<<<     ΛΛΛ     >>>   

Появились женщины с золотыми сосудами, наполненными чичей, затем их послали за сосудами большего размера... Испанцы были ошеломлены традиционным гостеприимством Сьерры. Наконец они уехали, ожидая, что на следующий день Атауальпа нанесет визит в Кахамарку. Херес добавляет: «Его лагерь был расположен у подножия небольшого холма; палатки, сделанные из хлопка, протянулись на лигу, палатка Атауальпы в центре. Все воины стояли у своих палаток с оружием — длинными копьями, воткнутыми в землю. Приблизительно в лагере было больше тридцати тысяч человек».

Хотя Атауальпа сказал, что нанесет визит испанцам на следующий день, королевская процессия в тот день, 16 ноября, в субботу, двинулась в путь довольно поздно. Жил Инка в лагере, вместе со своими воинами, а значит, задержку невозможно объяснить необходимостью сборов; она могла быть вызвана только военным советом, на котором мнения его советников могли разделиться. Это подтверждается и тем, что, приняв окончательное решение ехать в Кахамарку, Атауальпа послал к Писарро гонца с сообщением, что он прибудет вооруженным, как и испанцы в его лагерь. Это явно была уступка военным вождям, обеспокоенным, вероятно, непонятным отсутствием движения в лагере испанцев. Не видно было ни одного солдата, ни одной лошади. В качестве предосторожности индейцы выставили своих воинов вдоль дамбы, и еще несколько тысяч собрались на лугах по обе стороны движения процессии.

Основная часть армии Атауальпы находилась в то время в районе Куско, тем не менее испанцы стали очевидцами впечатляющего зрелища. Передовой отряд — состоял он, вполне вероятно, из часки, бегунов, поскольку одеты все были в клетчатые мундиры различных цветов, — медленно продвигался вдоль дамбы, подметая дорогу перед Инкой. За ними двигались три отряда каждый в своей форме, с пением и танцами, затем «множество людей в доспехах, с большими металлическими дисками и коронами из золота и серебра». Это были, по всей видимости, вожди, числом около восьмидесяти, которые, по описанию, несли носилки Инки; и вот появился Атауальпа «в носилках, увешанных султанами из многоцветных перьев макао и украшенных пластинами из золота и серебра».

Атауальпа, очевидно, был одет гораздо пышнее, чем накануне вечером; кроме борла, его короткие волосы покрывали золотые украшения, а на шею надето ожерелье из крупных изумрудов — но более вероятно, что это была бирюза. Его внешний вид и вся эта сверкающая золотом кавалькада имели целью произвести впечатление, ибо Атауальпа в походе на юг привык использовать государственные регалии и драгоценности в качестве зримого свидетельства своего могущества. Его личную свиту составляли северяне, орехоне из Кито. Для них Атауальпа был больше чем очередной Инка — он воплощал в себе блестящую будущность покоренного севера.

Но основную массу воинов, скорее всего, составляли рекруты с завоеванных территорий, что, вполне возможно, оказало существенное влияние на дальнейшее поведение Атауальпы. Расстояние между двумя лагерями было не слишком велико — всего шесть километров, однако его хватило, чтобы Инка засомневался. В одиночестве вознесясь на носилках высоко над толпой, он ясно видел впереди за дамбой молчаливые, казавшиеся пустыми дома. Чувствовал ли он угрозу, исходящую от этого опустевшего города? Он не принадлежал, как Моктесума у ацтеков, к жреческому сословию. Он был сыном Солнца и богом. Бог не может колебаться. Но он был и человеком. В полумиле от Кахамарки он остановил процессию, приказал установить палатки и направил Писарро послание, сообщающее, что он проведет ночь в этом месте и вступит в Кахамарку на следующее утро.

Последние мгновения могущества Инки истекали. Инстинктивно, каким-то шестым чувством, возможно, он ощущал это. Мы не знаем, созвал ли он военный совет, однако очевидно, что он принял решение об отсрочке по крайней мере на одну ночь.

Самое необычайное заключается в том, что, получив ответ от Писарро, он снова меняет решение, собирает наполовину установленные палатки и возобновляет движение, на этот раз оставив позади основную часть воинов и оставив при себе только шесть тысяч невооруженных индейцев. Подобные действия заставляют гадать, что же содержалось в том послании от Писарро. Что именно настолько раздразнило Инку, что он безвольно отдался в руки испанцам? Неужели Писарро, ведомый безотказным чутьем солдата-крестьянина, намекнул на трусость и недостаток подлинного благородства и королевской крови?

Подлинной бедой для Атауальпы стало отсутствие рядом с ним двоих военачальников, с которыми он вместе вырос и которым доверял, — Кискиса и Чалькучимы, которые находились в районе Куско. Окажись они рядом с ним в Кахамарке, он, вероятно, последовл бы их совету и даже перед лицом столь маленького войска предпринял военные предосторожности. Однако узурпатору не дано той внутренней уверенности, что позволяет подлинному монарху действовать без оглядки на производимое впечатление. Хотя империя его приведена была в состояние столь полного подчинения воле Инки, что даже самые нелепые его приказы, как мы увидим позже, выполнялись беспрекословно, Атауальпа в тот момент не мог быть до конца уверен в своей власти. Почти наверняка Великого Инку погубил недостаток уверенности в себе, мелочное желание публично продемонстрировать бесстрашие и владение ситуацией.

Город Кахамарка построен был по строгому плану, характерному для всех городов инкского государства: дома, улицы, аллеи — все исключительно прямые линии. В центре располагалась большая треугольная площадь, окруженная стеной с двумя выездами на улицы. В пределах этой стены размещались одноэтажные муниципальные здания включавшие, в частности, на юго-восточной стороне дворец местного кураки, Ангаснопо. Самая западная точка треугольника соприкасалась с подножием священного холма Руми-Тиана (в настоящее время называемого Убежищем Святой Аполонии). Выйдя на площадь, процессия разделилась на две части, и вожди с носилками Инки оказались в центре. Не видно было никаких признаков присутствия испанского войска, и приветствовать Атауальпу вышел не Писарро, а Вальверде, с Библией и распятием в руках, чтобы прочесть длинную лекцию о христианской вере.

Существуют различные версии того, что произошло далее. Гарсиласо описывает эту сцену с огромным количеством подробностей, однако, поскольку все они происходят из испанских источников, трудно предположить, что он мог точно передать подлинные слова Атауальпы — и лекция Вальверде, и ответы Инки переводились испанским «языком», Фелипильо. Но кажется вполне вероятным, что монах действительно вручил Атауальпе Библию в качестве источника, на котором основана христианская вера, и что Инка действительно швырнул ее на землю. Какого бы труда ни стоило Инке уследить за теологической аргументацией доминиканца, в отношении его намерений он не мог питать никаких иллюзий: этот чужеземец, с выбритой макушкой и крестом в руках, уговаривал его отказаться от собственной божественной принадлежности и принять какого-то другого бога, глупо убитого собственным народом, и, кроме того, признать в лице императора Карла более великого короля, нежели он сам. Другими словами, он должен был добровольно отказаться от всего того, чего только что с таким трудом добился. При виде подобной наглости Инкой мгновенно овладел гнев, и он, вполне естественно, отверг предложенную ему священную книгу. Гордый жест, которым он указал на солнце, и слова «Мой бог по-прежнему жив!», по всей видимости, переданы верно. Монах-доминиканец поднял Библию и поспешно удалился. По всей площади, заполненной индейцами, разнеслись резкие звуки языка кечуа.

Атауальпа, сидя в носилках и возвышаясь головой и плечами над возмущенной толпой, вполне мог видеть, как Писарро уронил платок. Он не мог не заметить поднявшийся от пушки дым, и затем раздался грохот и пушечный выстрел скосил в ряд его воинов. Это был сигнал, в ответ на который тут же прозвучал боевой клич испанцев — «Сантьяго!». Огонь аркебуз звучал, как разрывы петард, ясно и четко, накладываясь на нарастающий гул атакующей конницы. На площадь неслась испанская пехота, сверкая клинками в лучах заходящего солнца, — сперва сверкала сталь, затем заалела кровь, стекающая ручьями, — а они врубались и врубались в стену беззащитных человеческих тел.

Индейские вожди погибали, сражаясь голыми руками, пытаясь защитить Атауальпу. Слуги же его и часть невооруженных телохранителей с такой силой в панике навалились на каменную стену, что проломили ее и вырвались в луга, преследуемые всадниками. Те же, кто остался в западне стен, были все убиты, и даже испанские очевидцы не отрицают, что испанцы в течение получаса рубили беззащитных индейцев, не прекращая бойни, пока солнце не опустилось за горы. Испанцами овладела такая жажда крови, что Инку спасло только вмешательство самого Писарро и нескольких его помощников.

Резня в Кахамарке в тот трагический вечер 16 ноября 1532 года обесчестила испанское рыцарство в глазах всего мира. Само нападение, возможно, оправдывают сложившиеся обстоятельства — что еще могло сделать маленькое, но отважное войско перед лицом такого ошеломляющего неравенства сил, чтобы обрести преимущество? Но чудовищную жестокость испанцев, их бесчеловечное поведение в Перу история называет своими именами. Резня в Кахамарке стала символом тех деяний, что происходили позже, и суровый приговор истории, принявшей и оправдавшей множество подобных жестокостей, совершенных по приказаниям более великих полководцев, нежели Писарро, объясним/

Испанцам, только что завершившим долгий, изматывающий марш через незнакомую горную цепь, ожидание в тот субботний день должно было показаться бесконечным. Едва ли удивительно, что некоторые из них потеряли мужество при виде громадной армии индейцев, расквартированной у горячих источников. Однако, как Писарро откровенно сказал им, отступать было уже слишком поздно; единственная надежда заключалась в том, чтобы, подобно Кортесу, захватить в плен самого Инку. С самого начала его план состоял именно в этом, и в пятницу вечером он изложил его на военном совете. Сарате пишет, что индейцы превосходили испанцев численно в двести раз: «Однако, невзирая на это, он и весь его отряд были горячего нрава и обладали великим мужеством. В ту ночь они утешали друг друга, возлагая единственную надежду свою на Господа, а после этого они занялись подгонкой доспехов и прочих принадлежностей, не заснув и не отдохнув на протяжении всей ночи». Скорее всего, они спали, как всегда положив рядом доспехи и выставив часовых. Однако в лагере индейцев движения не наблюдалось, и ночь прошла спокойно. На рассвете Писарро изложил свою диспозицию. Общественные здания представляли собой большие залы с открытыми дверными проемами, идеальные для укрытия войск. Кавалерия, разделенная на два отряда под командованием Эрнандо Писарро и де Сото, заняла два из этих зданий, пехотинцы заняли третье, а Кандиа с несколькими солдатами и двумя фальконетами расположился на нижних склонах Руми-Тианы, получив таким образом господство над открытым треугольником площади. Писарро оставил при себе двадцать отборных солдат, которые должны были действовать в качестве независимого отряда под его личным командованием.

После полного разбора диспозиции и инструктирования каждого солдата отслужили мессу, «и все с энтузиазмом присоединились к гимну «Exsurge, Domine». После этого все разошлись по своим постам. Медленно текли часы, и солдаты провели их, обдумывая все преимущества противника и собственные слабые места. Только после полудня наблюдатели доложили, что Инка двинулся. Находясь на расстоянии полумили, процессия внезапно остановилась. Стали появляться первые палатки. Наконец прибыли новости, что Инка не войдет в Кахамарку раньше следующего дня. Однако к этому моменту напряжение ожидания стало невыносимым.

Педро Писарро, паж и родственник генерала, пишет, что ответ его господина Атауальпе «осуждал изменение его намерений», что «он обеспечил все для его приема и ожидал, что будет ужинать с ним в этот вечер». Однако в ответе должно было содержаться что-то еще, что-то более важное, что могло убедить Атауальпу явиться в Кахамарку безоружным. Прескотт пишет: «Он был абсолютным властителем в собственной империи, и он, вероятно, не мог поверить в дерзость, с которой горстка людей задумала нападение на могущественного монарха посреди его победоносной армии». Великий историк мрачно добавляет: «Он не знал нрава испанцев». Эта неспособность индейцев осознать владевшую вторгшимися чужаками одержимость — постоянно повторяющийся мотив в истории конкисты; а ведь и ацтеки, и инки были так же малочисленны, когда начинали строить свою империю. Единственное возможное объяснение — то, что абсолютная власть ослепляет деспота и заставляет его забыть историю собственного народа.

Итак, солнце инков закатилось за вершины Анд. Атауальпа безоружным пришел в Кахамарку. И в тот вечер он действительно ужинал с Писарро, в качестве его пленника, в одном из залов центральной площади, где были безжалостно перебиты его люди. В воздухе витал запах смерти и крови. И будто бы он сказал: «Такова военная удача», — как мавры Гранады сказали бы: «Такова воля Аллаха». Однако эта фраза, так же как и то, что Атауальпа выразил восхищение хитростью Писарро, представляет собой конечно же интерпретацию испанских историков, призванную поддержать мнение о том, что Писарро, сделав то, что сделал, только предвосхитил жестокие намерения самого Атауальпы. Херес очень старательно объясняет, что все спутники Инки скрывали оружие под хлопковыми рубахами, в том числе камни и пращи, «и все это наводило на мысль о предательских замыслах».

Каковы бы ни были намерения индейцев — ведь нет никакой уверенности в том, что они действительно замышляли уничтожить испанцев, — однако поведение Атауальпы в плену не вызывает у нас и тени того сочувствия, которое мы испытываем к Моктесуме. История завоевания Перу вызывает удивление и грусть, так как пассивность настолько была в крови перуанских индейцев, что они утратили всякую инициативу и потеряли волю к сопротивлению. В Кахамарке испанцам позволили разграбить лагерь и угнать огромные стада домашних животных, собранные пастухами в качестве провианта для армии инков. Индейские воины, казалось, были ошеломлены до полной неподвижности; в конце концов они просто разбежались, не сделав никакой попытки освободить Атауальпу.

Это было невероятно: Писарро внезапно обнаружил, что перед ним открыта громадная империя! Добиться этого помог исключительно счастливый случай, и ни один испанец при этом не погиб. В самом деле, никто не был даже ранен, кроме самого Писарро, слегка поранившего мечом руку, защищая Атауальпу от своих пришедших в неистовство солдат.

«В королевских банях они обнаружили пять тысяч женщин, которыми они не преминули воспользоваться, несмотря на то что женщины были печальными и усталыми; они захватили множество отличных больших палаток и всевозможную провизию, а также одежду, скатерти, ценную столовую утварь и вазы, одна из которых весила сто килограммов в золоте; одна столовая утварь Атауальпы, изготовленная исключительно из золота и серебра, стоила сто тысяч дукатов».

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Хэммонд И. Конкистадоры История испанских завоеваний XVXVI веков истории 12 побережья
Таким образом
Хэммонд И. Конкистадоры История испанских завоеваний XVXVI веков истории 11 оформление
Писарро в это время обедал с несколькими капитанами
Тем временем основные силы испанцев