<<<     ΛΛΛ     >>>   

Все в той же позицьи

На камне сидит.

2. История являет нам очень много примеров крутых и как будто внезапных переломов в политике различных государственных деятелей и среди них - великих учителей человечества в сфере политической жизни. Однако лишь очень поверхностный или очень недобросовестный взгляд мог бы усмотреть в этих переломах "измену принципам".

В 1866 году, в разгар австро-прусской войны, после сражения у Садовой, Бисмарк из ожесточенного и давнишнего противника Австрии превращается вдруг в ее "искреннего" друга и ярого защитника. Прусские шовинисты, двор, военная партия изумлены и возмущены подобным "легкомысленным превращением" министра президента и единодушно настаивают на продолжении войны с Австрией "до конца". Бисмарк после невероятных усилий(и даже не без помощи слез и рыданий!) склоняет короля на свою сторону, и прусские войска останавливаются неподалеку от беззащитной вены. История показала, сколь дальновиден был крутой поворот в политике гениального канцлера.<<6>>

В середине восьмидесятых годов многие англичане с удивлением созерцали, как Гладстон из убежденного противника ирландского гомруля становится столь же убежденным его сторонником. Такой поворот "на 180 градусов" произвел на широкие круги избирателей неблагоприятное впечатление и способствовал поражению Гладстона на следующих общих выборах. Даже многие члены либеральной партии с тревогой взирали на "неустойчивость" премьера, а министр внутренних дел Чемберлен вышел из его кабинета, тем самым подчеркнув и узаконив происшедший партийный раскол. Однако прошло не так много времени, и Англия убедилась, сколь мудр был знаменитый деятель, сумевший вовремя заметить опасность и, учтя ее, радикально переменить свою тактику. Еще и до сих пор английскому кабинету приходится распутывать ирландский узел, запутанный "твердой рукой" сменивших Гладстона консерваторов и "либералов-унионистов" чемберленовского толка.

Подобные примеры можно приводить до бесконечности. Наиболее близкий нам - феерическое превращение Ленина из "друга" Германии в ее "врага", из антимилитариста в идейного вождя большой регулярной армии, из сторонника восьмичасового рабочего дня в насадителя двенадцатичасового.

Что же, неужели все эти люди - изменники своим принципам? Ничуть. Они лишь умеют отличать принцип от способа его осуществления. Они - лучшие слуги своей идеи, чем те, кто близоруким и неуклюжим служением ей лишь губят ее, вместо того, чтобы дать ей торжество. Они - не изменники, они только - не доктринеры. Они не ищут неизменного в том, что вечно изменчиво по своей природе. Они умеют учитывать "обстановку".

И возьмем другой пример. Французские эмигранты, наиболее "последовательные" противники великой революции, кончили тем, что вместе с иностранцами боролись против своей родины до тех пор, пока она не была окончательно разбита и унижена. Они - во имя родины! - радовались каждому поражению французской армии и огорчались при каждой ее победе. Они, наконец, радикально "победили" под Ватерлоо и торжественно вернулись восвояси под охраною английских солдат и русских казаков. Сказала ли им "спасибо" национальная история Франции?..

Впрочем, быть может, Франция нужна была этим господам лишь постольку, поскольку она воплощалась в их прекрасных поместьях феодальной эпохи и в солнечной роскоши двора Людовика XIV?..

3.

Русская интеллигенция боролась против большевизма по многим основаниям. Но главным и центральным был в ее глазах мотив национальный. Широкие круги интеллигентской общественности стали врагами революции потому, что она разлагала армию, разрушала государство, унижала отечество. Если бы не эти национальные мотивы, организованная вооруженная борьба против большевизма с самого начала была бы беспочвенна, а вернее, ее бы и вовсе не было.

Правда, нельзя отрицать, что идеология советов вызывает против себя ряд существенных возражений и в плоскости культурной, равно как в экономической и политической. Но одни эти возражения никогда не создали бы того грандиозного вооруженного движения, которое в прошлом году ополчилось на красную Москву. Пафос этого движения был прежде всего национальный. Большевизм не без основания связывался в общественном сознании с позором Бреста, с военным развалом, с международным грехом - изменой России союзникам.

Так было. Но теперь обстановка круто изменилась. Брестский договор развеян по ветру германской революцией вместе с военной славной императорской Германии. "Союзники" сумели использовать к своей выгоде измену России еще более удачно, чем им бы довелось использовать ее верность; - и мы во всяком случае вправе считать себя с ними поквитавшимися.

Но, главное, большевикам удалось фактически парировать основной национальный аргумент, против них выставлявшийся: - они стали государственной и международной силой благодаря несомненной заразительности своей идеологии, а также благодаря своей красной армии, созданной ими из мутного потока керенщины и октябрьской "весны".

Два прошедших года явились огненным испытанием всех элементов современной России. Это испытание закончилось победой большевизма над всеми его соперниками.

Весной 1918 года была в корне сокрушена оппозиция слева в лице "анархизма", одно время весьма модного в столицах и даже некоторых провинциях. Осенью того же года оказалась преодоленной "социал-соглашательская" линия, прерванная московской Каноссою Вольского с одной стороны, и омским переворотом Колчака - с другой. Прошлое лето ушло на борьбу Москвы с Омском и Екатеринодаром. Результат этой борьбы налицо.

Как только пала колчаковско-деникинская комбинация, стало ясно, что внутри России нет уже более организованных, солидных элементов, могущих претендовать на свержение большевизма и реальное обладание власти в стране.

Отдельные вспышки случайных местных восстаний после рассеянных фронтов и сокрушенных правительств - лишь бесцельные судороги бессильного движения, и было бы верхом дон-кихотства возлагать на них мало-мальски серьезные надежды. Вместе с тем стало столь же несомненно, что красное правительство, сумевшее ликвидировать чуть ли не миллионную армию своих врагов, есть сила, и вполне реальная - особенно на фоне современных сумерек европейского мира.

В эту же минуту отпало национальное основание продолжения вооруженной борьбы с Советской властью. Жестокая судьба воочию обнаружила что наполеоновский мундир, готовившийся для Колчака русскими национал-либералами, не подошел к несчастному адмиралу, как и костюм Вашингтона, примерявшийся для него же некоторыми русскими демократами.

Национальная сила оказалась сосредоточенной во враждебном стане, и странной игрой судьбы из недр революционного тумана словно даже стал подниматься образ своеобразного бонапартизма... И русские патриоты очутились в затруднительном положении. Продолжать гражданскую войну (и то не во всероссийском масштаба) они ныне могут лишь соединившись с иностранными штыками, - точнее, послушно подчинившись им. Иначе говоря, им пришлось бы в таком случае усвоить себе психологию французских эмигрантов роялистов: - радоваться поражениям родины и печалиться ее успехам.

Если это называть патриотизмом, - то не будет ли подобный патриотизм, как в добрые старые времена, требовать кавычек?

И если такую тактику считать даже венцом "последовательности", - то не лучше ли быть непоследовательным?

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Переход от революции к нормальному государственному бытию совершался в рамках государственности и
Великая россия есть ныне уже ube
Писарев такие же русские
Вооруженная борьба против большевиков
Могущих претендовать на свержение большевизма