Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
|
* * * Рано начинался деловой, хлопотливый день истинного кальвиниста-«пуританина» 1 . Так называли кальвинистов в Англии, где капиталистическое хозяйство развивалось особенно успешно. Проснувшись на заре, рачительный хозяин обходил свой двор, кладовые, склады, внимательно осматривал замки и запоры и, удостоверившись, что всё в порядке, приступал к своей дневной деятельности. Он отмеривал и отвешивал, убеждал покупателей, распекал приказчиков и подручных, принимал прибывшие к нему товары, едва оставляя время, чтобы наспех поддержать силы доставленным из дому обедом. И когда прекращался суетливый торговый день и наглухо запирались входные двери лавки, неугомонный купец усаживался за высокую конторку, вооружался гусиным пером и старательно подсчитывал дневные доходы и издержки. По внешнему своему виду пуританин-купец нередко походил на нищего. Рукава длиннополого камзола лоснились на локтях, там и здесь виднелись тщательно наложенные заплаты, видавшие виды стоптанные башмаки чуть не разваливались. Но изо дня в день, из года в год неуклонно рос сколачиваемый им капитал. Снедаемый всепожирающей жаждой наживы, пуританин-купец был готов к суровому самоограничению. С гневом гнал он прочь мысль об отдыхе и увеселениях, с бешенством набрасывался на жену и детей, когда у него осмеливались просить лишних денег на семейные нужды. Тираня свою семью, он готов был сам недоедать и недосыпать для того, чтобы каждый выгаданный таким образом грош снова и снова вовлекался в коммерческий оборот. Дни, заполненные хлопотливой суетой, бессонные часы, проведённые за конторкой, дальние утомительные поездки за сырьем или товаром, хитроумные комбинации, рискованные сделки, ссоры с рабочими, обман покупателей — всё это делалось во имя прибыли, ей рабски служил жрец капиталистического накопления, жрец грубый и подчас фанатичный, но всегда последовательный и настойчивый, никогда не ведавший ни брезгливости, ни сострадания. {154} И чем более грязной была извилистая дорожка, ведущая к богатству, чем чаще приходилось купцу прибегать к надувательству и жестокости, тем больше, тем настойчивее жаждал он оправдания своих поступков и примирения с богом. Эту услугу и спешил оказать Кальвин новым хозяевам жизни. Отныне всё — и алчность стяжателя, и омерзительная скаредность рыцаря наживы именем вероучителя Кальвина объявлялись «чистой» жизнью, а повседневная деятельность купца провозглашалась его «мирским призванием», чем-то вроде благородного долга, выполняемого по божьему завету. Чтобы нечистое казалось чистым, пуритане умалчивали о коммерческих плутнях, но зато лицемерно выставляли напоказ свою умеренность и благочестие, ставили себе в заслугу воздержание и всячески доказывали, что человек спасается только верой, а не делами. С лёгкой руки Кальвина они стали называть «нечистым» всё то, что мешало им накоплять и богатеть, всё то, что отвлекало человека от его торговых будней. Жизненное правило пуритан гласило: «Молись и работай!» — и пуритане объявляли войну развлечениям и вольному досугу, театру и танцам, праздникам и художественной литературе, влечению к науке и искусству. Они носили тёмное изношенное платье самого простого мешковатого покроя, старательно избегая всяких украшений. Кружево и шёлк, яркие ткани и драгоценности были изгнаны из обихода так же беспощадно, как и стихи о любви или весёлая музыка. Один из английских последователей Кальвина, стремясь отучить молодёжь от танцев, убеждал юношей и девушек, что «каждое па танца — это шаг по пути к адской бездне!» Пуще всего пуритане ненавидели расточительность и в особенности расточительность феодальной знати, привыкшей пускать на ветер свои богатства. Волчья жадность матёрых хищников причудливо сочеталась у пуритан с личным трудолюбием, пристрастием к неутомимой повседневной деятельности. С величайшей нетерпимостью и осуждением они относились к паразитическому образу жизни феодалов и дворян, к их расточительности, готовности проматывать легко доставшееся богатство. Впоследствии внуки и даже дети купцов-пуритан легко научились тратить деньги на свои причуды. Но представители первого поколения капиталистов-пуритан отличались от своих легкомысленных потомков. Энгельс писал о характерном для первых кальвинистов бюргерском аскетизме «... весь секрет которого состоит в буржуазной бережливости » 1 . От своего отца — судьи и епископского приспешника — унаследовал Кальвин затаённый страх перед народом. Этот страх {155} он пронёс через школьные годы. Не раз, проходя со связкой книг по улицам Латинского квартала, он пугливо сторонился, повстречавшись с задорными и весёлыми парижскими подмастерьями. Он вздрагивал, если до его слуха долетало невзначай брошенное по адресу угрюмого студента меткое словцо, и ускорял шаг, незаметно озираясь, шёпотом бормоча проклятия. Кичливо гордясь своей учёностью, Кальвин не сомневался в своём превосходстве. Но возникший с детских лет страх перед плохо знакомым, но грозным народом не покидал Кальвина и в зрелые годы. Он безошибочно угадывал в народе скрытую силу и холодел при мысли о том, что вулканическая сила народного негодования, вылившегося в 1525 году в Германии в великую крестьянскую войну, снова может внезапно прорваться наружу. Видя всюду озлобление недовольных, он стремился сковать навсегда уста скромных тружеников молчанием благочестивой робости. Кальвин учил, что народ отличается врождённым легкомыслием и невоздержанностью, он учил, что там, где каждому предоставлена полная свобода, неминуемо возникают неурядица и анархия. Слово «свобода» казалось Кальвину страшным, и для того чтобы эта опасная для богачей свобода никогда не восторжествовала, Кальвин стремился лишить обыкновенного, рядового человека всякого права на собственное мнение: «Лучше невежество верующего, — восклицал он, — чем дерзость мудрствующего!» Кальвин полагал, что народу незачем мудрить и рассуждать. Долгом простых, непросвещённых людей, их священной обязанностью он считал работу, повиновение своим хозяевам и строжайшее выполнение заветов суровой пуританской морали, слепое повиновение «пасторам». Слово это, по-латыни означающее «пастух», необычайно точно рисовало роль кальвинистского проповедника, назойливо опекающего доверенное ему «стадо». Недаром говорил Кальвин, что «презирающий пастора — во власти дьявола!» Афанасий никитин |
|
|
|
|
