<<<     ΛΛΛ     >>>   

— Нет, купил во Владикавказе.

— Не важно! Так вы поняли смысл просвещения?

— Прекрасно понял.

— Теперь, когда я разъяснил вам смысл просвещения, я хотел бы от вас узнать следующее: как у вас насчет цивилизации? — Ничего не могу вам на этот счет доложить. Я давно не был на родине.

— Не беда! Я сейчас точно определю, как обстоят с нею дела. Генералы у вас, у грузин, как будто имеются?

— Наберется, верно, человек двадцать.

— Как, двадцать? О-о, это нешуточное дело! — торжественно произнес наш офицер.—Двадцать! Народу с горсточку — и двадцать генералов. Да, государь мой, цивилизация у вас основательная. Подумать только! Двадцать генералов! Просто не верится! А может быть, говоря ученым языком, вы причислили к настоящим генералам и действительных статских советников, то есть, говоря по-простецки, статских генералов, или, выражаясь еще проще, генералов без эполет; не принимаете ли вы, говоря совсем уж просто, бритых генералов за настоящих? Очевидно, так оно и есть!

— Нет, уверяю вас, — поклялся я, — я вам докладывал только о настоящих генералах.

— Двадцать настоящих генералов! Честь и слава Руси православной! Куда ни ступит — всюду утверждает цивилизацию. Сколько всего лет, как русские пришли сюда?

— Лет семьдесят будет.

— По два генерала на каждое семилетие? Не малое дело, не малая цивилизация! И какие генералы! Настоящие генералы! Если, с божьей помощью, цивилизация пойдет у вас такими же шагами и дальше, то через семьдесят лет у вас прибавится еще двадцать генералов, значит, всего их будет сорок. Великое дело, я и не подозревал! Да и откуда было мне. знать? Еще нет и трех лет, как я в этой стране... Сказать правду, у меня и времени не было свободного, чтобы, с точки зрения науки, заняться вашей страной. Я занялся тут кое-чем другим. Нелегкое дело, громадного искусства требует. Исследовал многое, перечитал всякие истории и убил на эти ученые занятия все свое время. Но подвиг мой не пропадет даром, потомки помянут и мое имя!

— Что же вы сделали такое?

— Что я сделал? Шутка сказать! Вот что, сударь. В России отобрали у помещиков крепостных. Остался помещик без слуг и попал он в руки наемников. Пошла на весь мир разруха, наемники все из дому тянут. Стал я вникать, как заботливый сын, болея душой, а эту скорбь отчизны моей. И сказал: спасу отечество! И, слава богу, спас! Придумал нечто такое, отчего впредь слуге неповадно будет воровать. Некий простейший случай помог мне найти лекарство. Попался денщик—преловкий вор, ни куска сахару в сахарнице не оставлял. Судил я, рядил, как помочь делу. Решил запирать шкатулку, но то забуду запереть, то ключ на столе оставлю; стоит только отлучиться из дому, денщик сахар тащит да тащит. Взял я, наконец, поймал двух мух, посадил в сахарницу, закрыл крышку, а на ключ не запер. Вы, верно, спросите меня, для чего? Для того, что когда денщик вознамерится утащить сахар, он должен открыть шкатулку. А как только откроет шкатулку, мухи сейчас же улетят. Возвратясь домой, заглядываю в шкатулку и, не найдя мух, устанавливаю, что кто-то поднимал крышку. Кто же мог ее тронуть, как не мой денщик? С тех пор, как я это придумал, денщику уже не удается красть сахар. И вот, я каждое утро, напившись чаю, ловлю по комнате мух. Изловив, сажаю в шкатулку с сахаром и весь день живу без забот: знаю, что меня никто не обокрадет. Как вам нравится мое изобретение? Дешевое и бесподобное средство против воровства! И годится оно во всех случаях, когда приходится держать что-нибудь в шкатулках. Я никому не говорил о своем изобретении, но я так полюбил вашу страну, что сообщаю его вам и прошу довести до сведения ваших непросвещенных помещиков. Вот только с водкой пока ничего не могу поделать. Пробовал сажать мух в бутылку, да тонут проклятые — губа не дура! Но что-нибудь я уж изобрету... Нет, как вам нравится, — хитро ведь придумано? Вот еще французы —мастера на всякие хитрые штучки, да дороги их машины. А мое изобретение не обойдется ни гроша. Ну, что стоит поймать двух мух и посадить их в коробку? Пустяки! Теперь судите сами, какие плоды принесет изобретенное мною средство? Когда все узнают о моем изобретении, пожалуй, мух придется даже покупать. Таким образом, появится в мире еще один предмет купли-продажи: гуляя в один прекрасный день по родному городу, вы увидите вдруг магазин, торгующий мухами. Не худо ведь? Сколько голодных людей, благодаря мухам, добудут себе кусок хлеба?! А что муха теперь? — Ничего! Какая от нее польза? Никакой! Вот как много дают стране плоды усилии и трудов ученого, умного человека! Я не собирался сюда ехать, меня долго упрашивали. Я говорил в душе: если господом богом дан мне талант, я должен употребить его на пользу своим соотечественникам, но ведь эти вновь завоеванные края больше нашего нуждаются в просвещении. Здесь нужны просвещенные люди. Погодите немного, что тут будет! Я вам уже рассказал о своем изобретении, завтра кто-нибудь, подобный мне, придумает нечто новое. А то объявится еще и такой человек, что устроит в вашем городе Излеровский сад: ученый человек все может. Таким образом просвещение перекочует из Петербурга сюда. И тогда — сами увидите — в один прекрасный день будет устроено гуляние в Излеровском саду, и в саду этом смело появятся ваши женщины. Захочешь — одной скажи «милая», захочешь— другой, не станут перечить. Вот когда народ дождется своего рая, а рай, говоря простым языком... Но как же это сказать — рай и в просторечии рай... Вы понимаете?..

— Да, превосходно!

IV

В тот же день вечером я поднялся к Степанцминда. Вечер был такой чудесный, что я остался там на ночь, чтобы насытить взор прекрасным зрелищем. О, Грузия!

Где лучший в мире уголок.

Где Грузия другая.

Я вышел из комнаты и взглянул на ледяную вершину, возвышающуюся прямо против Степанцминда, — ее зовут Казбек-горой. Как величественна эта гора! Вот кто может сказать: небо мне — шапка, земля — подножье. Вся белая, четко вырисовывалась она на небесной лазури. Ни единое, хотя бы с кулачок, облачко не закрывало ее высокого чела, ни серебрящейся льдами головы. Одна единственная и очень яркая звезда неподвижно сверкала, словно оцепенев от изумления при гиде величавых черт ледника Мкинвари! Он величав, безмолвен и спокоен, но холоден и бел. Облик его приводит меня в изумление, но не трогает, повергает в холод, а не согревает. Одним словом, это ледник. Мкинвари во всем его величии — потрясает, но любить его невозможно. К чему же мне тогда его величие? Мирская суета, мирские бури и вихри, мирские невзгоды и радости не отразятся на его высоком челе. Хотя подножьем ему служит земля, а голова упирается в небо, он, неприступный, стоит в стороне от всего. Не люблю я ни такой высоты, ни стояния в стороне, ни такой неприступности. Да благословит бог все тот же безудержный, безумный, шальной, неистовый, непокорный, мутный Терек!

Вырываясь из самого сердца черной скалы, он мчится, ревет и исторгает рев из всего, что его окружает. Я люблю мощный гул Терека, его неистовую борьбу, негодующий ропот и смятение. Терек — это образ пробуждающейся жизни; волнующий и достойный пристального внимания образ: в его мутных водах пепел скорбен всей страны. Мкинвари — великолепный образ вечности и самоупоенного величия; он холоден, как вечность, и безмолвен, как это самоупоение. Нет, не люблю я Мкинвари еще и потому, что он неприступно высок! А краеугольный камень мирского счастья кладется всегда внизу, у земли. От земли начинается кладка всякого здания, и никто, никогда не начинал строить сверху. Вот почему мне, сыну своей страны, милее образ Терека, и я люблю его больше.

Нет, не люблю я Мкинвари, его холод обжигает, от белизны ого стареешь Да, он высок. Но на что мне его высота, если мне ее не достичь, а ей не снизойти до меня? Нет, не люблю я Мкинвари! Мкинвари напоминает мне великого Гете, а Терек—буйного, неистового Байрона, Благо тебе, Терек! Ты прекрасен — мятежный, ты не ведаешь покоя. Остановись хоть на краткое мгновение —и станешь зловонной трясиной, и твой угрожающий гул обратится в лягушиное кваканье. Движение и только движение, мой Терек, дарует миру жизнь и силу...

V

Стемнело. Я так ушел в созерцание Мкинвари и Терека, так увлекся своими размышлениями, что и не заметил, как ускользнуло время, солнце простилось с миром и, отдав ему свое тепло, скрылось за горами. Спустилась ночь, не видно ни зги, умолк шум мирской, мир погрузился в безмолвие.

Спустилась ночь, и я не знаю, что было бы со мною, если бы не надежда, что снова придет рассвет. Иначе разве стоило бы жить? Люблю, природа, твой распорядок, согласно которому исход каждой ночи рассвет.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

В стране вашей нет просвещения
В старину все по нашему было
Чавчавадзе И. Записки проезжего от Владикавказа до Тифлиса истории Кавказа 10 сознание