Пиши и продавай!
Пиши и продавай! |
|
>
Бурбанк Д. Новые течения в американской историографии о России: власть и культураБурбанк Д. В течение последних восьми лет американская история России испытала своего рода перестройку. Как все революции в сознании, и эта не была завершена. И среди американских историков России было деление между поколениями, деление внутри поколений и - что, может быть, наиболее интересное - разделения по темпераменту между "оптимистами" и "пессимистами". Эти разделения касались не только оценки Советского Союза. Раньше - оценка истории советского периода была в основе почти всех споров по истории о России. В последнее время мы разделились по другим вопросам - о научных подходах, о выборе предметов исследования, об определениях терминов, об интерпретациях данных. По-моему, это совершенно здоровый феномен, и куда интереснее и полезнее, чем обычный ненужный и невынужденный конформизм исторических наук в Америке эпохи холодной войны. Чтобы оценить, что нового появилось в американской историографии, надо вспомнить, чем она была до 1989 г. Тогда американская историография о России находилась под сильным влиянием политики "холодной войны", какой она была у нас, внутри американского общества и западного общества вообще. За каждым научным аргументом пряталась какая-то мораль насчет Советского Союза. Те, которые определили себя "левыми" в американской политической жизни, более или менее "защищали" Советский Союз, большевизм, Ленина, революцию 1917 года и критически относились к царской России. Те, которые критически относились к большевизму, к Советскому Союзу, к марксизму, считались "правыми", несмотря на их позиции во внутренней американской политике. Следовательно, научная позиция американского ученого о России и о революции 1917 года служила индикатором политической идентичности этого ученого - идентичности в американской, а не русской политике. Эта политизация историков плохо влияла на историческую науку, на выбор предметов изучения, на всю профессиональную деятельность, несмотря на то, что она не была насильственной. Во-первых, всякого рода ненужные споры возникли из-за определения исторических выводов как "антисоветских" либо как "просоветских". Во-вторых, почти все занимались так называемой "политической историей", почти все предметы изучения интерпретировались с точки зрения их политического смысла. В-третьих, некоторые сюжеты было невозможно исследовать, если историк хотел защищать свое политическое положение как "левого" человека. Хороший, или по крайней мере показательный, пример политизации американской историографии России - так называемое движение ревизионистов истории Сталина и террора 1930-х годов. В середине 1980-х годов, несколько молодых историков громко объявили о новом понимании сталинского террора. Они предложили изучать сталинский террор как феномен с более сложной общественной структурой, чем просто акт государственного насилия. Они предприняли довольно интересный анализ сталинизма, но вместе с тем ограничились весьма узкой критикой Роберта Конквеста, который был определен ими как "крайний правый" за его книги о терроре и голоде. Целью критики так называемых ревизионистов была критика антикоммунизма Р. Конквеста, а не лучшее понимание 30-х годов в России. Типично, что самым важным было вести войну против других американских историков, которые считались "правыми" из-за того, что они занимались террором в СССР, вместо исследования того, что действительно там было. До 1989 г. было невообразимо, чтобы "левый" американец-историк занимался бы изучением сопротивления рабочих сталинскому террору, - это была территория наших "правых". К счастью, события в России и Восточной Европе взорвали эти историографические и политические границы и открыли возможность передумать и перестроить историческую науку. В этой статье я опишу новые направления в американской историографии России. Мой первый предмет - общие направления исторических исследований; второй - новые "больные" вопросы у американских исследователей; третий - новые методологические подходы; четвертый - исследования, которые отсутствуют у американских историков (чего мы не делаем), и в качестве заключения - несколько слов о так называемой культурной истории. Эти заметки, безусловно, основаны на личном опыте и личном мнении. Чтобы яснее представить мои критические замечания в адрес западной историографии, какой я ее представляю, следует уточнить истоки данного обзора. Статья написана в ходе моей работы профессором исторического факультета Мичиганского университета и директором Центра по изучению России и Восточной Европы Мичиганского университета, а также членом советского и постсоветского Совета по исследованиям общественных наук (SSRC). В настоящее время под моим руководством около 20-ти аспирантов пишут диссертации, и в статье они невольно выступают в роли исторического источника. И третий источник - это идеи, которые оформились в результате работы над книгой об имперской России - коллективной работы, в которой участвуют коллеги разных поколений из разных университетов. Дискуссии вокруг этого проекта играют важную роль в определении новых подходов к истории имперской России. И это возвращает меня к истории старого режима в России. Начнем с вопроса: какие у американских историков появились новые подходы? Главное новое явление, по-моему, это повышенное внимание к истории России до 1917 года, и особенно к Российской империи XVIII в. и первой половины XIX в. Новое обращение к старому режиму частично объясняется нежеланием продолжать обычные исследования советского периода, политизированные до распада Союза, и еще более проблематичные после 1989 г. "Обратно от революции" - возможный лозунг тех историков, которым надоела политика "холодной войны" по-американски. Самое интересное время российской истории для многих ученых кончается 1860-ми годами. Почему? Может быть, потому, что им неинтересно изучать историю революции 1917 года и ее последствий, а также обычные дореволюционные сюжеты - "истоки революции", "крах старого режима", другие варианты "прогрессивной" истории и истории прогресса. Это первое. Вторая причина интереса к России до "великих реформ" - отсутствие в Америке исследований по этому периоду. Историки, которые изучали первую половину XIX в., рассматривали темы, тесно связанные с тезисом об отсталости самодержавия и с предреволюционной борьбой, такие как: образование российской интеллигенции (М. Малиа); III отделение Собственной его императорского величества канцелярии (С. Монас); царская бюрократия (Б. Линкольн). Но исследований империи как живого государственного и общественного организма, за небольшим исключением (С. Виттакер, Д. Рэнсэл, Ф. Старр), не было. Заметным белым пятном у нас была империя после Петра I и до "великих реформ". Отход от школ и классовКак обращаются американские историки к истории империи? Кажется, что самое главное для многих после опыта политизированных 1970-х и 1980-х гг. является плюрализм и вариантность подходов и взглядов. Участвующие в серии конференций о новой историографии России согласились, что они не хотели бы создавать новые школы, новые исследовательские проекты, новую моду, или начинать новую борьбу. Они стремились прежде всего ставить новые вопросы, а не стараться найти окончательные на них ответы, приглашая коллег взглянуть на историю, свободную от школ, партий и от самой идеи одного объективного, истинного прошлого. Новая историография для них не означает влить старое в новую чугунную форму, она должна вдохновить на новые исследования и размышления о многих больших и малых вопросах. Кроме того, участвующие в дискуссии об историографии России не хотели выделять один из подходов к изучению истории - общественный, политический, интеллектуальный, классовый и т.д. - как главный, а предпочитали смешивать разные подходы или даже отказываться от идеи единственного подхода. Общий настрой этой "новой" истории - точнее, новых историков - созидательная работа. Критика, конечно, играет некую роль в открытии новых подходов, но новое поколение историков понимает, что критика -слишком легкая вещь. Они слишком хорошо знакомы с бесполезными спорами своих профессоров. Россия и ЗападЭта старая проблема бывшей историографии не исчезла и часто проявляется в нескольких вариантах. В прошлом сравнение России с Западом было довлеющим в американских публикациях о России. Новое поколение и другие новомыслящие историки не любят этого сравнения, и особенно не любят его спутника - идеи "отсталости" России по сравнению с Западом. Одно из заблуждений подхода "Россия versus Запад" - это идея особенности исторического процесса в России. М. Конфино, выдающийся специалист по истории имперского периода, подверг критике теорию уникальности России. Он утверждает, что история России должна не противопоставляться истории Запада, а разрабатываться в "контексте всей континентальной Европы". Некоторые историки заметили, что в корне проблемы "Россия и Запад" лежит самая идея "Запада". В так называемой западной историографии, категория "Запад" используется очень неточно. Типичный "Запад" означает историческое развитие только одной страны, то есть Англии, со всеми ее особенностями - экономическими и политическими. М. Конфино заметил: "Как ни странно, самая уникальная страна служит моделью, по которой определяют степень развития, прогресса, трансформации и модернизации во всех странах. А как может Россия быть как Запад, когда большинство стран Запада сами не очень похожи на Запад (то есть на Англию?" Историки России должны заменить недиференцированную парадигму "Запада" концепцией "западно-европейских континентальных обществ". Тогда "история России не будет казатся sui generis, а будет вплотную включена в историю континентальной Европы". Тогда сравнение с другими европейскими обществами с XVIII до начала XX вв. представлялось бы не только контрастным, но и подобным. Другая проблема - это проблема метода сравнения с Западом. Категории даже самой недавней западной историографии уже носят в себе "нормативные ожидания и стандарты". Эту точку зрения защищает моя коллега по историческому факультету Мичиганского университета Валерия Кивельсон. Можно отказаться от обычных категорий анализа, например, демократия и самодержавие, феодализм и восточный деспотизм, но историки, изучающие Россию, все же обязаны будут защищать Россию от обвинения в отсталости, если они должны использовать самые модные западные категории, как "гражданское общество", "публичная сфера" и т.д. Как ни интересно изучение общества в России в XVIII в., ближайший взгляд на политическую культуру имперского периода должен обнаружить, что основные структуры не соответствуют "гражданскому обществу", как точно оно было определено Ю. Хабермасом. Так, несмотря на перемещение границ Европы на восток, как указывал М. Конфино, употребление категорий западных общественных наук может означать, что историки России не ищут других структур, которые отсутствуют на Западе или не развиты там, но которые занимают заметное место в истории России. Я лично думаю, что весь вопрос "Россия и Запад" затрудняется тем, обобщенный образ "Запада" играл существенную роль внутри самой России. Очень трудно отказываться от сравнения с Западом, и особенно от идеи отсталости, когда эти сравнения были и есть частью русской культуры. Элита имперского периода сама употребляла западные идеальные типы, чтобы вообразить то, чем Россия могла бы стать или чтобы описать свои действия. Обычно эта ссылка на их поведение в российском политическом и культурном контексте. Таким образом, восприятие русскими деятелями (управленцами и общественными мыслителями) идеи о "Западе" как модели прогресса и "современности" (versus "отсталости"), идеи России как объекта преобразований предопределило в значительной степени исторический путь России. "Воображаемый Запад" стал моделью или антимоделью для воображаемой России, и двойная риторика закрыла двери к другим возможностям, к другим категориям культуры. С точки зрения "Россия и Запад" как понятия культуры должны быть объектом исторических исследований, но не орудием (теорией) исторической интерпретации. Новые "больные" вопросы"Россия и Запад" - это старый "больной" вопрос, который сегодня приобретает новую значимость. Но обратимся теперь к новым "больным" вопросам, которые привлекают внимание американских историков России. а) Империя или нация?Как лучше анализировать имперскую Россию - как империю или как нацию? Конечно, можно употреблять обе категории в зависимости от темы исследования. А так как концепции "национальная идентичность" и "колониализм" в ходу в американской историографии, вопрос о форме государства Российского также часто возникает. Только стратегию колониального управления коренными обществами |
|
|
|
|
