<<<     ΛΛΛ     >>>   

Возвращаясь к вопросу об относительно свободном сочетании прогнозирующих ситуаций и прогнозов, отметим, что поскольку означаемое может облекаться в разные формы, между самой информацией и источником этой информации не обнаруживается строгой зависимости.

Надо заметить, что гибкость соединения левой и правой части текста характерна и для правил. В первой главе говорилось, что один запрет или предписание может иметь несколько мотивировок, а разные правила могут мотивироваться одинаково. Однако здесь дело в следующем: как было показано, правила адресованы людям как носителям определенных социальных ролей, поэтому характер мотивирующей части правила во многом обусловлен тем, кому последнее адресовано. В силу этого виды мотивировок могут быть расссмотрены как своего рода способы аргументации; мотивация правил принадлежит, таким образом, к области риторики. Этому не противоречит, что правила в целом (как, впрочем, и другие тексты малых жанров фольклора) опираются на мифологию. Функциональный уровень для правил является определяющим, и дидактические задачи каждый отдельный текст решает, используя наиболее эффективные средства воздействия.

В случае примет мы сталкиваемся с принципиально иной ситуацией: преподнесение информации в них обычно не сопровождается указанием, кому именно она адресована. Любой носитель традиции может получить эту информацию и расценить ее как относящуюся именно к нему или скорректировать собственное поведение в соответствии с тем, о чем сообщается в примете. В любом случае прогноз не зависит от человеческого волеизъявления, т.е. прогнозируемые события происходят как бы сами по себе. Корректировка человеческого поведения начинается после получения информации и осуществляют ее правила с помощью разных дидактических приемов. В приметах установка на дидактику отсутствует, соответственно, приметы находятся вне сферы риторики.

Итак, рассмотрев характер прогнозирующих ситуаций и прогнозов, а также способ их связи, перейдем к выяснению вопроса о том, что представляет собой с точки зрения прагматики примета в целом.

Мы определяем примету как сообщение, структура которого может быть описана следующим образом: в левой части текста фиксируется факт получения сообщения, указывается, от кого, когда оно получено, а правая часть раскрывает его содержание. Именно такое представление о примете демонстрируют нам носители традиции в своих комментариях к текстам. Например, чукчи считают ворона вещей птицей. Если ворон летает на прямых крыльях и кричит "колль-колль", значит, скоро кто-то умрет. Полагают, что ворон об этом сообщает [Гулевский, 1993, с. 283]. Негидальцы считают, что "подя (дух-хозяин огня) знает, будет ли охота удачной, поэтому, собираясь на охоту, примечают: если в огне треск, похожий на выстрел, значит, охота будет удачной. Если треск похож на крик - лучше и не ходить, ничего не убьешь" [Цинциус, 1971, с. 185]. Когда огонь необычно потрескивает, нганасаны говорят: "Огонь сказал". Если это случится во время сборов в дальний путь, поездку откладывают, считая, что духи-хозяева огня предупредили, что она не будет удачной [Попов, 1984, с. 61]. По представлениям обских угров, огонь в очаге своим свистом предупреждает о появлении злых духов и грядущем несчастье [Чер-нецов, 1959, с. 120]. Чукчи полагают, что если человеку снится, что он вымазался в грязи или по нему ползают насекомые, это означает, что дух келе предупреждает человека о нападении (болезни). Считается, что келе сам снится человеку в виде грязи или насекомых [Симченко, 1993б, с. 128].

Надо сказать, что представление о приметах как о сообщениях, имеющих определенного адресанта, может быть извлечено главным образом из контекста, в самих текстах оно обычно опускается как очевидное для носителей традиции, см., например: "Летит ворон и кричит - быть беде" (эвены [Санги, 1985, с. 200]). Единственный обнаруженный нами текст, где указание на это представление содержится внутри двучастной формулы, - эвенкийская примета-прогноз: "Нож лежит острием кверху - предсказывает: лося убьешь" [Фольклор..., 1971, с. 321]. То обстоятельство, что представление о примете как о сообщении остается за рамками текста, и привело, видимо, к тому, что это представление оставалось вне поля зрения исследователей. Следствием такого положения было закрепление за частью примет термина "суеверие", использующегося и в современных научных работах (см. [Пав-ло-ва,- 1984]). Но стоит нам признать, что архаическому человеку было свойственно видеть за проявлениями окружающего мира волю и сознание множества существ, с которыми он находился в постоянном взаимодействии, что от этих существ человек ждал и получал важную для себя информацию, мы поймем, что для него в данном случае не существенны были различия между черной кошкой, ножом, огнем и человеком: все они предсказывали, предупреждали, сообщали ему о чем-то. И мы будем вынуждены отказаться от принятого в науке деления примет на "научные" и "суеверные" или "естественные" и "суеверные".

Обратимся к вопросу о том, кто является адресантом содержащихся в приметах сообщений. Во многих случаях установить это довольно легко на основании самих текстов - это те субъекты и объекты, поведение которых описывается в прогнозирующей части: животные, предметы, люди (в приметах-толкованиях): "Если при отправлении на промысел передовой олень чихнет, то будет неудача, лучше вернуться. Если при погоне за медведем передовой чихнет, значит медведь впереди. Ес-ли молчит, значит медведь остался сзади" (ненцы [Источники..., 1987, с. 121]). "У вора, которому скоро предстоит совершить кражу, нож стучит в ножнах ночью" (яку-ты [Кулаковский, 1979, с. 66]); "Привязать к дереву нери - женский посох для езды верхом на олене - означало отказ от кочевой жизни, переход на оседлую жизнь" (эвены [Санги, 1985, с. 200]).

В других случаях определить адресанта сообщения сложнее - таковы, например, приметы-предчувствия, связанные с ощущениями тела. Здесь требуется знание этнографического контекста, например: "Если подергивает на тыльной стороне ступни, то кто-нибудь должен умереть (первые горсти земли прежде сбрасывались в могильную яму ступнями)" (якуты [Кулаковский, 1979, с. 76]). Видимо, в подобных случаях адресантом сообщения выступает собственное тело человека.

Более подробно об адресантах таких сообщений говорится в приметах-толкованиях. Поскольку акцент в них делается не на предсказании будущего, а на прояснении смысла настоящего, за ощущениями тела в таких приметах возникают персонажи, их вызывающие: "Когда звенит в ухе, то это из Бодырбо-Моу (Земли Мерт-вых. - О.Х.) зовут" (нганасаны [Симченко, 1996, с. 114]); звон в ухе якуты объясняли тем, что это плачет чей-то юёр (злой дух - "заложный покойник"-. - О.Х.) [Кулаковский, 1979, с. 46].

Интересные сведения об адресантах сообщений могут быть извлечены из контекста. Здесь перед нами появляются персонажи актуальных верований (впрочем, они могут упоминаться и в самих текстах, хотя и чрезвычайно редко, см., например: "Ес-ли черт показывается часто людям поблизости чьего-нибудь жилья, то хозяевам ожидать несчастья" [Кулаковский, 1979, с. 78]). Так, якуты перед удачей на охоте видели через щели стен юрты две искры. Считалось, что это огни эсекээна (духа-хо-зя-ина промысловых животных) [Попов, 1949, с. 286]. Появление у человека домаш-него или дикого животного необычного вида толковалось нганасанами как предзнаменование счастья. Считалось, что духи-хозяева домашних и диких животных по-сылают их человеку в знак своего благоволения [Попов, 1984, с. 59]. Если во время якутского обряда проводов Айыысыт (богини родов) какая-либо из женщин закатывалась смехом - это было знаком расположения к ней Айыысыт; считалось, что вскоре эта женщина забеременеет [Попов, 1949, с. 305; Кулаковский, 1979, с. 78].

Итак, выясняется, что во многих случаях адресантами сообщений являются разнообразные божества и духи, а в прогнозирующей части приметы указывается лишь на способ передачи сообщения, т.е. природные и культурные объекты, из "поведения" которых человек извлекает информацию, в этих случаях являются посредниками в передаче сообщений. Понятно, почему в самих текстах упоминаются именно посредники - уже говорилось, что в приметах акцент делается на информации, поэтому называется лишь непосредственный источник этой информации. Духи, между прочим, "знают" об этом, и если им что-то нужно от человека, предпочитают являться ему сами - главным образом в снах, так как в этом случае потребность в посредниках минимальная и можно надеяться, что сообщение дойдет до получателя без искажений.

Рассмотрим с этих позиций толкования снов. Прежде всего отметим, что они отличаются от других примет характером представленной реальности. Хотя носители традиции часто не делают различия между сном и явью (сны считались реальными путешествиями души, см. [Смоляк, 1991, с. 71; Симченко, 1996, с. 121]), все же увиденное во сне отличается от того, что происходит наяву, и прежде всего тем, что увиденные во сне люди, животные, даже предметы - на самом деле духи, представляющиеся в их виде. Так, например, нанайцы и ульчи придавали огромное значение снам, считая, что во сне в образах различных людей видят духов - добрых или злых. Когда ульчский охотник видел во сне умершего родственника, показывающего ему лучшие промысловые угодья, говорили, что "в действительности это был дух эдехэ" [Смоляк, 1991, с. 83]. Если нанаец видел во сне: черная собака лает, это означало, что в это время его дух-охранитель этугдэ в виде собаки гонял злого духа, защищая хозяина [Смоляк, 1991, с. 50]. Когда нанайцы видели во сне тигра, говорили, что видели божество Амба-сео [Шимкевич, 1897а, с. 19]. Иногда это представление отражают и сами тексты сонника: "Видеть собаку, медведя и волка - шаманских "абасы" - к худому"; "Если нападают медведи и спящий, чтобы избавиться, бросает им в пасть свою одежду - бросает злому духу ("абасы") свою душу ("кут")"; "Целоваться - целует "абасы" - получивший поцелуй должен заболеть"; "Священник совершает молитву - "абасы" представляется - к худому"; "Предска-зание шамана во сне означает предсказание "Цылгасыт" - божества, предопределяющего судьбу человека, - к счастью" (якуты [Попов, 1949, с. 296-298]).

Итак, сон воспринимается как общение с духом напрямую. Видимо, именно таким восприятием снов можно объяснить то обстоятельство, что для прогнозирования событий достаточно просто увидеть во сне что-то или кого-то, тогда как наяву от этих субъектов и объектов требуется определенное поведение.

Рассмотрим модальный смысл сообщений, которые человек получает во сне от духов. С этой точки зрения сообщения можно разделить на четыре группы.

1. Просьба.

По представлениям обских угров, если снится дух Тёрас-най анки, значит, она просит подарок [Головнев, 1995, с. 543]. "Дух-хозяин жилого места" иногда является людям во сне в виде седой старухи и что-либо просит; в этом случае обязательно разбрызгивали на землю сливки или кислое молоко (якуты [Попов, 1949, с. 275]).

2. Требование.

Нганасаны раз в три года убивали оленя для духа-хозяина р.Балахня. Считалось, что в ответ дух дает рыбу. Если об этом обычае забывали, дух-хозяин Балахни являлся во сне и напоминал [Попов, 1984, с. 58].

3. Наставление.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Сборник статей памяти г
Отчетливо проявляется в организации кодекса правил
Не этнографические комментарии к фольклорному тексту эвенков бурятии фольклор народов севера ссср

Фольклорные тексты обучают носителей традиции