<<<     ΛΛΛ     >>>   

Такая суровость в соблюдении буквы канонов как будто бы противоречила известной мягкости по отношению к иноверцам и язычникам. Но противоречия здесь нет: гибкость и веротерпимость церкви империи была либо вынужденной тактикой при недостатке сил, либо ловким политическим маневром.

Именно византийская церковь предпочитала в Х— ХП вв. распространять христианство скорее с помощью дипломатии, культурного влияния и мирной проповеди, чем огнем и мечом, как церковь Запада. Именно визан­тийцы считали оправданной церковную службу на родном языке практически для любого новообращенного в хри­стианство народа и даже содействовали организации такой службы, так как эта политика гарантировала от рецидивов язычества.

*

В гораздо большем отдалении от светских властей и общественной жизни находилась вторая обширная группа византийского духовенства, «второй чин» — монашество. Согласно свидетельству русского странника, к началу XIII в. на одном Босфоре насчитывалось до 40 тыс. мона­хов и 14 тыс. монастырей. Эти цифры не столь уж фан­тастичны, если учесть, что в Византии было множество мелких монастырьков, имевших от трех до десяти мо­нахов.

Помимо монахов, обитавших в келейных или обще­жительных монастырях, имелось немало монашествующих в быту, пилигримов и странников, одиноких аскетов и пу­стынников. Обычно монахи пользовались уважением как «божьи люди», отвергшие мирские радости и посвятившие себя служению богу. Однако Михаил Пселл, сам монах (хотя и сбежавший от монастырской скуки), писал, что чем больше в империи становилось монахов, тем быстрее росли подати 4. Не было также секретом, что основным мотивом пострига являлись часто не помыслы о духовном спасении, а поиски убежища от грозящей кары властей или от беспросветной нужды.

Корыстолюбие монашества порицается в самых разных документах, от демократических (эпических) сочинений до официальных актов и императорских указов. Евстафий Фессалоникийский в трактате «Об исправлении монаше­ской жизни» (XII в.) говорил, что все помыслы игумена и братии сосредоточены не на служении добродетели, а на приобретении новых богатств, чаще — с помощью хит­рости, обмана, подлога, насилия.

Особенно острому осуждению подвергалась в XI— XII вв. распущенность нравов среди монашества. В начале XII столетия в одном из крупнейших монашеских центров империи, на Афонской горе, разразился скандал. Дело разбирали василевс и патриарх. Оказалось, что монахи Святой горы вступали в связи с влашскими женщинам.

Особым указом влахи с их отарами были выселены с Афонского полуострова — и немало монахов ушло вместе с ними. В анонимном сочинении говорится о монахе, ко­торый на рынке прокладывает путь в толпе своей воз­любленной, и о монахине, у которой чиновник задержался столь долго, что его по приказу василевса разыскивали по всему городу. Недаром уставы монастырей того времени содержат категорические запреты женщинам, даже сест­рам и матерям монахов, приближаться к монастырской ограде.

Ранее уже упоминалось, что внутри самих монастырей сохранялось социальное неравенство. Бывший богач, сделавший крупный вклад в обитель, находился на особом положении, даже став монахом: он имел отдельную келью в киновийном (общежительном) монастыре, слугу — в ка­честве исключения, он лучше питался, был избавлен от труда и утомительных служб. Поэт Феодор Продром приводит наставительную речь игумена — отповедь монаху, недовольному тем, что одни пользуются привилегиями, а другие нет: тот протопоп, а ты пономаренок, он хорошо поет, а ты — безгласен, он умеет считать деньги, а ты — водонос, он бегло читает писание, а ты еле знаешь азбуку, он 15 лет в монастыре, а ты — полгода, он добыл добро для братии, а ты в это время пас овец, он вхож во дворец, а ты глазеешь на богатые коляски, он — в плаще, а ты — в рогоже, у него на постели четыре покрывала, а у тебя — солома, у него 10 литр взноса в казну обители, а ты не истратил при постриге ни гроша хотя бы на свечку и т. п. Посему, заключает игумен, не завидуй и оставайся служкой.

Да и руга — содержание для монахов — определялась в соответствии с их разрядом и положением в монастыре. Старец-игумен мог получать в год 36 номисм, экономы и ключники могли получать по 20 номисм, монахи высшего класса — по 15, а прочие — всего по 10. Варьировало также и натуральное довольствие: занятым управлением старцам доставалось втрое больше, чем молодым монахам, весь день занятым тяжелым физическим трудом. Феодор Продром уподоблял мышь игуменье, которая весьма да­лека от богословия и благочестия, но так и сыплет цита­тами, хотя на уме у нее лишь коровье масло, ягнячье мясо, овечье молоко да мед.

Никифор II Фока, запрещая строить новые монастыри и расширять владения старых, прямо указывал на во­пиющее несоответствие задач монашеского подвига, связанного с умерщвлением плоти,— с богатствами и жад­ностью монахов 5. Попытки секуляризации монастырских владений предпринимались в Византии неоднократно. Однако все они носили крайне ограниченный и непоследо­вательный характер. На радикальные меры не мог ре­шиться ни один василевс со времени иконоборчества (VII—первая половина IX в.). Гораздо более последова­тельны были императоры в умножении монастырских имений и в раздаче привилегий монастырям. К концу XII в. монастырские хозяйства находились в значительно лучшем состоянии, чем владения представителей белого духовенства.

Итак, церковь в Византии была огромной силой — она играла в государстве большую, но сложную и противоре­чивую роль.

Церковь освящала своим авторитетом правила поведе­ния человека в быту и обществе, но одновременно оправ­дывала тиранию главы семьи и бесправие неимущих.

Церковь распространяла грамоту, сохраняла памятники античности, но она же жестоко преследовала инако­мыслящих, пресекала всякую попытку высказать свежую мысль, превращала в застывшие догмы целые отрасли человеческого знания.

Церковь оказывала помощь обиженным, подавала на­дежду отчаявшимся, но она же утверждала социальную несправедливость, служила орудием господства над народ­ными массами.

Церковь провозглашала идеалы гуманизма и братства, но сама же была жестоким эксплуататором, гонителем недовольных и сеятелем раздоров и распрей.

Именно поэтому уже тогда религиозность и уважение к официальной церкви не были равноценными понятиями: идеалы, провозглашаемые церковнослужителями, слиш­ком часто находились в противоречии с их деятельностью.

Византия почти постоянно находилась в состоянии войны. В течение многих столетий война оказывала глубокое влияние на особенности социальной психологии населения империи. Крайнее напряжение сил в борьбе с внешними врагами отражалось на жизни всех провинций Византии. Почти непрерывно в IX—XII вв. империя подвергалась нападениям на всем протяжении ее сухопутных и морских границ. В IX в. главными врагами византийцев были арабы, затем — болгары и венгры. С каждым следующим столетием число неприятелей и их силы возрастали. В Х в. это были уже, помимо арабов, болгар и венгров, также русские; в XI в. — турки-сель­джуки, болгары, норманны, печенеги, половцы, сербы; в XII в. — итальянцы, снова венгры, крестоносцы, бол­гары, не говоря уже о половцах и турках. Проще пере­числить не годы войны, а годы мира. В среднем едва можно насчитать на столетие 20—25 лет, когда бы импе­рия не вела тяжелой войны.

В IX—Х вв. византийское войско не уступало запад­ноевропейскому: оно было хорошо организовано и вооружено. Превосходно было развито в Византии военное строительство, опиравшееся на богатую инженерную традицию. Возведение цепи крепостей вдоль границ считалось важнейшей оборонительной задачей, и даже императоры порой во время походов таскали камни для ремонта крепостных сооружений. Остатки мощных укреп­лений Константинополя, Фессалоники, Трапезунда и Никеи доныне поражают воображение путешественника своими размерами. Византийские инженеры — строители крепостей славились далеко за пределами страны, даже в далекой Хазарии.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Василевс прибег к услугам венецианцев
Денежным налогом заменяли последние нату­ральные подати
Эти крупные церковные иерархи самим патриархом
Счастье улыбалось их господину константина василий
Забрасывали в крепость