<<<     ΛΛΛ     >>>   

Она вернулась через час, остановилась в дверях и подозвала меня рукою.
- Послушайте, - сказала она, - если б я умерла, вам было бы жаль меня?
- Что у вас за мысли сегодня! - воскликнул я.
- Я воображаю, что я скоро умру; мне иногда кажется, что все вокруг
меня со мной прощается. Умереть лучше, чем жить так... Ах! не глядите так на
меня; я, право, не притворяюсь. А то я вас опять бояться буду.
- Разве вы меня боялись?
- Если я такая странная, я, право, не виновата, - возразила она. -
Видите, я уж и смеяться не могу...
Она осталась печальной и озабоченной до самого вечера. Что-то
происходило в ней, чего я не понимал. Ее взор часто останавливался на мне;
сердце мое тихо сжималось под этим загадочным взором. Она казалась
спокойною, а мне, глядя на нее, все хотелось сказать ей, чтобы она не
волновалась. Я любовался ею, я находил трогательную прелесть в ее
побледневших чертах, в ее нерешительных, замедленных движениях - а ей
почему-то воображалось, что я не в духе.
- Послушайте, - сказала она мне незадолго до прощанья, - меня мучит
мысль, что вы меня считаете легкомысленной... Вы вперед всегда верьте тому,
что я вам говорить буду, только и вы будьте со мной откровенны; а я вам
всегда буду говорить правду, даю вам честное слово...
Это "честное слово" опять заставило меня засмеяться.
- Ах, не смейтесь, - проговорила она с живостью, - а то я вам скажу
сегодня то, что вы мне сказали вчера: "Зачем вы смеетесь?" - и, помолчав
немного, она прибавила: - Помните, вы вчера говорили о крыльях?... Крылья у
меня выросли - да лететь некуда.
- Помилуйте, - промолвил я, - перед вами все пути открыты.
Ася посмотрела мне прямо и пристально в глаза.
- Вы сегодня дурного мнения обо мне, - сказала она, нахмурив брови.
- Я? дурного мнения? о вас!...
- Что вы точно в воду опущенные, - перебил меня Гагин, - хотите, я,
по-вчерашнему, сыграю вам вальс?
- Нет, нет, - возразила Ася и стиснула руки, - сегодня ни за что!
- Я тебя не принуждаю, успокойся...
- Ни за что, - повторила она, бледнея.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Неужели она меня любит?" - думал я, подходя к Рейну, быстро катившему
темные волны.

XIII

"Неужели она меня любит?" - спрашивал я себя на другой день, только что
проснувшись. Я не хотел заглядывать в самого себя. Я чувствовал, что ее
образ, образ "девушки с натянутым смехом", втеснился мне в душу и что мне от
него не скоро отделаться. Я пошел в Л. и остался там целый день, но Асю
видел только мельком. Ей нездоровилось, у ней голова болела. Она сошла вниз,
на минутку, с повязанным лбом, бледная, худенькая, с почти закрытыми
глазами; слабо улыбнулась, сказала: "Это пройдет, это ничего, все пройдет,
не правда ли?" - и ушла. Мне стало скучно и как-то грустно-пусто; я, однако,
долго не хотел уходить и вернулся поздно, не увидав ее более.
Следующее утро прошло в каком-то полусне сознания. Я хотел приняться за
работу - не мог; хотел ничего не делать и не думать... и это не удалось. Я
бродил по городу; возвращался домой, выходил снова.
- Вы ли господин Н.? - раздался вдруг за мной детский голос. Я
оглянулся; передо мною стоял мальчик. - Это вам от фрейлейн Annette, -
прибавил он, подавая мне записку.
Я развернул ее - и узнал неправильный и быстрый почерк Аси. "Я
непременно должна вас видеть, - писала мне она, - приходите сегодня в четыре
часа к каменной часовне на дороге возле развалины. Я сделала сегодня большую
неосторожность... Приходите, ради бога, вы все узнаете... Скажите
посланному: да".
- Будет ответ? - спросил меня мальчик.
- Скажи, что да, - отвечал я.
Мальчик убежал.

XIV

Я пришел к себе в комнату, сел и задумался. Сердце во мне сильно
билось. Несколько раз перечел я записку Аси. Я посмотрел на часы: и
двенадцати еще не было.
Дверь отворилась - вошел Гагин.
Лицо его было пасмурным. Он схватил меня за руку и крепко пожал ее. Он
казался очень взволнованным.
- Что с вами? - спросил я.
Гагин взял стул и сел против меня.
- Четвертого дня, - начал он с принужденной улыбкой и запинаясь, - я
удивил вас своим рассказом; сегодня удивлю еще более. С другим я, вероятно,
не решился бы... так прямо... Но вы благородный человек, вы мне друг, не так
ли? Послушайте: моя сестра, Ася, в вас влюблена.
Я вздрогнул и приподнялся...
- Ваша сестра, говорите вы...
- Да, да, - перебил меня Гагин. - Я вам говорю, она сумасшедшая и меня
с ума сведет. Но, к счастью, она не умеет лгать - и доверяет мне. Ах, что за
душа у этой девочки... но она себя погубит, непременно.
- Да вы ошибаетесь, - начал я.
- Нет, не ошибаюсь. Вчера, вы знаете, она почти целый день пролежала,
ничего не ела, впрочем не жаловалась... Она никогда не жалуется. Я не
беспокоился, хотя к вечеру у нее сделался небольшой жар. Сегодня, в два часа
ночи, меня разбудила наша хозяйка: "Ступайте, говорит, к вашей сестре: с ней
что-то худо". Я побежал к Асе и нашел ее нераздетою, в лихорадке, в слезах;
голова у нее горела, зубы стучали. "Что с тобой? - спросил я, - ты больна?"
Она бросилась мне на шею и начала умолять меня увезти ее как можно скорее,
если я хочу, чтобы она осталась в живых... Я ничего не понимаю, стараюсь ее
успокоить... Рыдания ее усиливаются... и вдруг сквозь эти рыдания услышал
я... Ну, словом, я услышал, что она вас любит. Уверяю вас, мы с вами,
благоразумные люди, и представить себе не можем, как она глубоко чувствует и
с какой невероятной силой высказываются в ней эти чувства; это находит на
нее так же неожиданно и так же неотразимо, как гроза. Вы очень милый
человек, - продолжал Гагин, - но почему она вас так полюбила, этого я,
признаюсь, не понимаю. Она говорит, что привязалась к вам с первого взгляда.
Оттого она и плакала на днях, когда уверяла меня, что, кроме меня, никого
любить не хочет. Она воображает, что вы ее презираете, что вы, вероятно,
знаете, кто она; она спрашивала меня, не рассказал ли я вам ее историю, - я,
разумеется, сказал, что нет; но чуткость ее - просто страшна. Она желает
одного: уехать, уехать тотчас. Я просидел с ней до утра; она взяла с меня
слово, что нас завтра же здесь не будет, - и тогда только она заснула. Я
подумал, подумал и решился - поговорить с вами. По-моему, Ася права: самое
лучшее - уехать нам обоим отсюда. И я сегодня же бы увез ее, если б не
пришла мне в голову мысль, которая меня остановила. Может быть... как знать?
- вам сестра моя нравится? Если так, с какой стати я увезу ее? Я вот и
решился, отбросив в сторону всякий стыд... Притом же я сам кое-что
заметил... Я решился... узнать от вас... - Бедный Гагин смутился. - Извините
меня, пожалуйста, - прибавил он, - я не привык к таким передрягам.
Я взял его за руку.
- Вы хотите знать, - произнес я твердым голосом, - нравится ли мне ваша
сестра? Да, она мне нравится...
Гагин взглянул на меня.
- Но, - проговорил он, запинаясь, - ведь вы не женитесь на ней?
- Как вы хотите, чтобы я отвечал на такой вопрос? Посудите сами, могу
ли я теперь...
- Знаю, знаю, - перебил меня Гагин. - Я не имею никакого права
требовать от вас ответа, и вопрос мой - верх неприличия... Но что прикажете
делать? С огнем шутить нельзя. Вы не знаете Асю; она в состоянии занемочь,
убежать, свиданье вам назначить... Другая умела бы все скрыть и выждать - но
не она. С нею это в первый раз - вот что беда! Если бы вы видели, как она
сегодня рыдала у ног моих, вы бы поняли мои опасения.
Я задумался. Слова Гагина "свиданье вам назначить" кольнули меня в
сердце. Мне показалось постыдным не отвечать откровенностью на его честную
откровенность.
- Да, - сказал я наконец, - вы правы. Час тому назад я получил от вашей
сестры записку. Вот она.
Гагин взял записку, быстро пробежал ее и уронил руки на колени.
Выражение изумления на его лице было очень забавным, но мне было не до
смеху.
- Вы, повторяю, благородный человек, - проговорил он, - но что же
теперь делать? Как? она сама хочет уехать, и пишет к вам, и упрекает себя в
неосторожности... и когда это она успела написать? Чего ж она хочет от вас?
Я успокоил его, и мы принялись толковать хладнокровно по мере
возможности о том, что нам следовало предпринять.
Вот что мы остановились, наконец: во избежание беды я должен был идти
на свидание и честно объясниться с Асей; Гагин обязался сидеть дома и не
подать вида, что ему известна ее записка; а вечером мы положили сойтись
опять.
- Я твердо надеюсь на вас, - сказал Гагин и стиснул мне руку, -
пощадите и ее и меня. А уезжаем мы все-таки завтра, - - прибавил он,
вставая, - потому что ведь вы на Асе не женитесь.
- Дайте мне сроку до вечера, - возразил я.
- Пожалуй, но вы не женитесь.
Он ушел, а я бросился на диван и закрыл глаза. Голова у меня ходила
кругом: слишком много впечатлений в нее нахлынуло разом. Я досадовал на
откровенность Гагина, я досадовал на Асю, ее любовь меня и радовала и
смущала. Я не мог понять, что заставило ее все высказать брату; неизбежность
скорого, почти мгновенного решения терзала меня...
"Жениться на семнадцатилетней девочке, с ее нравом, как это можно!" -
сказал я, вставая.

XV

В условленный час я переправился через Рейн, и первое лицо, встретившее
меня на противоположном берегу, был тот самый мальчик, который приходил ко
мне поутру. Он, по-видимому, ждал меня.
- От фрейлейн Annette, - сказал он шепотом и подал мне другую записку.
Ася извещала меня о перемене места нашего свидания. Я должен был прийти
через полтора часа не к часовне, а в дом к фрау Луизе, постучаться внизу и
войти в третий этаж.
- Опять: да? - спросил меня мальчик.
- Да, - повторил я и пошел по берегу Рейна.
Вернуться домой было некогда, я не хотел бродить по улицам. За
городской стеною находился маленький сад с навесом для кеглей и столами для
любителей пива. Я вошел туда. Несколько уже пожилых немцев играли в кегли;
со стуком катились деревянные шары, изредка раздавались одобрительные
восклицания. Хорошенькая служанка с заплаканными глазами принесла мне кружку
пива; я взглянул в ее лицо. Она быстро отворотилась и отошла прочь.
- Да, - промолвил тут же сидевший толстый и краснощекий гражданин, -
Ганхен наша сегодня очень огорчена: жених ее пошел в солдаты.
Я посмотрел на нее; она прижалась в уголок и подперла рукой щеку; слезы
капали одна за другой по ее пальцам. Кто-то спросил пива; она принесла ему
кружку и опять вернулась на свое место. Ее горе подействовало на меня; я
начал думать об ожидавшем меня свидании, но мои думы были заботливые,
невеселые думы. Не с легким сердцем шел я на это свидание, не предаваться
радостям взаимной любви предстояло мне; мне предстояло сдержать данное
слово, исполнить трудную обязанность. "С ней шутить нельзя" - эти слова
Гагина, как стрелы, впились в мою душу. А еще четвертого дня в этой лодке,
не томился ли я жаждой счастья? Оно стало возможным - и я колебался, я
отталкивал, я должен был оттолкнуть его прочь... Его внезапность меня
смущала. Сама Ася, с ее огненной головой, с ее прошедшим, с ее воспитанием,
это привлекательное, но странное существо - признаюсь, она меня пугала.
Долго боролись во мне чувства. Назначенный срок приближался. "Я не могу на
ней жениться, - решил я, наконец, - она не узнает, что и я полюбил ее".
Я встал - и, положив талер в руку бедной Ганхен (она даже не
поблагодарила меня), направился к дому фрау Луизе. Вечерние тени уже
разливались в воздухе, и узкая полоса неба, над темной улицей, алела
отблеском зари. Я слабо стукнул в дверь; она тотчас отворилась. Я переступил
порог и очутился в совершенной темноте.
- Сюда! - послышался я старушечий голос. - Вас ждут.
Я шагнул раза два ощупью, чья-то костлявая рука взяла мою руку.
- Вы это, фрау Луизе? - спросил я.
- Я, - отвечал мне тот же голос, - я, мой прекрасный молодой человек.
Старуха повела меня опять вверх, по крутой лестнице, и остановилась на
площадке третьего этажа. При слабом свете, падавшем из крошечного окошка, я
увидал морщинистое лицо вдовы бургомистра. Приторно-лукавая улыбка
растягивала ее ввалившиеся губы, ежила тусклые глазки. Она указала мне на
маленькую дверь. Судорожным движением руки отворил я ее и захлопнул за
собой.

XVI

В небольшой комнате, куда я вошел, было довольно темно, и я не тотчас
увидел Асю. Закутанная в длинную шаль, она сидела на стуле возле окна,
отвернув и почти спрятав голову, как испуганная птичка. Она дышала быстро и
вся дрожала. Мне стало несказанно жалко ее. Я подошел к ней. Она еще больше
отвернула голову...
- Анна Николаевна, - сказал я.
Она вдруг вся выпрямилась, хотела взглянуть на меня - и не могла. Я
схватил ее руку, она была холодна и лежала, как мертвая, на моей ладони.
- Я желала... - начала Ася, стараясь улыбнуться, но ее бледные губы не
слушались ее, - я хотела... Нет, не могу, - проговорила она и умолкла.
Действительно, голос ее прерывался на каждом слове.
Я сел подле нее.
- Анна Николаевна, - повторил я и тоже не мог ничего прибавить.
Настало молчание. Я продолжал держать ее руку и глядел на нее. Она
по-прежнему вся сжималась, дышала с трудом и тихонько покусывала нижнюю
губу, чтобы не заплакать, чтобы удержать накипавшие слезы... Я глядел на
нее; было что-то трогательно-беспомощное в ее робкой неподвижности: точно
она от усталости едва добралась до стула и так и упала на него. Сердце во
мне растаяло...
- Ася, - сказал я чуть слышно...
Она медленно подняла на меня свои глаза... О, взгляд женщины, которая
полюбила, - кто тебя опишет? Они молили, эти глаза, они доверялись,
вопрошали, отдавались... Я не мог противиться их обаянию. Тонкий огонь
пробежал по мне жгучими иглами, я нагнулся и приник к ее руке...
Послышался трепетный звук, похожий на прерывистый вздох, и я
почувствовал на моих волосах прикосновение слабой, как лист дрожавшей руки.
Я поднял голову и увидел ее лицо. Как оно вдруг преобразилось! Выражение
страха исчезло с него, взор ушел куда-то далеко и увлекал меня за собою,
губы слегка раскрылись, лоб побледнел как мрамор, и кудри отодвинулись
назад, как будто ветер их откинул. Я забыл все, я потянул ее к себе -
покорно повиновалась ее рука, все тело ее повлеклось вслед за рукою, шаль
покатилась с плеч, и голова ее тихо легла на мою грудь, легла под мои
загоревшиеся губы...
- Ваша... - прошептала она чуть слышно.
Уже руки мои скользили вокруг ее стана... Но вдруг воспоминание о
Гагине, как молния, меня озарило.
- Что мы делаем!.. - воскликнул я и судорожно отодвинулся назад. - Ваш
брат... ведь он все знает... Он знает, что я вижусь с вами.
Ася опустилась на стул.
- Да, - продолжал я, вставая и отходя в другой угол комнаты. - Ваш брат
все знает... Я должен был ему все сказать.
- Должны? - проговорила она невнятно. Она, видимо, не могла еще прийти
в себя и плохо меня понимала.
- Да, да, - повторил я с каким-то ожесточением, - и в этом вы одни
виноваты, вы одни. Зачем вы сами выдали вашу тайну? Кто заставлял вас все
высказать вашему брату? Он сегодня был сам у меня и передал мне ваш разговор
с ним. - Я старался не глядеть на Асю и ходил большими шагами по комнате. -
Теперь все пропало, все, все.
Ася поднялась было со стула.
- Останьтесь, - воскликнул я, - останьтесь, прошу вас. Вы имеете дело с
честным человеком, - да, с честным человеком. Но, ради бога, что взволновало
вас? Разве вы заметили во мне какую перемену? А я не мог скрываться перед
вашим братом, когда он пришел сегодня ко мне.
"Что я такое говорю?" - думал я про себя, и мысль, что я
безнравственный обманщик, что Гагин знает о нашем свидании, что все
искажено, обнаружено, - так и звенела у меня в голове.
- Я не звала брата, - послышался испуганный шепот Аси, - он пришел сам.
- Посмотрите же, что вы наделали, - продолжал я. - Теперь вы хотите
уехать...
- Да, я должна уехать, - так же тихо проговорила она, - я и попросила
вас сюда для того только, чтобы проститься с вами.
- И вы думаете, - возразил я, - мне будет легко с вами расстаться?
- Но зачем же вы сказали брату? - с недоумением повторила Ася.
- Я вам говорю - я не мог поступить иначе. Если бы вы сами не выдали
себя...
- Я заперлась в моей комнате, - возразила она простодушно, - - я не
знала, что у моей хозяйки был другой ключ...
Это невинное извинение, в ее устах, в такую минуту - меня тогда чуть не
рассердило... а теперь я без умиления не могу его вспомнить. Бедное,
честное, искреннее дитя!
- И вот теперь все кончено! - начал я снова. - Все. Теперь нам должно
расстаться. - Я украдкой взглянул на Асю... лицо ее быстро краснело. Ей, я
это чувствовал, и стыдно становилось и страшно. Я сам ходил и говорил как в
лихорадке. - Вы не дали развиться чувству, которое начинало созревать, вы
сами разорвали нашу связь, вы не имели ко мне доверия, вы усомнились во
мне...
Пока я говорил, Ася все больше и больше наклонялась вперед - и вдруг
упала на колени, уронила голову на руки и зарыдала. Я подбежал к ней,
пытался поднять ее, но она мне не давалась. Я не выношу женских слез: при
виде их я тотчас теряюсь.
- Анна Николаевна, Ася, - твердил я, - пожалуйста, умоляю вас, ради
бога, перестаньте... - Я снова взял ее за руку...
Но, к величайшему моему изумлению, она вдруг вскочила - с быстротою
молнии бросилась к двери и исчезла...
Когда несколько минут спустя фрау Луизе вошла в комнату - я все еще
стоял по самой середине ее, уж точно как громом пораженный. Я не понимал,
как могло это свидание так быстро, так глупо кончиться - кончиться, когда я
и сотой доли не сказал того, что хотел, что должен был сказать, когда я еще
сам не знал, чем оно разрешиться...
- Фрейлейн ушла? - спросила меня фрау Луизе, приподняв свои желтые
брови до самой накладки.
Я посмотрел на нее как дурак - и вышел вон.

XVII

Я выбрался из города и пустился прямо в поле. Досада, досада бешеная,
меня грызла. Я осыпал себя укоризнами. Как я мог не понять причину, которая
заставила Асю переменить место нашего свидания, как не оценить, чего ей
стоило прийти к этой старухе, как я не удержал ее! Наедине с ней в той
глухой, едва освещенной комнате у меня достало силы, достало духа -
оттолкнуть ее от себя, даже упрекать ее. А теперь ее образ меня преследовал,
я просил у нее прощения; воспоминания об этом бледном лице, об этих влажных
и робких глазах, о развитых волосах, о легком прикосновении ее головы к моей
груди - жгли меня. "Ваша..." - слышался мне ее шепот. "Я поступил по
совести", - уверял я себя... Неправда! Разве я точно хотел такой развязки?
Разве я в состоянии с ней расстаться? Разве я могу лишиться ее? "Безумец!
Безумец!" - повторял я с озлоблением...
Между тем ночь наступала. Большими шагами направился я к дому, где жила
Ася.

XVIII

Гагин вышел мне навстречу.
- Видели вы сестру? - закричал он мне еще издали.
- Разве ее нет дома? - спросил я.
- Нет.
- Она не возвращалась?
- Нет. Я виноват, - продолжал Гагин, - не мог утерпеть: против нашего
уговора, ходил к часовне; там ее не было; стало быть, она не приходила?
- Она не была у часовни.
- И вы ее не видели?
Я должен был сознаться, что я ее видел.
- Где?
- У фрау Луизе. Я расстался с ней час тому назад, - прибавил я, - я был
уверен, что она домой вернулась.
- Подождем, - сказал Гагин.
Мы вошли в дом и сели друг подле друга. Мы молчали. Нам очень неловко
было обоим. Мы беспрестанно оглядывались, посматривали на дверь,
прислушивались. Наконец, Гагин встал.
- Это ни на что не похоже! - воскликнул он, - у меня сердце не на
месте. Она меня уморит, ей-богу... Пойдемте искать ее.
Мы вышли. На дворе уже совсем стемнело.
- О чем же вы с ней говорили? - спросил меня Гагин, надвигая шляпу на
глаза.
- Я видел ее всего минут пять, - отвечал я, - я говорил с ней, как было
условлено.
- Знаете ли что? - возразил он, - лучше нам разойтись, этак мы скорее
на нее наткнуться можем. Во всяком случае приходите сюда через час.

XIX

Я проворно спустился с виноградника и бросился в город. Быстро обошел я
все улицы, заглянул всюду, даже в окна фрау Луизе, вернулся к Рейну и
побежал по берегу... Изредка попадались мне женские фигуры, но Аси нигде не
было видно. Уже не досада меня грызла, - тайный страх терзал меня, и не один
страх я чувствовал... нет, я чувствовал раскаяние, сожаление самое жгучее,
любовь - да! - самую нежную любовь. Я ломал руки, я звал Асю посреди
надвигавшейся ночной тьмы, сперва вполголоса, потом все громче и громче; я
повторял сто раз, что я ее люблю, я клялся никогда с ней не расставаться; я
дал бы все на свете, чтобы опять держать ее холодную руку, опять слышать ее
тихий голос, опять видеть ее перед собою... Она была так близка, она пришла
ко мне с полной решимостью, в полной невинности сердца и чувств, она
принесла мне свою нетронутую молодость... и я не прижал ее к своей груди, я
лишил себя блаженства увидеть, как ее милое лицо расцвело бы радостью и
тишиной восторга... Эта мысль меня с ума сводила.
"Куда она могла пойти, что она с собою сделала?" - восклицал я в тоске
бессильного отчаяния... Что-то белое мелькнуло вдруг на самом берегу реки. Я
знал это место; там, над могилой человека, утонувшего лет семьдесят тому
назад, стоял до половины вросший в землю каменный крест со старинной
надписью. Сердце во мне замерло... Я подбежал к кресту: белая фигура
исчезла. Я крикнул: "Ася!" Дикий голос испугал меня самого - но никто не
отозвался...
Я решил пойти узнать, не нашел ли ее Гагин.

XX

Быстро взбираясь по тропинке виноградника, я увидел свет в комнате
Аси... Это меня несколько успокоило.
Я подошел к дому; дверь внизу была заперта, я постучался. Неосвещенное
окошко в нижнем этаже осторожно отворилось, и показалась голова Гагина.
- Нашли? - спросил я его.
- Она вернулась, - ответил он мне шепотом, - она в своей комнате и
раздевается. Все в порядке.
- Слава богу! - воскликнул я с несказанным порывом радости, - слава
богу! Теперь все прекрасно. Но вы знаете, мы должны еще переговорить.
- В другое время, - возразил он, тихо потянув к себе раму, - в другое
время, а теперь прощайте.
- До завтра, - сказал я, - завтра все будет решено.
- Прощайте, - повторил Гагин. Окно затворилось.
Я чуть было не постучал в окно. Я хотел тогда же сказать Гагину, что я
прошу руки его сестры. Но такой сватанье в такую пору... "До завтра, -
подумал я, - завтра я буду счастлив..."
Завтра я буду счастлив! У счастья нет завтрашнего дня; у него нет и
вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не думает о будущем; у него есть
настоящее - и то не день, а мгновенье.
Я не помню, как я дошел до З. Не ноги меня несли, не лодка меня везла:
меня поднимали какие-то широкие, сильные крылья. Я прошел мимо куста, где
пел соловей, я остановился и долго слушал: мне казалось, он пел мою любовь и
мое счастье.

XXI

Когда, на другой день утром, я стал подходить к знакомому домику, меня
поразило одно обстоятельство: все окна в нем были раскрыты и дверь тоже была
раскрыта; какие-то бумажки валялись перед порогом; служанка с метлой
показалась за дверью.
Я приблизился к ней...
- Уехали! - брякнула она, прежде чем я успел спросить ее: дома ли
Гагин?
- Уехали?... - повторил я. - Как уехали? Куда?
- Уехали сегодня утром, в шесть часов, и не сказали куда. Постойте,
ведь вы, кажется, господин Н.?
- Я господин Н.
- К вам есть письмо у хозяйки. - Служанка пошла наверх и вернулась с
письмом. - Вот-с, извольте.
- Да не может быть... Как же это так?.. - начал было я.
Служанка тупо посмотрела на меня и принялась мести.
Я развернул письмо. Ко мне писал Гагин; от Аси не было ни строчки. Он
начал с того, что просил не сердиться на него за внезапный отъезд; он был
уверен, что, по зрелом соображении, я одобрю его решение. Он не находил
другого выхода из положения, которое могло сделаться затруднительным и
опасным. "Вчера вечером, - писал он, - пока мы оба молча ждали Асю, я
убедился окончательно в необходимости разлуки. Есть предрассудки, которые я
уважаю; я понимаю, что вам нельзя жениться на Асе. Она мне все сказала; для
ее спокойствия я должен был уступить ее повторенным, усиленные просьбам". В
конце письма он изъявлял сожаление о том, что наше знакомство так скоро
прекратилось, желал мне счастья, дружески жал мне руку и умолял меня не
стараться их отыскивать.
"Какие предрассудки? - вскричал я, как будто он мог меня слышать, - что
за вздор! Кто дал право похитить ее у меня..." Я схватил себя за голову...
Служанка начал громко кликать хозяйку: ее испуг заставил меня прийти в
себя. Одна мысль во мне загорелась: сыскать их, сыскать во что бы то ни
стало. Принять этот удар, примириться с такой развязкой было невозможно. Я
узнал от хозяйки, что они в шесть часов утра сели на пароход и поплыли вниз
по Рейну. Я отправился в контору: там мне сказали, что они взяли билеты до
Кельна. Я пошел домой с тем, чтобы тотчас уложиться и поплыть вслед за ними.
Мне пришлось идти мимо дома фрау Луизе... Вдруг я слышу: меня кличет кто-то.
Я поднял голову и увидал в окне той самой комнаты, где я накануне виделся с
Асей, вдову бургомистра. Она улыбалась своей противной улыбкой и звала меня.
Я отвернулся и прошел было мимо; но она мне крикнула мне вслед, что у нее
есть что-то для меня. Эти слова меня остановили, и я вошел в ее дом. Как
передать мои чувства, когда я увидал опять эту комнатку...
- По-настоящему, - начала старуха, показывая мне маленькую записку, - я
бы должна была дать вам это только в случае, если бы вы зашли ко мне сами,
но вы такой прекрасный молодой человек. Возьмите.
Я взял записку.
На крошечном клочке бумаги стояли следующие слова, торопливо
начерченные карандашом:

"Прощайте, мы не увидимся более. Не из гордости я уезжаю - нет, мне
нельзя иначе. Вчера, когда я плакала перед вами, если б вы мне сказали одно
слово, одно только слово - я бы осталась. Вы его не сказали. Видно, так
лучше... Прощайте навсегда!"

Одно слово... О, я безумец! Это слово... я со слезами повторял его
накануне, я расточал его на ветер, я твердил его среди пустых полей... но я
не сказал его ей, я не сказал ей, что я люблю ее... Когда я встретился с ней
в той роковой комнате, во мне еще не было ясного сознания моей любви: оно не
проснулось даже тогда, когда я сидел с ее братом в бессмысленном и тягостном
молчании... оно вспыхнуло с неудержимой силой лишь несколько мгновений
спустя, когда, испуганный возможностью несчастья, я стал искать и звать
ее... но тогда уже было поздно. "Да это невозможно!" - скажут мне; не знаю,
возможно ли это, - знаю, что это правда. Ася бы не уехала, если б в ней была
хоть тень кокетства и если б ее положение не было ложно. Она не могла
вынести того, что всякая другая снесла бы; я этого не понял. Недобрый мой
гений остановил признание на устах моих при последнем свидании с Гагиным
перед потемневшим окном, и последняя нить, за которую я еще мог ухватиться,
- выскользнула из рук моих.
В тот же день я вернулся с уложенным чемоданом в город Л. и поплыл в
Кельн. Помню, пароход уже отчаливал, и я мысленно прощался с этими улицами,
со всеми этими местами, которые я уже никогда не должен был позабыть, - я
увидел Ганхен. Она сидела возле берега на скамье. Лицо ее было бледно, но не
грустно; молодой красивый парень стоял рядом с нею и, смеясь, рассказывал ей
что-то, а на другой стороне Рейна маленькая моя мадонна все так же печально
выглядывала из темной зелени старого ясеня.

XXII

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Продолжала она
Что с тобой спросил я