<<<     ΛΛΛ     >>>   

Доминанта в беседе с Фейхтвангером в январе 1937 года — троцкистские заговоры: взорванные шахты, железнодорожные крушения, иные шпионские страсти.

Навязчивость идеи заговора и угрозы убийства заставляла вождя с болезненной настойчивостью убеждать в их реальной опасности иностранцев и пытаться заразить гостей своими фобиями. Искались исторические аналогии из английской революции XVII века, из времен Великой французской революции XVIII века (в беседе с Людвигом), из русской истории Петровской эпохи (с Уэллсом). В исторической наглядности и в школьной незамысловатости виделось желание Сталина придать универсальность идее о тотальной угрозе и глобализации террора и тем самым оправдать в лице мирового общественного мнения свою террористиче­скую диктатуру. По сути дела, это была вульгарная теория заговора, иллюстрированная на уровне бульварной газеты. Интеллектуально она не достигала даже границы предгорий теории перманентной революции Троцкого.

Сталин рассказывал своим иностранным гостям истории, байки, делился сплетнями, домыслами. Бесконечные диверсии, заговоры, покушения на убийства, теракты, подрывы, аварии, акты саботажа, отравления, происки врагов, коварство замаскированных шпионов, двурушников, вредителей — все это было постоянной темой в разговорах с соратниками и дебатах, происходивших в процессе выработки любого поворота кремлевского курса.
Механика январского процесса 1937 года, на котором присутствовал Фейхтвангер, была впечатляющей. Массивные декорации Колонного зала Дома союзов с мраморными колоннами и хрустальными люстрами скрывали всю громоздкость тыловых конструкций театральных кулис. Предательство, шекспировское коварство, пытки, провокации, кровавые разборки, самоубийства, клевета делали из акта разящих и карающих мечей и щитов драму, достойную мастеров Ренессанса и эпохи Великой французской революции. Непревзойденный корифей жанра исторического романа, Фейхтвангер не мог этого не заметить, не оценить, остаться равнодушным перед построениями подобных воздушных замков, как бы сконструированных из сюжетов авантюрных романов, криминальных хроник, рыцарских эпопей. Все это проходило на фоне самодовольного гедонизма, царившего в «западных демократиях», и разнузданного черносотенного мракобесия, ксенофобии и террора в нацистской Германии, гитлеровского беснования на партийной трибуне в Нюрнберге. Рассказывание полусказочных криминальных историй и вакханалия мифотворчества приобретали в сталинской России масштабы грандиозной фантасмагории. Архитекторы режима и подрядчики-строители окончательно уверовали в собственные мифы и начинали невиданную в истории самоубийственную войну против самих себя, против своего государства и народов бывшей Российской империи и государств-лимитрофов...

Новые формы манипуляции.
Книга супругов Вебб о советском коммунизме

Радек был непревзойденным мастером манипуляции западными интеллектуалами. 10 ноября 1935 года полпред СССР в Великобритании Иван Майский103 отправил из Лондона в Москву на имя вождя развернутый меморандум с ходатайством о переводе на русский язык книги супругов Вебб «Советский коммунизм: новая цивилизация?»104 . Среди остатков личной библиотеки Сталина сохранился этот массивный кирпич105 . На нем посвящение: «Иосифу Сталину с уважительным почтением авторов»106 .

Майский утверждал, что эта рукопись — явление «исключительное в почти безбрежной иностранной литературе об СССР». Полпред пояснял: «Мне незачем говорить Вам о политической истории и политической физиономии авторов — это всем очень хорошо известно». Они — «классические представители английского реформизма». Сиднею — 76 лет, а Беатрис — 78. Книга написана «солидно, обстоятельно и с добросовестностью». Старики затратили на нее четыре года работы. Консультировались лично у полпреда, в полпредстве, в торгпредстве и в других официальных советских учреждениях в Англии. Майский признался, что он лично в «деликатной форме влиял на общее направление их мыслей и направлений». Авторы отправляли главы книги на цензурный просмотр в Москву. В итоге получилась книга на 1150 страниц в двух томах. По мнению рецензента-дипломата, книгу, помимо добросовестности, отличал «дух глубокой симпатии к СССР»:

«Это симпатия умного и образованного реформиста, который, подводя итог своей долгой “фабианской” жизни, усумнился в абсолютной истинности реформистского символа веры и которому на склоне лет пришла в голову беспокойная мысль: “А ведь, пожалуй, эти молодые варвары из Страны Советов правы! Пожалуй, они как раз указывают человечеству его дальнейшие пути”». Веббы говорили о книге как о своем политическом завещании. Книга не лишена ошибок и недочетов, но «даже в наиболее критических местах книги нигде нет злостности или сознательного желания уколоть», — заключал свое ходатайство Майский.

В целях создания объективной картины Майский уточнял, что в 1925—1927 годах, когда он был советником полпредства в Лондоне, Веббы не входили в круг «друзей» СССР. Не появлялись они и на приемах в полпредстве. До 1929 и 1930 годов они вообще не интересовались Советским Союзом. Как же объяснить такой трудно мотивированный, на восьмом десятке лет жизни, поворот? Характерный ответ англосаксонских аристократов передан Майским: они «особо заинтересовались Советским Союзом, когда мы стали в широких размерах проводить коллективизацию». До великого перелома и последовавшего голодомора супруги считали, что «социалистический город не совладает с индивидуалистической крестьянской стихией». Но после побед на фронте сельского хозяйства они убежденно воскликнули: «Это уже совсем иное дело!» Пока Сидней Вебб был членом лейбористского правительства, поездка в СССР была невозможной. После падения правительства лейбористов, переждав холодные месяцы из-за опасений за свое здоровье, бывший министр с супругой весной 1932 года в первый раз посетили СССР и окончательно убедились в жизнеспособности социалистического государства.

Авторы делают вывод, что СССР представляет собой рождение новой цивилизации, советский опыт «элиминирует капиталистическую погоню за выгодой», что в войне и мире СССР выживет, как и всякая другая великая держава. Распространится ли советский опыт на другие страны? Конечно да! Книга хорошо идет по подписке в Англии и в Америке. Авторы спрашивают о возможности перевести ее в СССР. Майский коленопреклоненно кладет свою челобитную к престолу вождя: «Я пока не дал им никакого определенного ответа. Как только появятся первые экземпляры книги, я вышлю их Вам, и тогда необходимо будет решить, что мы будем делать с работой Веббов. С коммунистическим приветом. И. Майский»107 .

Хитрец и бывший меньшевик Майский не предлагал перевести не существующую пока в типографской форме книгу, но Сталин сделал смелый шаг, принял неординарное решение. На восковой бумаге мышино-серого цвета с отпечатанным на ротаторе машинописным текстом челобитная записка полпреда СССР в Великобритании Майского по поручению Сталина была разослана в качестве официального материала Политбюро за № П2514108 . Адресаты почты: члены и кандидаты, а также Ежов и Радек. К записке Майского приложена краткая аннотация-оглавление. Резолюция Сталина: «По-моему, следовало бы перевести на русский язык как книгу Вебб, так и книгу Дюранти (последняя выпущена в САСШ)»108а. 4 декабря Политбюро принимает единственно возможное решение: «Перевести на русский язык книгу Веббов “Советский коммунизм”»109 . Выписка послана Карлу Радеку (на реализацию). В СССР в середине 30-х годов разрешения на перевод книги иностранного автора случайно уже не выдавались. За подобным санкционированием часто скрывалась воля вождя.

Выписка означала, что книге супругов Вебб предстояло стать очередным проектом руководимого Карлом Радеком Бюро международной информации ЦК. Радек должен был придать английскому содержанию книги советскую форму. Любовь к СССР супругов Вебб была позднего происхождения, она проснулась в престарелой чете после начала коллективизации и совпала с потерей Сиднеем министерского поста. Англосаксонская разновидность любви к Сталину и к Советам часто появлялась на свет именно при возникновении проблем с адаптацией носителей этой любви к условиям человеческого существования на их собственной родине («кембриджская пятерка»110 и Бернард Шоу не исключения). При этом любовь к Родине прогрессивного человечества часто принимала материалистические формы: перевод своих не признанных на родине бессмертных творений или напечатанное в миллионных тиражах интервью с вождем, субсидии для написания книги, поездка на кавказские или крымские курорты, получение автографа на портрете или фотографии и более прозаические пожелания…

Перевод монументальной книги супругов Вебб был готов через шесть месяцев, к маю 1936 года. Фабианские колебания Веббов сильно чувствовались и в русскоязычной версии. В Кремле в развитие первоначального утвердили новое решение. Не отменяя сценария буффонадой комедии, но корректируя его.

Решение Политбюро от 29 мая 1936 года: «Принять предложение т. Радека об издании книги Веббов “Советский коммунизм — новая цивилизация” в количестве 2000—3000 экземпляров для распространения по списку»111 . Тираж по тем временам глобальных идеологических и полиграфических акций был мизерным («Москву 1937» Фейхтвангера издадут тиражом в двести тысяч экземпляров). Упоминание о «распространении по списку» расшифровать не трудно. Пайковая литература нормировалась тогда по номенклатурным спискам и закрытым книжным распределителям. В сопроводительном документе к этому решению о нормированном издании монументального труда присутствует более подробное разъяснение о том, что делать с полукрамольной книгой:

«Несмотря на то, что книга Веббов вообще написана в весьма положительном тоне, все же в книге имеется ряд мест, которые делают печатание ее в открытом издании нецелесообразным. Тов. Радек предлагает: объявить в печати, что книга издается, в витринах выставить несколько экземпляров, а книгу распространить в 2000—3000 экз. по списку. Отказ же от издания книги для нас затруднителен»112 .

Анекдотическому предложению суждено будет стать одной из последних законодательных инициатив Карла Бернардовича Радека. Именно в те дни последнего лета на свободе полиглота и изумительного политтехнолога и авантюриста Радека, пылавшего неугасимым пламенем коминтерновского огня, любитель мизансцен Сталин обязал его курировать перевод проекта сталинской конституции на языки разъединенных наций. Этим символическим партийным поручением открывался последний и окончательный дрейф Радека в сторону Лубянской площади и одноименной московской улицы в ее Большом и Малом вариантах. К нему накопились вопросы по многим направлениям советской внутренней и внешней политики. Не только по подбору и расстановке международных кадров попутчиков и составления текстов эффектных передовых статей, заявлений ТАСС. Супруги Вебб еще несколько лет будут фигурировать в дипломатических отчетах о советских внешнеполитических акциях в Англии. Роль их однозначно можно определить как важных агентов влияния сталинского режима.

Горькие последствия визита Жида.
Русский перевод книги Фейхтвангера

Антипатия Жида и Сталина оказалась взаимной. Предательство Жида в виде книги и послесловия к ней надолго не даст покоя обитателям Кремля. Даже спустя год после визита Политбюро все еще будет отдавать приказы Кольцову написать книгу-отповедь: «1. Уполномочить т. Кольцова написать ответ на книгу А. Жида. 2. Разрешить приезд в СССР мексиканской делегации международного антифашистского конгресса писателей»113 . Увы, приказ о книге-ответе оказался еще одним из невыполненных вердиктов Политбюро. Невыполненных и забытых (но формально не отмененных) решений, в том числе и в части издательских планов, было немало. Из-за корректив, которые вносило время. Из-за кадровых решений по тем или иным организационным вопросам, которые выносила тайная полиция. Революционер-практик Михаил Кольцов играл роль Карла Радека на полях боев в Испании, а не в главном штабе кадровых и идеологических махинаций с реальными и мнимыми попутчиками. Он зарабатывал свой московский смертный приговор на фронтах испанской гражданской, окопы братоубийственных битв которой предвещали вторую мировую бойню.

Опыт с антисоветским пасквилем-книгой Жида был учтен в Москве. Его повторения в случае с книгой Фейхтвангера режим допустить не мог. В августе тридцать седьмого с русским текстом перевода рукописи знакомится Всеволод Вишневский. Один из главных идеологов режима Андрей Жданов берет на себя анонимную роль автора предисловия. В архиве сохранился машинописный автограф этого предисловия Жданова, в котором показательна одна мудро зашифрованная мысль. Хотя она по-сталински туманна, но и сегодня ее приказной императив допускает однозначное прочтение: «предать забвению Ж.»114 . «Ж.» — это, вероятнее всего, «Андре Жид». Удалось ли его предать забвению? Или своей книгой и послесловием к ней Жид не только похоронил иллюзию возможности антифашистского попутничества при спонсорстве сталинского режима, но и сыграл исключительную роль в противодействии тоталитарной экспансии сталинизма среди западноевропейской интеллигенции? Одновременно и книга Фейхтвангера «Москва 1937» стала своеобразной превентивной эпитафией, надгробным камнем широкому антифашистскому фронту, внятной установкой советского режима не только на игнорирование критики французского нобелевского лауреата, но и завуалированным сигналом о возможности радикального поворота руля в сторону взаимопонимания с тоталитарными режимами. Фактически именно антифашист Фейхтвангер выполнил задание, порученное Кольцову.

Тень Жида продолжала преследовать Кольцова комплексом неискупленной вины и неминуемой статьей обвинительного заключения. Все затеи с международными ассоциациями писателей, бюро антифашистской интеллигенции, комитетами, генеральными секретариатами оказались проваленными115 . Одна из причин провалов заключалась в недоступности западноевропейских актеров и их неподсудности правосудию Андрея Вышинского, Николая Ежова и Лаврентия Берии. Советские правила игры на свободных от полицейского прессинга клиентов и агентов влияния не действовали и требуемого эффекта не оказывали.

Действовала, однако, разрушительная по своей деструктивной силе ссора и соперничество тех советских деятелей, которые в теории и на практике должны были быть единомышленниками и участниками группового проекта. Например, конфликт между Михаилом Кольцовым и Ильей Эренбургом. Взаимные обвинения, упреки, недомолвки, жалобы этих друзей — врагов, соперников и антагонистов заполоняли шифровальные линии связи НКВД, НКИД, военной разведки.

Одна иллюстрация этого грустного явления, которое также может стать предметом отдельного исследования. 23 мая 1937 года. Шифровка Кольцова (только Сталину): «2. Есть немало желающих поехать на конгресс писателей в Испанию, но мы отбираем твердых антифашистов. Жид не поедет, его отговорил Мальро, который встречается и по-видимому потихоньку дружит с Жидом (сейчас Мальро в Испании). Эренбург просил меня освободить его от работы по подготовке к конгрессу, ссылаясь на усталость и порчу своих отношений с французами. В чисто личном порядке он мне сказал, что по-прежнему не верит в возможность при нынешнем положении в Испании провести там конгресс, а кроме того, он после истории с Жидом боится второй раз влипнуть. В этих условиях, без Мальро и Эренбурга, руководство подготовкой конгресса из Парижа взяли на себя Арагон и Блок, которые надеются справиться с этим делом. Фейхтвангер несколькими телеграммами потребовал встречи со мной. Я остановлюсь у него по пути в Испанию»116 .

Служение Сталину и советскому режиму — любовь к искусству
или меркантильный расчет?

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Организация общего союза антифашистских немецких писателей с комфракцией
Затем председатель национального конгресса сторонников мира
В архивах по непонятной причине остались следы провала идеологической перебранки