<<<     ΛΛΛ     >>>   

Гораздо большее значение, чем переговоры со Швецией и даже с Англией, имели переговоры с Австрией. Как одно из условий мира, в котором он хотел посредничать, Меттерних выставлял возвращение Австрии Наполеоном Иллирийской провинции, отнятой им в 1809 г., вследствие чего Австрия приобретала вновь утраченное ею положение на Адриатическом море; затем Наполеон должен был вернуть герцогство Варшавское, которое должно было быть поделено между Австрией, Пруссией и Россией; он должен был очистить крепости на Одере и, наконец, восстановить свободные города Любек и Гамбург. Эти условия прежде всего отвечали австрийским интересам, и от австрийского министра, по господствовавшим в то время воззрениям государственного разума, ничего иного нельзя было и ожидать. Но как посредник Меттерних не был беспристрастен. Он делал большие урезки требованиям союзников, заключавшимся в восстановлении прусского и австрийского владычества, уничтожении Рейнского союза и герцогства Варшавского, возвращении берегов Северного моря и, наконец, в восстановлении независимости Италии, Голландии и Испании.

Наполеон по его предложению должен был пожертвовать некоторыми не очень значительными позициями, сохранив за собой всю полноту власти, которую ему давало господство над Францией, Голландией, Испанией и Рейнским союзом.

Поведение Меттерниха указывало на то, что он действительно хотел мира. Он хотел создать своей стране снова почетное и независимое положение между Францией и Россией. Военные планы и стремления были чужды ему и еще более чужды его владыке, императору Францу. Наполеона он боялся гораздо больше, чем царя, а тем более прусского короля: последним он мог скорее что-нибудь предложить, чем первому. [364]

Вообще он не ошибся в расчетах. Союзники очень долго колебались, прежде чем приняли австрийские мирные предложения. Они сделали это в конце концов 27 июня Рейхенбахским соглашением, но лишь с условием, что в случае если Наполеон не примет до 20 июля предложения Меттерниха, Австрия немедленно возьмется за оружие и подкрепит их силой в 150 000 чел. Они были убеждены, что Меттерниху не посчастливится у Наполеона, и они не обманулись.

Когда Меттерних прибыл 25 июня в Дрезден для переговоров с Наполеоном, он был встречен горячими упреками в фальшивой игре австрийского кабинета. Император не хотел ничего слушать об австрийских мирных предложениях, что не следует, однако, приписывать исключительно его упрямству и высокомерию, как это много раз делалось. Он все еще являлся победителем в борьбе, и хотя жертвы, которых от него требовали, были сравнительно незначительны, но речь шла о провинциях и городах, которые находились еще в его руках. Лишь герцогство Варшавское было занято Россией, крепости по Одеру были, по крайней мере, осаждены союзными войсками, но Иллирия и ганзейские города были совершенно неоспоримыми владениями Наполеона. Требовать добровольной отдачи того, что не могло быть отнято у него оружием, являлось претензией, которую отклонил бы на его месте всякий самодержец, тем более что главная часть добычи приходилась на долю посредничавшей державы, которая даже не запачкала своих рук в этом деле.

Наполеон и Меттерних поняли, что дальнейшие переговоры бесцельны. Если они и согласились продлить перемирие до 16 августа и созвать за это время мирный конгресс в Праге, то это случилось лишь потому, что обе стороны нуждались еще в некотором времени для своих вооружений. С русскими и особенно с пруссаками Меттерниху на этот раз не повезло. Они не делали тайны из того, что в крайнем случае они будут продолжать войну и без Австрии. С этой стороны у Меттерниха также требовали ясного решения: он уже не мог теперь выйти из игры, не поставив Австрию в опаснейшее положение, независимо от того, французы ли или союзники одержат верх на поле сражения.

При таких обстоятельствах из мирного конгресса в Праге получился чистый фарс. Дело не дошло даже до общего заседания уполномоченных; обменялись лишь несколькими ядовитыми нотами по чисто формальным вопросам. До 16 августа, когда истек срок перемирия, не было сделано даже и попытки к деловому обсуждению вопросов. [365]

За время прекращения военных действий обе стороны энергично вооружались, и оба враждебных войска достигли почти равновесия своих сил. Союзники располагали в открытом поле 492 000 чел., в том числе 165 000 пруссаков, в Польше же генерал Бенигсен формировал новое русское войско. Наполеон имел против них 400 000 чел., за исключением гарнизонов крепостей, находившихся на театре войны; в коннице и артиллерии он также был относительно слабее своих противников, но вместе с тем он имел бесценное преимущество единоличного военного командования.

Чтобы защитить свои земли от нападений Наполеона, ведшего до сих пор войну как нападающая сторона, союзники разделили свои войска на три армии. Сильнейшая из них, достигавшая чуть ли не половины их общих сил, стояла в Богемии, так как в первую очередь ожидалось большое наступление Наполеона на Вену. Этим войском командовал князь Шварценберг — австрийский магнат, не отличившийся ни в одном сколько-нибудь заметном деле, имевший к тому же в своем лагере трех монархов. Туда входили все австрийские силы, а также русские и прусские части. Из прусских войск — корпус генерала Клейста, которому в качестве начальника штаба был дан Грольман.

Вторая и самая меньшая армия — она насчитывала около 100 000 чел. — стояла в Силезии под командой Блюхера, который пока также не одержал еще ни одной победы, но прекраснейшим образом зарекомендовал себя в весенней кампании. После смерти Шарнгорста главным его советником был теперь Гнейзенау. Эта армия состояла из трех неравных частей: двух русских, одной большей, приблизительно в 40 000 чел., другой меньшей, приблизительно в 18 000 чел., и одной прусской части под командой генерала Йорка. Если оба русских генерала неохотно подчинялись прусскому командованию, то Йорк был непримиримым врагом Гнейзенау. При всех своих военных добродетелях он был слишком привержен к методическому ведению войны старой школы; гениальный метод Гнейзенау, в совершенстве усвоившего наполеоновскую стратегию и тактику, не мог не вызывать со стороны Йорка в высшей степени отрицательного отношения к себе. К этому прибавлялась еще и личная зависть, так как Йорк был более старым генералом, чем Гнейзенау.

Наконец, третья армия была приблизительно наполовину больше, чем силезская; она была расположена на севере, главным [366] образом в маркграфстве Бранденбург, с целью прикрытия Берлина, и находилась под командой шведского кронпринца, который, как это ни забавно, считался в лагере союзников несравненным военным гением лишь потому, что он был когда-то французским маршалом. Между тем Бернадот решительно ничем не отличился в бытность свою на французской службе. Своим маршальским достоинством он скорее был обязан тому, что приходился зятем одному из братьев Наполеона, чем своим выдающимся военным заслугам; по сравнению с Даву, Массеной, Неем, Сультом и другими маршалами он всегда стоял во втором ряду и даже при помощи Наполеона не мог с ними сравняться. Позднейшие его военные успехи оказались такими же скромными, как и прежние, хотя новые исследователи предполагают, что зависть подчиненных ему прусских генералов представила его вялую и двусмысленную тактику в чересчур черном цвете.

Ядро северной армии составляли две группы прусских войск, из которых одна состояла под командованием генерала Бюлова, а другая — генерала Тауенцина. Тауенцин был придворным генералом, который очень слабо проявил себя в 1806 г. и очень невысоко расценивался генералом Гнейзенау. Он удерживался лишь вследствие благоволения короля и царя; но все же его корпус, состоявший целиком из ландвера, употреблялся преимущественно для осадных действий. Несравненно выше его был генерал Бюлов, хотя он, подобно Клейсту и Йорку, склонялся более к старой школе; начальником его штаба был Бойен. Наряду с прусскими корпусами к северной армии принадлежал еще один русский корпус под командованием генерала Винценгероде, 24 000 мало пригодных к бою шведов, приведенных Бернадотом, и, наконец, всякая мелочь, состоявшая из отрядов, рассыпанных между Эльбой, Одером и морским берегом: русско-немецкие легионы 1812 г., остатки люцовцев, мекленбургский ландвер и еще несколько тысяч ганноверских и английских солдат.

Военный план союзников не отличался, как это всегда бывает при коалиционной войне, большой ясностью. Сначала все три армии должны были продвигаться концентрически навстречу врагу и сойтись у его лагеря; это было задумано совсем по-наполеоновски и было предложено Барклаем-де-Толли, наиболее способным стратегом русской армии. Но затем наступили опасения, и союзные квартиры склонились к предложению Бернадота, чтобы все три армии продвигались вместе, причем та, которая имела перед собой главные силы Наполеона, должна была после встречи с ним отступить, а две другие армии должны [367] были ударить на преследующего врага с флангов и с тыла. Остановились было на этом плане, но жестокая необходимость заставила снова возвратиться к первому, смелому плану.

Французский план войны также вызвал много споров, так как Наполеон впервые за все долгое время своего командования отказался от нападения. Из его поведения видно, к чему он стремился. Тех намерений, которые его противники считали наиболее вероятными, у него совсем не было; он отнюдь не предполагал идти на Вену, так как ему пришлось бы в этом случае уступить свои позиции в Саксонии и Северной Германии. Он думал, несомненно, и перед битвой и после битвы под Бауценом о походе на Берлин и даже послал после нее маршала Удино, который был разбит 4 июня Бюловым в кровавой битве при городке Люкау. В гот же день началось перемирие, по окончании которого Наполеон тотчас же послал маршала Удино, на этот раз уже с тремя корпусами, опять на Берлин. В них насчитывалось 70 000 чел.; лишь треть из них составляли французы, большая же половина состояла из немецких отрядов. Одновременно с этим на Берлин должен был двинуться из Магдебурга генерал Жирар с 9000 чел., а также маршал Даву из Гамбурга с французскими и датскими войсками.

В течение этого похода на Берлин Наполеон намеревался с главным своим войском держаться оборонительной тактики по отношению к богемской и силезской армиям. Если бы ему удалось разбить силы врагов на севере, сбросив их в море или же отогнав за Одер, у него был бы свободный тыл и большая часть Пруссии, а что самое главное — ее столица была бы в его руках. Он мог разбить очаг народного сопротивления и, опираясь на крепости по Одеру и Висле, находившиеся еще в его руках, получая продовольствие на месте, предпринять сильное наступление на юг, где все преимущества были бы на его стороне, если бы только прусские и русские войска не вышли ему навстречу.

Этот план похода, однако, тотчас же потерпел крах, так как поход на Берлин не удался. Удино дошел до Гросберена, откуда ему оставалось лишь несколько миль до его цели. Бернадот хотел пожертвовать городом, но прусские генералы воспротивились этому, и им удалось разбить 23 августа при Гросберене один из трех французских корпусов — корпус Ренье, — вследствие чего Удино отступил к Виттенбергу. Ландвер бился под Гросбереном превосходно. Бранденбургский крестьянин сражался здесь в прямом смысле за свой дом и двор. Когда скверные винтовки отказывались служить при дождливой погоде, сражались [368] прикладами; саксонские войска, составлявшие часть корпуса Ренье, дрались также храбро. Вина того поражения падает не на них, как обычно утверждают французские историки, но на имевшую и прежде дурную славу французскую дивизию Дерутта, входившую вместе с саксонцами в разбитый корпус. Преследование разбитого врага благодаря осторожному командованию Бернадрта произведено не было.

Получив сообщение о Гросберене, войска Даву и Жирара также отступили. Однако Жирар при возвращении был атакован 27 августа при Гагельберге и разбит наголову корпусом бранденбургского ландвера, имевшего наблюдение за Магдебургом. Здесь ландвер также работал прикладами, однако кровожадная фантазия прусских историков, описывавших кучи в 4000 французских трупов с разбитыми головами и вытекавшими из них мозгами, является, к счастью, лишь зверским проявлением немого патриотизма. Фактически таким образом было убито около 30 французов.

Тем временем главные силы Наполеона столкнулись с богемской и силезской армиями. Энергичнее всего действовала силезская армия, хотя она и была несравненно слабее богемской и по плану союзников должна была играть менее выдающуюся роль. Лишь с большим трудом удалось Блюхеру добиться полусогласия на то, что при очень благоприятных условиях он может принять битву. В главной квартире силезской армии были мозг и сердце союзных войск; по своим знаниям и решительности Блюхер и Гнейзенау далеко ушли по сравнению с Бернадотом и Шварценбергом. Прусские генералы относились к делу совсем иначе, чем австрийские, русские и особенно шведские.

Силезская главная квартира точно придерживалась плана похода: сконцентрировав на себе своим энергичным продвижением превосходные силы противника, она отступила с упорным боем по тому же пути, по которому пришла. Это было сопряжено действительно с большими трудностями для войск, особенно для корпуса Йорка, в числе 45 батальонов которого насчитывалось 24 батальона ландвера, очень плохо вооруженного; многим частям пришлось сделать по три ночных перехода подряд, не получая в течение 4 дней горячей пищи. Йорк жестоко поссорился с Блюхером и Гнейзенау, обвинив их перед королем в полном расстройстве армии.

Но поведение главной квартиры диктовалось тем решением, по которому надо было нанести при первой же возможности сильный удар врагу и все-таки при всех обстоятельствах уклониться от подавляющих превосходных сил противника. Главная [369] квартира могла нанести этот сильный удар уже через несколько дней. Наполеон, узнав, что Блюхер уклонился от него, и получив в то же время сообщение, что богемская армия движется через Рудные горы и угрожает Дрездену, повернул обратно с частью своей армии. Он оставил в Силезии около 80 000 чел. под командой маршала Макдональда с приказом прогнать отступившее войско Блюхера далее, за Яуэр, и занять обеспеченную позицию на Бобре. 26 августа Макдональд выступил, но неожиданно для себя натолкнулся на перешедшего снова в наступление врага. Это произошло на небольшой речке Кацбахе, превратившейся вследствие многодневных дождей в бушующий поток. Силезская армия как раз собралась перейти ее, будучи в подавленном состоянии из-за крайне возросших лишений, когда передовые посты сообщили, что французы массами начали переходить реку. Тотчас же было принято решение: дать им перейти и затем сбросить их с берега, высоко поднимавшегося над рекой.

Это удалось с исключительным успехом. Так как одна из дивизий Макдональда была еще очень далеко от поля битвы, то сильная и без того силезская армия имела численное превосходство, и ей удалось сбросить в Кацбах и его быстрый приток Нейсу две французские дивизии и главную часть конницы. Безостановочное преследование, расстроившее вконец французскую армию, завершило победу. Правда, ужасные трудности, с которыми она была выиграна, расстроили так же жестоко и ландвер: многие ландверисты покинули войско.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Меринг Ф. История войн и военного искусства 5 военные
Он уже совершенно
Если бы в течение 4 недель наполеон
Афинской демократии совершенно поведение
Наполеон далеко в глубине страны может побудить к восстанию русский народ