<<<     ΛΛΛ     >>>   

Видимы те, эти незримы. Очень трудно их узнать, а обличить невозможно. Кто посмел бы им сказать в лицо: "Хвостатые", - того засмеяли бы. Только те из Годонов, кто поглупее, все еще прячут "хвосты" под одежду, а умные давно уже поняли, что незачем невидимого прятать, потому что сам Отец лжи спрятал их в свое небытие, переместил из нашей геометрии, земной, в свою, неземную, и только изредка, чтобы подразнить сходящих с ума от ужаса, высовывает кончик хвоста из того мира в этот, как черт Ивана Карамазова. - "Донага раздень его и, наверное, отыщешь хвост, длинный, гладкий, как у датской собаки"... Нет, ничего не отыщешь, кроме голой спины. - "Ты не сам по себе, ты - я... и ничего более!" - "По азарту, с каким ты меня отвергаешь, я убеждаюсь, что ты все-таки веришь в меня!".

В том-то и сила Отца лжи, что его как будто нет, что он, по слову Августина, "есть не есть", est non est. Нынче и добрые католики в него не очень верят. Ходит, гадит между людьми невидимый; ложью подтачивает истину - то, что есть - тем, чего нет.

VI

Что такое наших дней Годоны, лучше всего можно судить по Анатолю Франсу в книге его: "Жизнь Жанны ", написанной в те самые дни, когда писал и Шарль Пэги "Таинство любви Жанны " и когда умирающей св. Терезе, будущей "Деве Окопов", снился вещий сон о Великой войне.

Франс - такой же чистейший француз, как Рабле и Вольтер, но вместе с тем и Годон чистейший - в родной земле чужеземец, уже коммунистам, а значит, и Второму и Третьему Интернационалу сочувствующий, мнимо или подлинно - это несущественно для Франса, потому что все в нем мнимо-подлинно: "есть как бы не есть".

Древних сатиров и фавнов недаром любит он с родственной нежностью: он и сам, как они, двуестественен - полубог, полузверь; в верхней половине тела - француз, человек; в нижней - Годон, Хвостатый.

Надо отдать справедливость гению Франса: первый понял он чудо годоновской незримости, первый обнажился перед всем миром с таким же невинным бесстыдством, как делывал это (о чем рассказывает сам) перед нимфами Булонского леса, где проходившие мимо лесные сторожа, узнавая в нем Академика, Бессмертного, скромно потупляли глаза. То же делает он и в книге о Жанне : так же перед Святою Девою обнажается, как перед теми лесными, грешными девами.

VII

"Мнимое безумие Жанны разумнее всей нашей мудрости, потому что это - безумие мучеников - то, без чего люди никогда не создавали ничего великого... Все государства, империи, республики строятся только на жертвах". Это значит: "святая Дева Жанна - святая жертва за Францию". Так говорит человек, француз, а вот что говорит Годон, Хвостатый: "Вечные галлюцинации делали ее неспособной различать истину от лжи". Вечная ложь - "самообман" - одно из ее главных свойств. Все откровения Жанны - "вымысел некий", fictio quaedam - соглашаются с Франсом, Годоном XIX века, судьи Жанны, отцы Святейшей Инквизиции, Годоны XV века. - "Все посланничество Жанны - лишь гордая, пагубная и богохульная ложь". - "Вовсе не Жанна выгнала англичан из Франции; она скорее замедлила освобождение... Все поражения англичан объясняются очень естественно", - заключает Франс.

Более стыдлив и осторожен знаменитый врач душевных болезней Жорж Дюма, ставящий в своем ответе Франсу диагноз о "клиническом случае" Жанны: "Если у нее и была истерия, то для того только, чтобы сокровеннейшие чувства ее могли воплотиться в небесных видениях и голосах... как бы открытая дверь, через которую входит в жизнь ее нечто божественное или то, что она считала божественным - вот что такое истерия Жанны". В этом-то "или" - весь вопрос; здесь и проходит черта, отделяющая ложь от истины - то, что "есть как бы не есть", от того, что действительно есть. Надо сделать выбор между тем и этим. Слишком осторожный ученый Дюма выбора не делает, но за него делает Франс. Книгу свою о Жанне кончает он явлением Жанны Ла Ферон, самозванки, второй Девы, более будто бы "святой", чем первая. Эта вторая Жанна, явившаяся в 1449 году, в 1456 году оказывается, к радости всех Годонов, тогдашних и нынешних, в том числе и Франса, наложницей монаха-расстриги, содержательницей дома терпимости, "распутною девкою".

"Дева-Девка", Pucelle-Putain - звучит и в смехе Вольтера, как в брани английских ратных людей, Годонов с Орлеанских окопов. Но и Вольтер двуестественен так же, как Франс. "Девка", - говорит Годон, Хвостатый; "мученица", - говорит человек, француз. "Жанну сожгли на костре, но она имела бы жертвенник в те героические дни, когда люди ставили своим освободителям жертвенники". Надо было бы опять сделать выбор между тем и этим. Но Вольтер его не делает, за него сделает Франс.

VIII

"Только одно гнуснее, чем суд над Жанной в 1431 году - ее оправдание в 1456 году", - скажет не Годон, а француз наших дней. Можно бы прибавить: все почти "оправдания" - не только XV, но и следующих веков, гнуснее, чем осуждения. "Вы говорите, что вы - судьи мои; но берегитесь, как бы ваш суд не оказался неправедным, потому что я воистину Божия посланница", - говорит Жанна судьям XV века; то же могла бы сказать она и судьям будущих веков. "Я себе кажусь Жанной на суде", - скажет св. Тереза Лизьеская; участь обеих и в этом одна.

Старые Годоны честнее новых: те Жанну просто сожгли, а эти ставят ей плохенькие памятники, чугунные куклы, осеняют их в день ее годовщин самыми унылыми тряпками трех самых полинялых в мире цветов - Свободы, Равенства, Братства - и до следующего года сваливают вместе с прочим казенным хламом в полицейские участки Третьей Республики.

IX

Но самое, может быть, страшное - то, что Жанну судит и Церковь так же надвое, как мир, - то осуждает, то оправдывает, и второе хуже первого.

"Было ли дело ее Божеским или только человеческим, я не могу решить, - скажет в 1463 году, через семь лет после оправдания Жанны, знаменитый гуманист Эней Сильвий Пикколомини, будущий папа Пий II. - Некоторые думают, что люди, стоявшие тогда во главе Франции, разделившись вследствие победы врага и не желая подчиняться никому из своих, прибегли к военной хитрости, чтобы остановить успехи англичан, полагая, что небесное посланничество Девы будет полезно для власти... ибо кто из людей дерзнул бы воле Божьей противиться? - решили они поставить Жанну во главе военных сил".

"Жанна была во всем удивления достойна, - скажет св. Антонин Флорентийский, почти современник Жанны, - но какой в ней действовал Дух - неизвестно. Думали, однако, что скорее Дух Святой". Думали, но не знали наверное, Святой Дух или нечистый. Если этого не знают святые, то грешные люди тем более. "Имя Девы было столь велико и прославлено, что никто не смел ее судить ни в добре, ни во зле", - вспоминает летописец тех дней. И "Мещанин Парижский" тех же дней: "Это было существо под видом женщины, которое называли "Девою", а чем оно было на самом деле, Бог знает".

Брат Ришар, францисканский монах, будущий духовник Жанны, при первой с нею встрече заклинает ее и кропит святой водой издали, чтобы узнать, от кого она - от Бога или от дьявола.

Этого никто не знает ни в миру, ни в Церкви, "какой в ней действовал Дух" - Святой или нечистый; что "входило через нее в жизнь" - действительно ли "нечто божественное или то, что она только считала божественным" - этого никто не может решить - ни папа-гуманист Пий II, ни св. Антонин в XV веке, ни знаменитый врач душевных болезней в XIX веке.

Только очень простые люди это решили раз и навсегда: "Жанна - величайшая после Богоматери Святая". Легенды о ней распространяются по Италии, Фландрии, Германии - по всей Европе.

Ее почли Святою

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Французы
Мережковский Д. Жанна дАрк истории Европы 8 истории
Мережковский Д. Жанна дАрк истории Европы 1 церковь
Мудрость военачальников
И еще говорят