<<<     ΛΛΛ     >>>   

И серый глазок его смеется. Я спрашиваю про бледного послушника у двери, опустившего голову в печали, — почему он такой, приговоренный.

— А провинился. Это место, у притолоки, — для горького покаяния. Вот и ждет послушания себе. Вы уж на него не смотрите, он и без того сокрушается. Не велик грешник... так, маленько чего ослушался.

Из соседней комнаты выходит настоятель. Старушка хочет к нему приблизиться, но о. Антипа ограждает: ”Не лезь первая, тут покажи смирение — там зато будешь первая. Ты уж другажды добиваешься, я тебя знаю, а мы в первый раз”.

Игумен Гавриил — настоящий властитель валаамский; высокий, крепкий, с умным взглядом добрых и светлых глаз. Говорит неспешно, плавно, видимо — думает, пойдет ли к делу. Благословляет нас. Провинившийся послушник земно кланяется ему и становится ждать у притолоки. О. Гавриил удостаивает нас чести: приглашает на чай, в гостиную. О. Антипа доволен, ласково мне мигает, словно хочет сказать: ”говорил — не бойтесь!”

Мебель гостиной — старинная, красного дерева, тяжелая: стол овальный и опять — высокие часы с курантами: помнить надо — ”время пению, молитве час”. Над столом картина Шишкина, писанная художником в море, ”за две версты”. Святые острова, дремучие леса на скалах и белый монастырь, благословляющий крестами; скит Никольский, скит Всех Святых, и над водами — чайка.

— Знаменитый Шишкин это, — говорит о. игумен, — во славу Божию здесь трудился. Художники нас не забывают, любят природу Божию. У нас и свои художники, весь собор сами расписали. У нас и школа живописная. Все посмотрите, и святыни, и мастерские наши. Из Москвы вы... А Донской монастырь вы знаете?

Господи, Донской!.. Там похоронен мой отец... и Горкин. О. игумен учился там:

— В духовном училище там учился, Москва — родная мне. И грустно улыбнулся, вспомнил.

— Благословляю вас, посмотрите все. И на лошадке можно, куда подальше. И на лодке, и на нашем пароходике, по скитам.

Мы получаем благословение — ”на все благое”. Это здесь очень важно. Здесь без благословения ни шагу, строго.

Перед нами — собор Преображения. Господня, уходит в небо высокой колокольней. Тридцать и три сажени! Синие купола горят. Гранитные колонны в окнах и у крыльца. Гранитные кресты на камне. Все опоясано гранитом. Строено на века. И все построили монахи, сами. Не верится.

— Все сами?! — спрашиваю проводника-монаха.

— Работа братии, — ответствует он смиренно. И я вспоминаю, как часто говорилось: ”монахи — тунеядцы”! Да как же так? ”Все, до последнего гвоздочка, сами”, ”Бог помог”, ”для Господа трудились”. И все без похвальбы, смиренно. Чудеса!

Входим в законченный нижний храм, — здесь престол преп. Сергия и Германа. Колонны, своды, стены — в узорах, в херувимах. На голубоватом своде — звезды. И это сами? Все? Работа братии. И этот иконостас, резной, розово-голубой и золотистый, — сами? Господь помог.

— А иконы..?

— Работа братии.

— А... кресты на куполах?..

— Здесь лили. Из братии трудились... — смиренно ответствует монах, перебирая четки.

Поют старинным, ”знаменитым” распевом — валаамским. Слышится мне народное, простое, трудовое, — и грусть, и вскрики. И голоса — простые, простонародные. Слышится мне родное: певали так артелью, у нас, бывало... Мне нравится.

В колоннах, справа, — серебряная рака, ”спуд”. Мощи Преподобных, Сергия и Германа, — под спудом. Монах поясняет скупо: лет семьсот тому, из Нова-Города вернулись Преподобные ”на родину”; от шведов увозили мощи, дабы не надругались ”Лютеры”, и вот, ”глубоко”, под спудом почивают. Мы преклоняемся, прикладываемся к ликам на серебре. Поют молебен. Недалеко от раки — схимонах. Укрылся схимой, лица не видно. Я с содроганием смотрю на схиму: шито белым по черному — крестики, слова, — молитва? — череп, кости... Чтобы о смерти помнить? Вспоминаю: ”человек, яко трава дние его...” Не понимаю, но... узнаю? Заговорить бы..? Но схимонах недвижен, весь — вином. Схимонахи... кто же? Я, студент, этого не знаю. Для чего — не знаю. Или — знаю? Как будто рассказывал мне Горкин..? Старый плотник — знал. А я не знаю.

Верхний храм — в отделке, там леса. Провожатый неразговорчив, ведет нас в сети перекладин, охраняет: ”вниз не смотрите, тут опаско”. Идем несмело. Расписывают стены, висят на тоненьких дощечках — жуть. Старый худой монах, весь в краске, с кистью, поясняет:

— А это фарисеи... носы-то ишь у них какие... горбатые! А это — притча... И начинает объяснять нам притчу.

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Говорил ни бебель
Смотрит
И говорок его чуть похожий
Твоих подвижников святых священные восклицает
Приехала сестрица