим словом как удобным общепризнанным именем. Вот одна из
причин, которая затрудняет употребление в качестве имен "любых слов". Итак, всякое имя собственное -- слово, но слово, получившее совершенно
особые свойства, новую окраску. Эти свойства заставляют даже нас,
современных людей, свободных от всяких суеверий, невольно ощущать в нем как
бы более тесную связь с самим человеком, его носителем, чем может быть на
деле. Более того, подумайте, и вы убедитесь -- нередко нам кажется, что имя
способно даже вроде как бы изменять свойства своего хозяина или, по крайней
мере, в некоторой степени определять их.
Возьмем такой несколько искусственный пример. Перед вами -- перечень
лиц, персонажей какой-то пьесы. Страничка оборвана; сохранились только
имена, а характеристики исчезли. Вы читаете:
Георгий Ардальонович ...... (неизвестно кто)
Екатерина Аркадьевна ......
Бетси . . ...........
Жоржик ...........
Пуд Гордеич . . . .
Феклиста Титовна ........
Марфушенька . . ...... .
Карп ............
Ерема . . . . . . . . ... .
Пахом .............
Егорка ............
Формально говоря, вы не знаете про них ровно ничего. Но разве по именам
этих неведомых людей вы не можете примерно представить себе, что за пьеса
перед нами и кого именно изобразил автор? Подумайте: похоже, что речь идет о
дореволюционном времени и, вероятно, даже о XIX веке. Вполне возможно, пьеса
рассказывает о двух семьях, дворянской и купеческой. Георгий Ардальонович и
Екатерина Аркадьевна легко могут быть "господами", помещиками, мужем и женой
и иметь дочку -- барышню Бетси. Мальчик Жоржик годится им в сыновья, так же
как Марфушенька окажется на месте в роли купеческой дочери в семье Пуда
Гордеича и Феклисты Титовны. Карп, Пахом и Ерема -- несомненные "мужики"...
Разумеется, можно придумать и другие варианты. Милая Бетси может стать
гувернанткой Жоржика. Егорке ничто не мешает оказаться сынишкой или даже
внуком почтенных купцов. Впрочем, тогда, вероятно, ему подобало бы
называться Егорушкой; как Егорка, он скорее подходит для роли деревенского
мальчугана. Точно так же Марфушеньку трудно вообразить "горничной девушкой"
в купеческой или дворянской семье, -- тогда она была бы Марфушкой или
Марфушей. Продолжая эту игру, вы без труда могли бы придумать сюжет,
подходящий именно для этих персонажей, сочинить всю пьесу, исходя лишь из
того, что вам о них уже известно. А что известно? Ровно ничего, кроме имен!
Да, но, оказывается, этого не так уже мало: имена имеют свою окраску,
которая придает их носителям довольно определенные черты. Вы могли бы
спокойно сделать Георгия Ардальоновича Георгием Всеволодовичем или
Всеволодом Ардальоновичем, это не помешало бы ему оставаться помещиком. А
вот превратить его в Пахома Ардальоновича уже куда более трудно. *
-----
* В романах Л. Толстого живут две героини-Катерины: одна в "Анне Карениной"
-- дворянка, сестра Анны, другая -- в "Воскресенье"-- воспитанница помещиц,
незаконная дочь дворовой женщины. Первую Катерину зовут Китти, вторую --
Катюша. Толстой, как замечает В. Шкловский, разъясняет, почему именно
Катюшей: "Ее и звали так -- средним именем -- не Катька и не Катенька, а
Катюша..."
Вот какое большое и тонкое содержание вмещает в себя самое обыкновенное
имя.
-----
Совершенно так же дама-аристократка, дворянка может быть Илларионовной,
Аркадьевной, Борисовной, даже Алексеевной или Николаевной, зато уж из
Титовны или Потаповны аристократки не получится никак.
Мы редко отдаем себе полный отчет в этом странном свойстве личных имен,
но постоянно пользуемся им. А. Н. Островский, называя одного из своих героев
Титом Титычем, сумел в этом сочетании имени и .отчества воплотить многие
резкие черты людей темного царства, купеческой Москвы. Когда общественность
первых лег революции стала перед необходимостью дать короткую, но вполне
отрицательную характеристику совершенно особому разряду людей, лжематросам,
пришедшим на флот не ради защиты Родины, а в погоне за житейскими благами и
дутой славой, для них было найдено точное и выразительное определение-имя:
"жоржики". В течение долгого времени наши школьники называли "гогочками"
маменькиных сынков, а ведь Гогочка -- это тоже имя. Слово "матрешка",
возникшее из имени Матрена, означало на протяжении многих лет простоватых,
"еще мало обтесанных", по выражению А. Н. Толстого, деревенских девушек,
приходивших в город в услужение; теперь мы называем "матрешками" забавных
кукол из дерева, в платочках и старокрестьянской одежде, которые
вкладываются одна в другую.
Когда во времена Великой Отечественной войны мы именовали вражеских
солдат "фрицами", мы использовали уменьшительное от имени Фридрих. Вместо
слов "типичный англичанин" постоянно употребляют английское имя и фамилию
Джон Буль, в переводе нечто вроде "Иван Бугай". "Дядя Сэм" -- "дядя Самуил" --
называют среднего американца. Таким образом, имена, которые когда-то стали
именами из обыкновенных слов, имеют право и возможность вновь сделаться
существительными нарицательными, но уже с совершенно иным значением. Чтобы
причудливость этих превращений стала вам особенно заметной, я сведу
некоторое количество имен, претерпевших подобного рода метаморфозу в
небольшую табличку.
Какое слово: Что оно значило до того, как стало именем: Что оно значит,
перестав быть только именем:
Максим самый большой (лат.) пулемет
Пантелеймон всемилостивый (греч.) рохля, растяпа пентюх,
(уменьш. Пантюха)
Иуда славный (евр.) предатель
Иосиф прирост (евр.) скромник, конфузливый человек
Самуил выпрошенный у бога (евр.) типичный янки (дядя Сэм)
Фома близнец (евр.) недоверчивый человек
(Фома неверный)
Екатерина чистая (греч.) реактивный миномет (катюша)
Август высочайший (лат.) восьмой месяц года
Нисколько не сомневаюсь, что вы сами, если поразмыслите над этим
вопросом, вспомните сколько угодно других примеров, может быть, куда более
выразительных, чем эти.
Однако вот что я прошу вас заметить и на что особенно обратить
внимание: такие превращения бывают возможны только потому, что, когда слово
становится именем, его значение непременно тускнеет, стирается. Только
поэтому оно и может начать работать как имя. Я могу спокойно назвать свою
сестру Акулиной, но только потому, что я забыл, что имя это значит "орлица".
Вас не удивляет, когда вашего брата именуют Степаном, но ежели бы его стали
звать Венком (а Стефан и значит по-гречески "венок"), это показалось бы вам
довольно диким.
Именем в конце концов может стать любое слово, однако необходимо, чтобы
предварительно из него выветрилось его значение. Это выветривание
достигается долгим и упорным употреблением его в качестве имени. Именно
поэтому два совершенно одинаковых слова для нас неодинаково годятся в имена.
Слово "лев" уже успело утратить свое общее значение, и вот мы про него
думаем: "Имя как имя". А слово "медведь" не прошло этой стадии, и, если
кто-нибудь даст своему сыну имя Медведь, мальчишка испытает немало
неприятностей. Однако, если много людей много лет подряд будут упрямо
называть своих детей Медведями, в конце концов и это слово утратит значение
"зверь", станет восприниматься тоже "как имя".
Если бы это было не так, мы либо никогда не смогли бы превратить в
имена такие слова, как "вера", "надежда", "любовь", либо же, наоборот, могли
бы спокойно называть своих дочерей "Нежность", "Догадка", "Сомнение". Ни
того, ни другого на самом деле не случилось. Это надо помнить каждому, кто
хочет ввести в обычай новые, непривычные имена. Неужели вы забыли это имя? Так ведь назывался вымышленный король
выдуманного Джонатаном Свифтом великим английским сатириком, карликового
народца - лилипутов.
Лилипуты были малы, крайне малы: пять или шесть таких человечков
уселись бы на ладони взрослого мужчины. На ней мог поместиться и его
высочество король со всей его свитой. Но для его имени не хватило бы места
не только на ладони,--даже в целой пригоршне. Полностью оно звучало так:
Голбасто Момарем Гурдйлло Шеффйн Мулл и Улли Гю.
Право, недурно для человечка высотой в два или три дюйма...
Что хотел сказать своей выдумкой Свифт? В переносном смысле это
понятно: и среди обычных людей -- намекал он -- не мало карликов духа,
цепляющихся за пышные и громкие звания. А вот буквально...
А буквально -- это имя, точнее, цепочка, ожерелье имен, рассудку вопреки
повешенное на шею одного чванливого господинчика, близко напоминает мне
другое сочетание слов: Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст граф фон Гогенгейм.
В чем разница? Только в одном: там речь шла о вымышленном короле, а
здесь я вспомнил лицо историческое. Именно так звали знаменитого
средневекового алхимика, более известного под псевдонимом: Пара-цельс.
Граф Гогенгейм-Парацельс был католиком, а для народов, исповедующих
католицизм, такие гирлянды имен --вещь вполне обычная. Поклонники
французского писателя В. Гюго помнят, наверное, аристократа и испанского
гранда, которого звали совсем уж сногсшибательно: Хиль Базилио Фернан Иренео
Фелиппе Фраско-Фраскито граф де Бельверана.
Тут, как видите, цепь имен еще длиннее и затейливее, и это понятно.
Высокородный граф был испанцам, то есть католиком из католиков, а в этой
стране к именам издревле установилось особое отношение. Вот что пишет по
этому поводу наш современник Лион Фейхтвангер в своем романе "Гойя".
У гениального художника Франсиско Хосе де Гойя была подруга -- герцогиня
Альба, женщина из очень знатного испанского рода. В семейном кругу ее звали
просто Каэтаной, но настоящее имя ее было: Мария дель Пилар Тереса Каэтана
Фелисия Луиза Каталина Антония Исабель... и так далее, и тому подобное...
У писателя Фейхтвангера не хватило терпения довести этот список до
конца; спрашивается, как же не скучно было возиться со всеми этими
словесными побрякушками веселой и умной молодой аристократке? Зачем ей было
столько имен?
Фейхтвангер свидетельствует: в Испании XVIII века "идальго" (дворяне)
имели право на шесть имен каждый. "Грандам" -- родовитым вельможам, носившим
титул "дон", полагалось их вдвое больше -- двенадцать. Что же до грандов
первого ранга, самых высокопоставленных, то они могли носить столько имен,
сколько заблагорассудится; в чем-чем, а в этом их никто не ограничивал. И
они держались за свои права: носить множество имен казалось им весьма
полезным. Вспомните, что я рассказывал вам - каждое лишнее имя -- лишний
заступник на небесах. Чем больше у человека заоблачных тезок, тем лучше они
его обслужат и защитят здесь, на грешной земле.
Но если так -- возникают два вывода. Во-первых, давайте носить много
имен: чем больше, тем приятнее! А во-вторых, за каждое лишнее имя надо
платить. Кому платить? Церкви, священству: ведь это оно нарекает простым
смертным имена.
Значит, естественно, чтобы множеством имен располагали только богатые и
знатные люди. Столь же резонно запретить бедным и безродным пользоваться
этой роскошью, чтобы не зазнавались! В результате -- каждая испанская донья
носила за собою эти бесчисленные имена, как складки на присвоенном ей шлейфе
платья; каждый гранд распускал их над головой, подобно страусовым перьям
шляпы. Одно стоило другого, а все вместе стоило денег.
Чемпионами на этом поприще, конечно, оказались короли. В одном
справочнике середины XIX века была опубликована титулатура совсем еще
крошечного пеленашки, инфанта (наследника) Португалии, которому исполнилось
всего несколько месяцев от роду. Этот повелитель пеленок и император сосок
назывался дон Педро ДАлькантара Мария Фердинандо Гонсаго Кса-виер Мигуэль
Габриэль Рафаэль Антоиио Леопольдо Иоан Франциско ДАссизи, а по фамилии
Саксен Ко-бург Гота де Браганца э Бурбон.
Рядом с этим великолепием многого ли стоят жалкие семь имен короля
Лилипутии?
Может быть, вы думаете, что такая бессмыслица могла иметь место только
в далеком прошлом, когда люди, даже становясь грандами и королями,
оставались невежественными суеверами? Вы ошибаетесь!
И сегодня где-то в Западной Европе или Америке живет последний
представитель австрийского императорского дома Габсбургов, свергнутого в
1918 году. Он занимается там единственным, хлопотливым, но не слишком
доходным делом -- претендует на австрийский престол. Беднягу зовут вот как:
Отто Роберт Мария Антон Карл Максимилиан Генрих Сикст Ксавье Феликс Ренат
Людвиг Каэтан Пий Игнатий Габсбургский.
Почтенно, даже весьма почтенно! Беда только в том, что за четыре
десятка лет весь крепкий коллектив из пятнадцати бравых святых так и не
сумел оказать своему подшефнику единственно нужную ему помощь: в Австрии по
сей день богопротивная республика... Католикам удобно, -- они верят в святых. Фанатическим врагам
католицизма, христианам других толков,-- ну, скажем, пуританам и квакерам
англо-саксонских стран, -- было куда труднее снабжать себя подобными сложными
именами. Черпать из того же источника, что и их соседи-католики, они не
могли, потому что ни в каких святых не веровали. Однако оставаться при одном
имени каждому тоже казалось как-то недостойно. Как же быть, откуда брать
имена?
В разное время они по-разному решали этот нелегкий вопрос. Часть имен
перешла все же к "протестантам" от их предков-католиков: английское Джон --
это то же, что французское Жан. Немецкие Иоганн, Мария, Йозеф, английские
Мери, Элизабет или Дженни -- это все крестные, то есть в прошлом католические
имена.
Какую-то долю удалось позаимствовать от древних, еще языческих,
родоначальников; особенно в этом смысле поусердствовали немцы. Такие их
имена, как Рудольф, Адольф, Адельгейда, Брунгильда, Эбергард, Эрнст, прежде
чем стать христианскими (но не католическими), долго оставались столь же
мирскими, как те, что встречались нам на Руси. Некоторые из них католическая
церковь так и не приняла, с другими примирилась, точь-в-точь как
православная с Богданом. Теперь во Франции человек, названный Дуй, имеет
право рассчитывать на покровительство святого Луи; но редко кто знает, что
это имя возникло из безбожного древнегерманского Хлодових: из.Хлодовиха--
Людовик, из Людовика -- Луи. Точно так же в современных французских мягких
Гонтран, Клотэр и Клотильд трудно угадать суровые языческие имена древних
германских племен -- Гунтхрамм, Глотахайр, Гротехильд. Но, так или иначе, они
-- живут.
Однако их недоставало, да и протестантам очень не хотелось иметь общий
именослов с католической церковью. Была сделана попытка привить имена
дохристианские, взятые из Библии, священной книги евреев. В романах об
Америке я Англии XIX века можно их встретить во множестве. Таковы: Джошуа
(библейский Иосия), Джереми (Иеремия), Авессалом, Даниил, Соломон, Самуэль,
Абрагам, Эстер, Рут, Юдит и многие другие. Одно время мода на них
распространилась очень широко, особенно за океаном: шестнадцатый президент
США, Линкольн, носил имя Абрагам. В "Таинственном острове" Жюля Верна
корреспондента Спил-лета зовут Гедеоном, в память одного из "судей
израильских". Два других персонажа из того же романа названы в честь древних
царей: инженер Смит в честь Кира персидского, слуга-негр -- вавилонского
Навуходоносора. Надо сказать, что в силу каких-то причин среди негритянского
населения США такие имена получили особое распространение.
Прошло, однако, время, и старые обычаи уступили место новым. Если в
Московской Руси мирские имена мало-помалу отступили перед христианскими, то
на современном Западе произошло обратное: христианское именословие было
постепенно почти полностью вытеснено "светским", то есть "мирским". Сейчас в
англосаксонских и германских странах (за исключением католической части
населения) каждый волен избирать и давать ребенку в качестве имени любое
приглянувшееся ему слово. Им может оказаться название того или иного
красивого цветка (Лилиэн -- "лилейная", Дейзи -- "маргаритка" или "ромашке",
Айрис -- "ирис"), им может стать фамилия какого-либо выдающегося человека
(Нельсон, Вашингтон, Гладстон, Рузвельт), даже название города или области
(так, в повести Киплинга "Отважные моряки" действует жалкий человечек, по
имени Пени (полностью -- "Пенсильвания Прэтт", * а ведь слово "Пенсильвания"
-- название одного из штатов Америки).** Превращаются в имена всевозможные
существительные, означающие то предметы, то отвлеченные понятия. Есть
мальчики, именуемые Голд ("золото"), Сильвер ("серебро"); есть девочки,
которых зовут Бьюти ("красота"), Вйктори ("победа"), Пис ("мир"). В Германии
во время первой мировой войны появилось много Брингфрид: слова "бринг фридэ"
по-немецки значат "принеси мир".
-----
* В той же повести добродушный владелец шхуны "Мы здесь", м-р Троп, зовется
Диско. "Родился я, когда пакетбот был близ острова Диско, -- рассказывает он
сам, -- вот почему мне и дали мое имя".
** В данном случае положение сложнее: название штата в свою очередь
произошло от человеческого имени. Территория нынешней Пенсильвании была
некогда пожалована королем одному из первых колонистов Английской Америки,
некоему Вильяму Пенму. Слово "Пенн-сильвания", происходя от латинского
"сильва" (лес), означало поэтому: "Пеннова лесная страна".
-----
Нам придется еще вернуться к этим западным "мирским" именам и к тем
забавным происшествиям, которые им обязаны своим существованием. Сейчас
поговорим о другом.
Казалось бы, в протестантских странах нет места применению длинных и
сложных имен, вроде католических. Однако они появились и здесь. Конечно, тут
они не могли образоваться при помощи нанизывания друг на дружку церковных
имен; протестанты пошли по другому пути.
Во дни диктатора Кромвеля, в 1653 году, -- рассказывает немецкий
языковед Клейнпауль, -- некий торговец кожевенными товарами, человек весьма
религиозный и убежденный сектант-пуританин, по фамилии Бйрбон, придумал себе
вместо настоящего вот какое, весьма благочестивое, но неуклюжее имя:
lf-Christ-had-not-died-for-all- you-should-have-been-damned Berebone
(в переводе на русский язык оно звучало бы:
Кабы-Христос-Не-Умер-За-Всех-Ты-Был-Бы-Проклят Бйрбон).
Длинные имена обычно сокращают. Скоро и мистера Бирбона окружающие
стали звать куда более коротко: Проклят Бирбон!
Другой, почтенный человек, единомышленник Бирбона (Клейнпауль именует
его "известным Пимпльто-ном"), придумал для себя еще более сложное
имя-замену:
На-Какие-Происки-Ни-Шли-Бы-Твои-Враги-Хвали-Господа-Бога-Пимпльтон!
Был среди них чудак, подписывавшийся:
Live-for-Resuscitate-Ieroboam-dEner
(то есть Живи-Для-Вечного-Воекресения-Иеровоам дЭнер).
Наконец, четвертый принял более короткий, но зато решительный
псевдоним:
Kill-the-Sin Palmer, то есть Умерщвляй-Грех Пальмер.
Пожалуй, этими примерами можно ограничиться, рисуя причуды
христианского и европейского именословия. Но не думайте, что они были
свойственны только Европе.
У нас нет сейчас возможностей совершить путешествие по ономастике
других стран мира, и я ограничусь двумя-тремя образчиками восточных
имен-чудовищ.
Недавно мне попались на глаза сведения об одном мальгашском
(мадагаскарском) владетельном князьке, которого зовут так:
Андрианцимитовиамиандриандзаке.
Где-то неподалеку от его княжества лежат владения его достойного
соседа: Андриампанаривофоманадзаке. Мне неизвестно, находятся ли сила,
власть и богатства этих государей в таком же соотношении, как и длина их
великолепных имен. Но, несомненно, поискав по странам Востока, мусульманским
и иным, можно было бы найти там счастливцев, обладающих несравненно более
богатыми именословными коллекциями. Косвенным доказательством этого служит
японская забавная сказочка про двух мальчиков, у которой много различных
вариантов, но которую можно вкратце изложить следующим образом.
Жили-были в Японии двое мальчуганов -- богатый и бедный. Богатому
мальчику родители дали очень почтенное количество весьма достославных имен.
Его звали: Онюдо - Конюдо - Мапирапонюдо - Хиранюдо - Сей-такапонюдо -
Харимапобето - Хейтако - Хейтако - Хэме-та - Кемэта - Иччиочирика -
Чоччорачирика - Чоони-Чоони - Чобикуни - Чоторабуцуни - Нагонабицуни Апояма
- Копояма - Амосу - Комосу -Моосу - Моосу - Моосиго - Ясиклапдони - Темоку -
Темоку - Мокуно - Мокуно - Мокудзобо - Таванчоосуна - Хихидзоэшка.
Это было более чем удовлетворительное имя. А бедного мальчика называли
просто Чон.
За богатым мальчиком следило множество нянек, бедный же бегал где хотел
один. И однажды он упал в глубокий колодец.
Как только это случилось, соседские дети прибежали к его родителям и
крикнули: "Ваш Чон упал в колодец!" В мгновение ока Чонов папа был тут как
тут и вытащил сына так быстро, что тот даже не успел воды в р-от набрать.
На другой день богатый мальчик улучил минутку, когда его няньки
зазевались, побежал и, в свою очередь, свалился в колодец.
Соседские дети не очень любили его, но, видя такую беду, помчались к
дому его родителей и закричали: "Упал в колодец!"
"Кто?" -- спросили родители.
"Ваш Онюдо - Крнюдо - Мапирапонюдо - Хиранюдо -Сейтакапонюдо..." --
начали было дети, но кто-то из них вдруг ахнул: "Ой, что вы! Вы же
пропустили Харима-побето! Сначала!!"
Они испугались и начали сначала: "Ваш Онюдо - Конюдо - Мапирапонюдо -
Сейтакапонюдо - Харимапобето - Хейтако - Хейтако..." Но, пока они добрались
до Хихидзоэшки и родители поняли, что случилось, богатый мальчик захлебнулся
и утонул.*
-----
* В недавно вышедшем сборнике японских сказок (М., Гос-политиздат, 1958) эта
же сказочка приведена в другом варианте. Там богатый мальчик носит такое
имя: "Бонза большой -- Бонза меньшой -- Бонза над всеми бонзами бонза -- Бонза
толстяк -- Бонза в мошне деньги бряк -- Бонза просто так -- Бонза не знаю
дальше как -- Богач-разбогач -- Самого не знаю как дальше его -- Чашка да
чайник -- Главный начальник -- Все пьют воду -- Сам пью чай -- Чудо-герой --
Серебро горой -- Звать по-таковски -- Звать по-сяковски -- И этак и так и
перетактак -- На горе храм -- На храме крыша --Над крышей сосна -- Над сосной
луна -- Эй-эй расти скорей -- Эйске". Я не знаю, представляет ли этот новый
вариант точный перевод первого, но нам сейчас это и не важно.
-----
Это сказка, и таких имен в Японии, вероятно, нет. Но сказок не бывает
без правды, как дыма без огня. И, очевидно, японское именословие тоже не
отказывается от нанизывания множества имен одного за другим. Если бы это
было не так, в сказке не оказалось бы ничего смешного, и она исчезла бы.
Это повествование о человеческой глупости и тщеславии мне хочется
завершить маленьким рассказиком о столь же забавном лукавстве.
Если знатные гранды и сеньоры западных стран не были ограничены в
количестве своих имен, то простолюдинам приходилось удовлетворяться
каким-нибудь жалким единственным небесным покровителем: большее было не по
карману. Однако не так-то легко было обвести вокруг пальца соотечественников
Рабле и Вольтера, даже самых бедных и невежественных. Такие же суеверы, как
и их высокородные господа, простые французы обладали и здравым смыслом, и
врожденным лукавством. Им тоже хотелось обеспечить себе достодолжную заступу
свыше, и, подумав, они изобрели великолепное, по сей день распространенное
среди французского простонародья, имя -- Туссэн.
Чем оно примечательно? Очень просто: "сэн" (saints) значит "святые", а
"ту" (tous) -- все. "Туссэн"-- это "все святые". Сразу! Одним ударом на службу
новорожденного становится вся небесная рать; и тот, кто получил такое имя,
мгновенно обходит всех герцогов, графов и маркизов. Дешево и сердито!
Вам может прийти на ум: а как же с "именинами"? Гоголевский городничий,
как известно, бывал именинником дважды в году -- и на Антона и на Онуфрия, и
то это всех удивляло. А тут человек, очевидно, должен именинничать
ежедневно, -- ведь каждый день церковь празднует память какого-нибудь из
"всех святых".
Но и это утряслось ко всеобщему удовольствию.
У католиков есть день "всех святых", первого ноября. Вот тут-то Туссэиы
и ходят именинниками. *
-----
* Когда эта книга вышла в свет, в журнале "Огонек" было опубликовано взятое
из немецкого журнала "Космос" индейское имя, будто бы принадлежавшее
скончавшемуся в конце XIX века в штате Висконсин, США, старику вождю. Оно
содержит 122 буквы и является чемпионом среди длинных имен:
ЛЕПОДОТЕМАЧОСЕЛАЧОГАЛЕООКРАНИОЛЕИПСАНОТРИ-
УМУОТРЙММАТОСЙФИОПАФАОМЕЛИТОКАТАКЕЦЛУММЕНО-
КИЧЛЕИПКОССУФОФАТТОПЕРИСТЕРАЛЕКТРУОНОП.
Не могу удержаться от того, чтобы не сообщить его вам, хотя, к
сожалению, журналисты не приводят ни значения, ни состава этого
имени-чудовища. Впрочем, в языках североамериканских индейцев и
нарицательный имена достигают почти такой же длины (см. "Слово о словах")
<<< ΛΛΛ >>>
Судьба человека может преобразить для нас
Менее уже сегодня изучение фамилий может дать немало глубоко интересных сведений о прошлом
Фамильярно
Как связались они со своими неожиданными окончаниями вы очень хорошо разбираетесь в окончаниях
|
|
