<<<     ΛΛΛ     >>>   

Интересно, что, по данным опроса американских медиевистов, уже в 1975 г . большинство из них в ответе на вопрос, методы каких наук нужно использовать историкам в своих исследованиях, первыми назвали антропологию и демографию 13 . Однако наибольшее внимание британских и американских историков привлекли проблемы истории массового сознания и «народной культуры». Основные направления изучения «народной культуры» были заложены работами К. Томаса, Н. Земон Дэвис, А. Макфарлейна, П. Берка и др., которые ввели в научный оборот новые исторические факты, характеризующие особенности духовной жизни простых лю-

дей, уровень их грамотности, язык, знание окружающей природы, многообразные проявления социальной активности 14 . «Народная культура» трактуется очень широко, как система разделяемых абсолютным большинством общества понятий, представлений, ценностей, верований, символов, ритуалов, имеющих в то же время множество региональных вариантов и различий в соответствии с социальным статусом, профессиональным занятием, общим образовательным уровнем ее носителей. Неотъемлемой частью истории «народной культуры» стали исследования по истории «народной религии» и «народной реформации» 15 .

Историки марксистской и радикальной ориентации связывают изучение проблем «народной культуры» с исследованием особенностей идеологии различных социальных слоев и интеллектуальной гегемонии господствующих классов 16 . Модель «культурной гегемонии» А. Грамши рассматривается как средство преодоления методологических трудностей, заложенных в теоретических установках «истории ментальностей», с одной стороны, и в концепции «классового сознания» — с другой. Проблематика истории «народной культуры» обогащает исследование массовых социальных движений, по-новому освещаются ценностные системы, умонастроения, модели поведения, «политическая культура» их участников 17 .

В 70-х —начале 80-х годов социальная история все решительнее заявляет о своих правах на особый статус, все больше исследователей подчеркивают интегративную функцию социальной истории в системе исторических дисциплин 18 . Один из ведущих британских социальных историков, К. Райтсон, писал: «Общество есть процесс. Оно не бывает статичным. Даже его кажущиеся наиболее неподвижными структуры выражают равновесие между динамичными силами. Для социального историка главная из всех задач состоит в том, чтобы уловить этот процесс, одновременно обнаруживая долговременные сдвиги в социальной организации, в общественных отношениях и в тех понятиях и ценностях, в которых эти социальные отношения воплощаются» 19 .

Иными словами, на повестку дня ставится вопрос о практическом применении в конкретно-историческом исследовании комплексного метода социального анализа, опирающегося на последовательную комбинацию системно-структурного и субъективно-деятельностного подходов.

В середине 80-х годов настойчиво зазвучал призыв к преодолению антитезы структурного и антропологического подходов, к синтезу этих аспектов социальной истории. Одновременно росло осознание взаимодополнительности новых междисциплинарных и традиционных исторических методов, сохранивших свое центральное место в исследовательской практике 20 . Таким образом, в полной мере проявились специфические закономерности развития науки, регулирующие последовательную смену этапов прорыва, накопления конкретных исследований и их синтеза. Американский социолог и историк Ч. Тилли, отрицая в принципе возможность «практической реализации тотальной истории», или истории общества, понимаемой им как история всех общественных отношений, сформулировал главную задачу социальной истории следующим образом:

реконструкция человеческого опыта переживания крупных структурных изменений. Решение этой задачи укладывается им в трехступенчатую программу: 1) исследование крупных структурных изменений, 2) описание жизни простых людей в ходе этих изменений, и, наконец, 3) нахождение связи между первым и вторым .

В этих и подобных им интерпретациях сторонников диалектического метода историческая антропология не рассматривается как самодостаточный подход, способный обеспечить целостную реконструкцию исторического прошлого человечества. Задачи исторической науки не ограничиваются изучением «человеческого фактора», анализ макроструктур и макропроцессов не выводится за рамки исторического исследования, а является, наряду с постижением «субъективной реальности», одним из необходимых его компонентов. Категории «исторического опыта» и «исторического переживания» образуют основу внутренней связи субъекта истории и объективных (материальных и духовных) условий его деятельности.

В ходе дискуссии о взаимоотношении истории и антропологии в журнале «Хисторикал методс» была отмечена необходимость преодоления негативно сказавшихся на обеих дисциплинах последствий раскола между социальной и культурной антропологией. Американский историк Д. Ратман дал яркую метафору двойственности истории как науки. История предстает в образе как бы двуликой Клио, которая с одной стороны сестра милосердия Флоренс Найтингейл, облегчающая человеческую боль, а с другой — бесстрастный естествоиспытатель Мария Кюри. В отношениях с социальной и культурной антропологией, по мнению Ратмана, могут быть реализованы обе стороны Клио, что позволит истории превратиться в «гуманистическую историческую общественную науку», в которой «сестра Найтингейл получит шанс открыть радий» 22 .

Укрепившееся в последнее десятилетие понимание двойственной природы истории и необходимости сочетания структурного и антропологического подходов в социально-историческом анализе явилось наиболее позитивным результатом теоретических исканий и дискуссий, существенный вклад в которые внесли представители западной марксистской историографии, философии, социологии, антропологии 23 .

Среди социальных историков все больше растет осознание того, что историческая антропология, несмотря на специфические интегративные характеристики своего предмета, не может сама по себе обеспечить целостное рассмотрение исторической действительности, что для исторического объяснения недостаточно выяснить «картину мира», те представления и ценности, которыми люди руководствовались в своей деятельности, а нужно также выявить, чем определялось содержание и изменение этих представлений, ценностей и т. п., т. е. внести историчность в изучение ментальности. И это верно. Ведь ментальность эпохи, выступая как одно из объективных условий формирования индивидуального или группового обыденного сознания, не исчерпывает тем не менее всех его предпосылок. Объективные процессы, являющиеся потенциальными причинами деятельности людей, столь же нуждаются в специальном исследовании, сколь

и факты обыденного сознания, через которые они реализуются. Таким образом, будучи необходимым условием исторического понимания, восстановление и описание социокультурных представлений, индивидуальной и групповой психологии не является достаточным для исторического объяснения. Исследование механизма трансформации потенциальных причин в «актуальные» мотивы человеческой деятельности, имеющей диалектический субъект-объектный характер, предполагает комплексный анализ обеих ее сторон.

Если же анализ объективной стороны общественного развития выводится за скобки исторического исследования, то культурно-психологическая характеристика индивида или группы автоматически превращается в универсальный объяснительный принцип. В этом случае развенчание позитивистской социально-структурной истории, игнорировавшей субъективный фактор, приводит не к постижению целостной исторической реальности, а к замене ее столь же односторонней феноменологической социально-культурной историей, которая, декларируя включенность объективной реальности в реальность субъективную, ограничивается анализом последней.

Ситуация, сложившаяся в «новой социальной истории», может быть проиллюстрирована на примере двух ее наиболее развитых субдисциплин: истории семьи и локальной истории.

Еще в 1964 г . возросший интерес британских историков к междисциплинарным исследованиям, и в частности к возможностям использования данных демографии и количественных методов для исследования социальных связей в малых группах, привел к созданию Кембриджской группы по истории населения и социальной структуры. В 60—70-х годах членами группы был опубликован ряд работ, в которых рассматривалась динамика народонаселения Великобритании в новое время в связи с экономическим развитием страны и социальными сдвигами. Деятельность этой группы стимулировала разработку проблематики демографической истории и в британской, и в американской историографии 24 . Главной темой историко-демографических исследований по XIV — XV вв. стали, естественно, последствия Черной смерти 1348 г . Исследования велись, как правило, в непосредственной связи с изучением эволюции экономической конъюнктуры и с использованием таких косвенных свидетельств, как цены на сельскохозяйственные продукты, фрагментарные данные о падеже скота, об урожайности зерновых, о заработной плате наемных рабочих, об уплате феодальных платежей, фиксирующих смену держателя, протоколы манориальных судов, завещания 25 . Для XVI — XVIII вв. резко расширяется источниковая база демографической истории, появляются необходимые условия для детального изучения основных демографических характеристик (рождаемости, брачности, смертности), демографических последствий голодовок, болезней, эпидемий, таких социальных последствий демографических и экономических сдвигов, как миграция населения, бродяжничество, нищенство, географическая и социальная мобильность и т. п.

Однако постепенно на первый план выдвинулись проблемы семьи, брака, наследования, положения женщин и детей и т. п. 2 История семьи стала одной из самых динамично развивающихся субдисциплин социальной истории и полем многочисленных острых дискуссий 28 . Американский историк Л. Стоун, подводя итоги исследований в области истории семьи за 60 —70-е годы, систематизировал их по следующим направлениям: а) демографическое (объекты исследования — основные демографические параметры: фертильность, брачность, смертность и т. п.); б) правовое (законы и обычаи, регулирующие брачные отношения, передачу собственности, наследование и т. п.); в) экономическое (семья как производственная и потребительская ячейка, женский и детский труд дома и вне его и т. п.); г) социологическое (система родства и половозрастные группы, домохозяйство и семья как общности), д) психологическое (семейные и сексуальные отношения и их восприятие людьми, нормы поведения, представления, ценности, эмоции, чувства). Прогнозируя развитие исследований по истории семьи на 80-е годы, Л. Стоун объявил возможности демографического и социального анализа исчерпанными и выделил как

наиболее перспективный социокультурный подход 29 .

Будучи сторонником мультикаузального объяснения исторических изменений вообще и истории семьи в частности, Стоун подчеркивает автономность каждого из этих подходов. Его классификация, на наш взгляд, значительно обедняет содержание исследований по истории семьи в 60— 70-х годах и тем более в нынешнее десятилетие, когда большинству специалистов стало ясно, что только совокупность всех перечисленных подходов может обеспечить целостность рассмотрения семьи — этого идеального объекта междисциплинарного исследования. В частности, уже в 70-х годах вполне явственно обозначилась тенденция к переходу от исторической демографии к демографической истории, комплексной исторической дисциплине, рассматривающей демографические структуры и процессы в неразрывной связи и взаимодействии с экономическими, социальными, культурными. Решение проблемы связи процессов воспроизводства человека с социальным контекстом видные английские и американские историки-демографы видели во всестороннем анализе институтов брака и семьи, брачно-семейных отношений, демографического поведения и сознания и становлении на его основе «новой демографической», или «демосоциальной», истории как неотъемлемой части социальной истории .

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

О социальных предпосылках итальянского возрождения проблемы итальянской истории
Других проповедников xiii столетия
Скажем прямо историк лишен возможности познакомиться с личностью легионера цезаря
Действие в соответствии с призванием конституирует индивидуальность в собственном смысле слова авторитет качестве
АтомистиЧеские принципы познаниЯ каждый человек есть обособленный остров