Пиши и продавай!
как написать статью, книгу, рекламный текст на сайте копирайтеров

 ΛΛΛ     >>>   

>

Одиссей. Человек в истории. 1990г.

ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ 5
ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ (дискуссия) ..... 6

Г. С. Кнабе
ИЗМЕНЧИВОЕ СООТНОШЕНИЕ ДВУХ ПОСТОЯННЫХ ХАРАКТЕРИСТИК ЧЕЛОВЕКА 10

Е. В. Рашковский
ЛИЧНОСТЬ КАК ОБЛИК И КАК САМОСТОЯНЬЕ . 13

А. И. Зайцев
О ПРИМЕНЕНИИ МЕТОДОВ СОВРЕМЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ
К ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОМУ МАТЕРИАЛУ 15

A. К. Гаврилов
ТРАДИЦИОННЫЕ ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ -
НЕОБХОДИМОЕ УСЛОВИЕ НОВИЗНЫ 17

Д. В. Панченко
ЛИЧНОСТИ СВОЙСТВЕННО НЕКОЕ БЛАГОРОДСТВО 18

М. Л. Гаспаров
НУЖНО БЫ ФОРМАЛИЗОВАТЬ ПОНЯТИЕ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ ... 21

B. И. Павлов
ПРЕДПОЧТЕНИЕ - ПРОГРЕССИВНОМУ ИНДИВИДУ 22

C. С. Неретина
ЧЕРЕЗ ИДЕЮ ДИАЛОГА КУЛЬТУР 23

Л. С. Васильев
ВНЕВРЕМЕННОЙ ФЕНОМЕН ВЫДАЮЩЕЙСЯ ЛИЧНОСТИ
И ЕВРОПЕЙСКИЙ ФЕНОМЕН ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ 29

И. Л. Фадеева
ТОЛЬКО В ЕВРОПЕ 32

В. А. Шкуратов
НЕ ПОЗАБЫТЬ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД 34

Е. С. Штейнер
О ЛИЧНОСТИ, ПРЕИМУЩЕСТВЕННО В ЯПОНИИ И КИТАЕ,
ХОТЯ, СТРОГО ГОВОРЯ, В ЯПОНИИ И КИТАЕ ЛИЧНОСТИ НЕ БЫЛО 38

Э. Ю. Соловьев
ОТ ОБЯЗАННОСТИ К ПРИЗВАНИЮ, ОТ ПРИЗВАНИЯ К ПРАВУ .... 48

А. Викт. Михайлов
НАДО УЧИТЬСЯ ОБРАТНОМУ ПЕРЕВОДУ 56

Л. М. Баткин
К СПОРАМ О ЛОГИКО-ИСТОРИЧЕСКОМ ОПРЕДЕЛЕНИИ ИНДИВИ¬
ДУАЛЬНОСТИ 59

А. Я. Гуревич
ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ К ДИСКУССИИ О ЛИЧНОСТИ
И ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ В ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ ........ 76

КАРТИНА МИРА В ОБЫДЕННОМ СОЗНАНИИ

Жорж Дюби
КУРТУАЗНАЯ ЛЮБОВЬ И ПЕРЕМЕНЫ В ПОЛОЖЕНИИ ЖЕНЩИН ВО
ФРАНЦИИ XII в 90

А. Я. Гуревич
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ КУПЕЦ 97

Карло Гинзбург
ОБРАЗ ШАБАША ВЕДЬМ И ЕГО ИСТОКИ 132
ГУМАНИТАРНАЯ МЫСЛЬ XX ВЕКА

Эрнест Геллнер
ДВЕ ПОПЫТКИ УЙТИ ОТ ИСТОРИИ 147
НОВЫЕ НАУЧНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ

Л. П. Репина
СОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ И ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ: НОВЕЙШИЕ ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОЙ БРИТАНСКОЙ И АМЕРИКАНСКОЙ МЕДИЕВИСТИКЕ 167

С. В. Оболенская
«ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ» В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
ФРГ 182

ПУБЛИКАЦИИ

ДВА ПИСЬМА МАРКА БЛОКА И ЛЮСЬЕНА ФЕВРА
Пер., коммент. и вступ. ст. И. С. Филиппова 199
SUMMARIES 212
ПАМЯТИ А.Д.САХАРОВА 216
УМЕРЛА ЛИДИЯ ГИНЗБУРГ 217


ОДИССЕЙ
Человек в истории
Личность
и общество
1990
Москва «Наука» 1990

К 63.3(0) 0 42
Рецензенты: доктор философских наук Т. Б. ДЛУГАЧ, кандидат исторических наук Е. М. КОЖОКИН
Ответственный редактор А. Я. ГУРЕВИЧ
Редакционная коллегия:
Ю. Н. АФАНАСЬЕВ, Л. М. БАТКИН,
Ю. Л. БЕССМЕРТНЫЙ (зам. ответственного редактора),
Вяч. Вс. ИВАНОВ, В. Н. МАЛОВ, Е. М. МЕЛЕТИНСКИЙ,
Е. М. МИХИНА (ответственный секретарь),
С. В. ОБОЛЕНСКАЯ, В. И. УКОЛОВА, А. Л. ЯСТРЕБИЦКАЯ
42 Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — 222 с. ISBN 5-02-009037-9
В «Одиссее—1990» главное внимание уделено проблеме взаимодействия индивида и общества в истории. Публикуются также статьи о куртуазной любви, образе шабаша ведьм в Европе, средневековом купце. В разделе публикаций — неизданные письма Марка Блока и Люсьена Февра.
Для исследователей истории культуры и широкого круга читателей.
0503010000-258
ББК 63-3(0)
042(02)-90
5BN 5-02-009037-9
© Институт всеобщей истории, 1990

ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ

Редколлегия «Одиссея» стремится продолжить ту работу, которая была намечена при основании сборника. Свою задачу мы по-прежнему видим в том, чтобы знакомить читателей с новыми направлениями исторической мысли, открывающими, по нашему мнению, возможности преодолеть ограниченность традиционной историографии с ее междисциплинарными барьерами. Однако при единстве замысла мы склонны к плюралистичности конкретных подходов и тем исследований. Поиск ничем не должен быть ограничен. Известный крен в историю средневековья не предумышленный, так получилось. Но вместе с тем нельзя не отметить, что методологические проблемы истории издавна более живо обсуждались на материале истории удаленных от нас и завершенных эпох, нежели на материале современности.
Новое в настоящем сборнике по сравнению с предыдущим заключается, в частности, в публикации материалов дискуссии на тему «Индивидуальность и личность в истории». Как нам кажется, именно в ходе такого рода обсуждений и споров яснее всего выявляются «белые пятна» исторического знания и недостатки понятийного аппарата. Мы намерены продолжать дискуссии на актуальные темы гуманитарного знания.
Другое отличие второго сборника от первого состоит в том, что мы приступаем к осуществлению плана кооперации усилий отечественных гуманитариев с зарубежными коллегами. Пока это сотрудничество выразилось в публикации на страницах сборника статей трех выдающихся ученых: французского медиевиста Жоржа Дюби, итальянского историка Карло Гинзбурга и английского социолога и историка Эрнеста Геллнера, и мы с удовольствием благодарим их за ту готовность, с какой они представили нам свои работы *.
* Научно-вспомогательная работа по сборнику проведена Н. Б. Коник. Переводы резюме и содержания на английский язык выполнены И. М. Бессмертной.

ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ

(дискуссия)
Когда в 1987 г. А. Я. Гуревич начал вести при Научном совете по истории мировой культуры АН СССР семинар по исторической психологии, я предложил задать участникам семинара несколько вопросов относительно понятий «индивидуальность» и «личность». И подготовил соответствующую анкету.
Дискуссии по этим вопросам было посвящено специальное заседание семинара весной 1988 г. (краткий отчет о нем см. в хронике работы семинара в «Одиссее» за 1989 г.). Мы получили также ряд письменных ответов на анкету, которые публикуем ниже.
Среди тех, кто любезно согласился ответить на поставленные вопро
сы, — историки культуры, философы, филологи, искусствоведы, психоло
ги. Среди них — специалисты по античной, средневековой и новейшей
культуре Западной Европы, по традиционалистскому и современному
Востоку. Одни коллеги ограничились несколькими замечаниями, другие
прислали своеобразные небольшие трактаты; все отклики публикуются
с благодарностью. ,
Понятия индивидуальности и личности сопровождают гуманитария неотступно, но пользоваться ими с надлежащей методологической разумностью чрезвычайно трудно. Ибо нет в нашем научном словаре более затрепанных, стертых, неопределенных слов. Они мелькают в заголовках тысяч статей и книг, нагруженные часто несхожими и сбивчивыми социологическими значениями. Они же — идеологические клише, употребляемые с привычно одобрительными, а порой изобличительными интонациями (если «личности» противопоставляется «соборность» или говорят, что «индивидуальность» — это хорошо, но «индивидуализм» — очень плохо) . Наконец, способна навести уныние и вовсе сбить с толку нелепость бытового употребления этих слов, по несчастью одновременно столь обязывающих и глубоких для истории и теории культуры. Пожалуй, только само слово «культура» стало в такой же степени мусорным и бессмысленным.
Расхожие обороты («удостоверение личности», «не переходить на личности», «культ личности») подразумевают попросту отдельного человека: вот этого, а не того. Точно так же: «индивидуальные заслуги» или «индивидуалист» (якобы тот, кто «тянет одеяло на себя» или, в лучшем случае, упрямо стоит на своем, «выпячивает» свое «я»). «Личность», «индивидуальность» или «индивид» поэтому на каждом углу звучат синонимически. Ценность же и смысл отличий одного человека от другого (и самой возможности осознания таких отличий) ставится обиходно в зависимость от добавления к любому из этих слов какого-нибудь оценочного
определения вроде: «выдающаяся личность», «преступная» или «добродетельная», «ничтожная», «энергичная», «пассивная», «эгоистичная», «любвеобильная» и т. п. Все внимание переносится на предикат, логический же субъект высказывания остается пустым. Или его наделяют тоже предикативным значением — при оценке того или иного индивида, который, оказывается, бывает или не бывает «личностью» и «индивидуальностью» или бывает ими в большей или меньшей мере; как будто это некие возможные положительные и поддающиеся измерению свойства конкретного человека, а не регулятивные культурные идеи, в свете которых данное историческое общество (я думаю, только начиная с Западной Европы нового времени) склонно судить о людях. В том числе и о тех, кто жил в обществе совсем иного социально-культурного типа, т. е. в обществе, которое было незнакомо с этими идеями и само своих членов так никоим образом не оценивало.
Историки, надо сознаться, обычно тоже пользуются терминами «личность», «индивидуальность» в бытовом плане, имея в виду всего лишь некоего персонажа, которому можно дать какую-то психологическую и моральную характеристику, который вообще чем-то выделяется. «Личность» Александра Македонского, Юлиана Отступника или императора Павла I — это нечто об их нравах, поступках и пр. — словом, о них как о конкретно существовавших людях взамен почти условных именных бирок, прикрепляемых к событиям, ситуациям. Однако исследователи при этом отнюдь не затрагивают субстанциональное качество, которое логически высвечивало бы, выстраивало исторически своеобразное мироотношение и поведение этих людей.
Историки пишут также, допустим, о «личной зависимости» как существе феодального земельного держания или в целом о «личностном» характере социальных связей в средние века, не всегда задумываясь над тем, что к новоевропейскому понятию личности подобные зависимости и связи не имели — главное же, принципиально не могли иметь — ни малейшего отношения. Как раз собственно личное, индивидуальное, особенное, разумеется, перекрывалось и отрицалось публичными и формализованными индивидными («личностными») связями.
Так или иначе, понятия «индивидуальность» и «личность» нуждаются в философско-исторической и культурологической проработке и уяснении. Смысловые подмены, упрощения, путаница не мешают исследованию, если специальные цели и термины получают четкое, ограниченное толкование. Наверно, для прагматической политической истории, для политэкономии, для прикладной социологии (не уверен, что для психологии) этого достаточно. Ничего страшного не происходит, пока берут такие слова, как «личность» или «индивидуальность», для начала просто в общеупотребительной плоскости, а затем вкладывают в них уже узкопрофессиональное (и тоже однозначное) содержание.
Иное дело, если к этим понятиям подходить с культурной точки зрения. То есть причислять их ко всеобщности, к тем логико-историческим началам, на которых основывается или может основываться жизнь человеческая: по мнению некоторых, всегда и всюду, хотя и на разные лады; по
мнению других, лишь внутри известных исторических форм существования или даже только одной-единственной формы, но в любом случае с той смысловой бездонностью, с тем бесконечным развертыванием, которыми отмечено всякое фундаментальное, исходное начало социально-культурного космоса.
Нет ничего удивительного в том, что каждый из нас, размышляющих, что же это такое — «индивидуальность» и «личность», вдруг видит себя словно бы вступившим в сократическую беседу с самим собой; словно бы заранее ничего не известно и ничего не ясно, нужно пытаться нащупать под ногами твердую дорогу, начинать с простейших вещей, дабы в конце концов убедиться, что они-то всего сложней. Исходные понятия — заветная конечная цель гуманитарного знания. . . Без методологической рефлексии наша наука в современной форме невозможна, это условие и признак ее жизненности. Лишь бесплотные, отлетевшие души не отбрасывают тени. В «Комедии» они поэтому сразу узнавали в Данте пришельца и «дивились, увидав живого».
Остается привести текст анкеты и послушать напряженную заочную дискуссию.
Л. М. Баткин

ТЕКСТ АНКЕТЫ

1. Как Вы понимаете соотнесенность понятия «индивидуальность» с понятием «личность»? В каком плане эти определения отдельного человека совпадают? или разнятся? или как-то связаны?
2. Можно ли указать общее теоретическое основание для поисков меры индивидуального в любой историко-культурной эпохе? Или же качественная мера индивидуализации человека у каждого типа культуры — своя и особенная? Иначе говоря: индивидуален ли человек в разных обществах — пусть в разной степени и в разных формах — но все же в пределах одной в принципе шкалы (т. е. это сопоставимо, так сказать, количественно, по уровню) ? Или сопоставлять следует лишь разнокачественные комплексы идей и представлений о том, что значит быть индивидуальным (включая сюда и антииндивидуальные ценности и установки)?
3. Что такое личность в свете исторической типологии культур? Можно ли говорить об «античной личности», «средневековой личности» и т. п., наконец, о личности на древнем и средневековом Востоке вообще или сугубо дифференцированно — в Японии, Индии и т. д.?
4. Как Вы соотносите изучение распространенных, массовых, стереотипных явлений и признаков данной культурной эпохи — и уникальных феноменов этой же эпохи? Что может дать творчество исключительного человека, гениальное произведение для понимания типа культуры, на фоне которой это произведение выделяется?
5. Насколько Вам кажутся (или, напротив, отнюдь не кажутся) важными задачи изучения индивидуального в истории культуры? В чем Вы усматриваете для себя лично наибольшие методологические неясности и трудности? Можно ли считать, что всякие или только некоторые подходы тут результативны?

«Личность» есть характеристика человека с точки зрения его участия в общественной жизни и значительности роли, которую он в этой жизни играет. «Индивидуальность» определяет внутренний мир человека, его духовный потенциал, выражающийся обычно в формах, не имеющих прямого и непосредственного общественного содержания. В этом смысле «индивидуальность» можно рассматривать как «остаток» (термин Л. Я. Гинзбург) от всех непосредственно общественных проявлений личности.

Предложенные в анкете термины для обозначения этих двух сторон человеческой духовности во многом носят объективный характер и потому обоснованны. На это указывают как повседневные контексты слова «личность» («выдающаяся личность», «межличностные отношения», «удостоверение личности», «личное дело» — как совокупность документов и т. д.), так и его иноязычные аналоги: фр. personne (и в еще более отчетливой форме personnalite), англ. personality означают именно личность в аспекте ее общественных проявлений и достижений. Вся эта семья слов восходит к латинскому слову этрусского происхождения persona , изначально означавшему «маска актера», «личина», «совокупность внешних, общественных проявлений человека». Существуют специальные исследования, посвященные феномену « persona » в римской культуре.

Слово «индивидуальность» состоит из основы латинского глагола divi do («разделяю») и отрицательного префикса in - и этимологизируется, таким образом, как «не-раздельность», т. е. неподдающееся дальнейшему делению ядро, остающееся после всех внешних манифестаций и характеризующее человека в его неповторимости, интимной сущности.

При всей объективной обоснованности терминологического употребления обоих слов суть проблемы лежит, разумеется, не в сфере терминологии, а в самом кардинальном историко-культурном факте — в биполярности человека, в постоянной нераздельности и неслиянности его внешне ориентированной, непосредственно общественной стороны и стороны, ориентированной внутренне.

Развитие этого противоречия, во многом определяющее эволюцию культуры, происходит по двум направлениям или в двух формах — линейно-поступательной, объемлющей всю историю человечества, и циклической, характерной для каждой культурной эпохи. Ставить вопрос альтернативно, как это сделано в анкете, нет оснований: каждое явление культуры одновременно принадлежит обеим формам развития.

В пределах первого из указанных направлений на протяжении многих веков идет постепенное накопление элементов индивидуализации, чтобы разрешиться той романтической революцией, которая приходится на первую половину XIX в. и которая отделяет эпоху объективного искусства,


риторического самовыражения, абсолютного преобладания «гражданина» над «человеком» и т. д. от эпохи обостренно индивидуальных форм самовыражения в искусстве, экзистенциального переживания действительности вместо отвлеченно теоретического ее осмысления и т. д.

Это общее движение повторяется в специфической форме в каждую эпоху. Так, оставаясь в пределах доромантического регистра общественной жизни, средневековье знает ту же в принципе эволюцию от эпической растворенности человека в объективности мира и общественного целого к острейшему индивидуальному переживанию этой объективности хотя бы, например, в западноевропейском францисканстве или в византийском исихазме.

Живая плоть культуры и общественного бытия проявляется, однако, не в этих общих закономерностях, а в тех обусловленных своим временем и потому неповторимых взаимодействиях «личности» и «индивида», которые характерны для каждой конкретной историко-культурной ситуации. Было бы заманчиво показать, например, как нарастающая кристаллизация «индивидуальности» у древних римлян вступает в конфликт с их «личностью», никогда, однако, не переступая пределов последней — базой оценки (и самооценки) человека остаются его общественные проявления. В основе развития культуры и общества лежит не «индивидуальность» и не «личность», а их изменчивое соотношение.

Лучше не пользоваться странными словосочетаниями «античная личность», «феодальная личность», а говорить о соотношении только что названных компонентов, характерном для античности, для средневековья и т. д. В древнем римлянине - например, в тацитовском Агриколе — соотносятся те же две ориентации, что и в современном человеке, но для Агриколы интроспекция предполагает самооценку с точки зрения возможностей реализации себя в глазах общества, и именно это делает его «античной личностью»; современный же человек (по крайней мере, западноевропейский) утверждает себя как индивидуальность в своей независимости от общественной и культурной традиции или все чаще, как было, например, в 1960—1970-х годах, в своем противостоянии ей.

Границы между «индивидуальностью» и «личностью» текучи и условны. Историческое поведение людей, в котором непосредственно реализуются общественные процессы, зависит от идейной позиции человека по отношению к обществу, но эта «личная» позиция всегда и глубоко связана с «индивидуальностью». Исследование исторических закономерностей под этим углом зрения — актуальная задача исторической науки.

Трудности, здесь возникающие, в пределах науки как специфической формы познания, действительно, вряд ли до конца преодолимы. Они связаны с тремя моментами. Первый — принципиальная неверифицируемость выводов, которые всегда остаются лишь на уровне большей или меньшей вероятности: если и удастся установить бесспорно факт убийства царевича Дмитрия Годуновым и очертить общественные мотивы, которыми царь руководствовался лично при принятии такого решения, то об интимных полумыслях-получувствах, владевших им, всегда можно будет только догадываться, как догадывались о них Пушкин или Шаляпин.


Второе обстоятельство вытекает из характера исторических источников. Если речь идет об отдаленных эпохах, в которых интимные письма, дневники, исповедальные тексты почти отсутствуют, то индивидуальные психологические мотивы общественного поведения обнажаются практически лишь в художественной литературе. Но тогда в какой мере отраженный в них психологический тип обусловлен образной системой произведения, а в какой характеризует объективные общественные отношения? Типичная для эпоса пара героев, столь ясно представленная Роландом и Оливье, указывает на существование этих двух психологических типов личности в рыцарской среде или порождена требованиями жанра? В новое время документы, проливающие свет на человеческую индивидуальность, обильны, но что и как характеризует эпоху — запечатленный в таких документах «внутренний человек» или тот его исторический имидж, который он сам же себе придал? Какой образ императора Александра отражает и окрашивает состояние русского общества и русской культуры первой четверти прошлого века — «кочующий деспот», «плешивый щеголь, враг труда», друг Аракчеева, подавитель Семеновского бунта или нервный, сложный, истонченно духовный, бесконечно усталый и мучительно разочарованный человек, писавший письма сестре и бросивший в огонь список декабристов? Если оба, то как они соотносятся между собой? Как объективно и строго научно определить это соотношение?

 ΛΛΛ     >>>   

В более крупные совокупности совокупности смыслов трактат образом
Индивидуальность должна попасть в мир формирующегося права
Историографическая отличалась своими особенностями
Понятие личности применяется в трех значениях
Роса буддийский символ быстротечной человеческой жизни
Общий гербовник дворянских родов Российской Империи студента

сайт копирайтеров Евгений