<<<     ΛΛΛ     >>>   

— Из Мо-сквы-ы?! — с сомнением говорит о. Антипа, — сда-лё-ка вы... — в голосе нерешительное что-то.

Надо сказать, что московские богомольцы на Валааме редки; большинство — питерцы, псковичи, новгородцы, олончане, финны. А теперь — какие?..

Ответ не удовлетворяет мудрого о. Антипу. Пронизывая взглядом, он задает ”роковой” вопрос:

— Вы кто же... братец и сестрица?..

— Нет, муж и жена!

Мой, несколько вызывающий, ответ, — о, юность! — производит сильное впечатление. О. Антипа озадачен, даже поправляет камилавку. Послушники — как изваяния.

— Вон кто-о..! из Москвы, сдалека... Он смотрит на нас над нашими головами, вдаль. Что думает? Думает ли о юных, кто перед ним, о далекой Москве, где не был, о строгом ли уставе старца Назария... или вспомнил слова молитвы — ”яже Бог сопряже, человек да не разлучает”? Видно, как он колеблется. Мы растерянно смотрим и ждем решения. Но он не решает сразу.

— Минутку обождите, милые... — говорит он не строго, и в широкие двери видно, как он поспешно идет по лестнице, на второй этаж. С кем-то советоваться будет?..

Мы остаемся с немыми служками. Они смотрят на наши ноги, мы на их рыжие сапоги с гвоздями. Играют часы на колокольне, кричат стрижи. Рыжие сапоги переступают. Слышится бег шагов: это о. Антипа. Он спускается с лестницы, подбирая под камилавку седые пряди, скрывается за дверью, гремит ключами... и — приказывает вести нас в келью №27, в первом этаже, подать самоварчик, ”с далекой дорожки упокоить”. Чудесный, светленький старичок. Мне хочется рассказать ему... кого-то он мне напоминает, кого уже нет на свете.

Послушник берет наш чемоданчик, ведет по исхоженным беловатым плитам.

— Пожалуйте, Господи благослови... в келейку. Чудесная келейка. Белая, светлая, узковата немножко, правда, — но как чудесно! Две чистые постели. В углу икона знакомых Преподобных. Теплится розоватая лампадка. Окно — в цветник. Там георгины, астры, золотисто-малиновые бархатцы, петуньи. И — тишина. Направо — собор, над монастырскими кровлями, за корпусами. Прямо — дикие скалы за проливом, на них леса. Новый, чудесный мир, который встречал я в детстве, — на образах, — стелющийся у ног Угодников: голубые реки, синеющие моря, пригорки, белые городки, озерки, плоские и кривые сосны, похожие на исполинские зонтики, и все — под белыми облачками-кудерьками... мир, в котором живут подвижники, преподобные, н е з е м н ы е... — мир Ангелов и небесных человеков. И этот забытый мир, отшедший куда-то с детством, — пришел, ж и в о й. Помните, в раннем детстве видали в церквах иконы с ”пейзажами”? На первом плане — большой Святой, и свиток в его руке белеет над синим морем, над бурыми холмами, над городком? Таинственный мир, чудесный, детскому глазу видимый, детскому сердцу близкий.

Нам очень нравится. В келейке пахнет елеем от лампадки, свежевымытым еловым полом, чем-то душисто-постным, черными сухарями богомолья. Вызванивают часы на колокольне и потом отбивают мерно — четыре раза.

— Молитвами Святых Отец, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй на-ас!..

Смотрю на дверь: почему же никто не входит? Опять кто-то позывает:

— Молитвами Святых Отец... Господи Иисусе Христе Боже наш?..

Дверь тихо подается, просовывается большая книга, а за ней намасленные власы, падающие с плеча на книгу, и вступает благообразный послушник.

— Уж извините, для порядку наставлю вас. На возглас приходящего поаминить надо, без аминя у нас не входят.

Я поражен, обрадован. Какое ”уважение к личности”! Мне, студенту, не думалось встретить такое ”у святошей”! Я уже разрешил вопросы о ”тунеядстве монахов”, о ”ханжестве”, о ”ненужности этих пустяков”. Чернышевский, Белинский, Добролюбов и все, доказавшие мне ”свободу человека от этих предрассудков”, такого никогда не говорили: ”Без аминя у нас не входят”! Я готов горячо пожать руку этому новому учителю, но она держит книгу.

— Позвольте, запишу ваше имя-звание в гостиничную тетрадь, по полицейскому правилу... мы под финской полицией. Мы паспортов не смотрим, по виду верим... — говорит послушник. — Гостиница наша не мирская, а по благословению от Преподобных. Нет, у нас за постой не полагается, — ни за трапезу, ни за постой... что вы-с!.. Почитайте наши правила, у нас полная душе свобода. Как силы будет, так и дают, кто может, по достатку... от Преподобных уставлено.

Я — в изумлении. ”Корыстные монахи”? Да что же это, почему про это не говорил ни Бебель, ни... ”Как силы будет... по достатку... полная душе свобода”!..

— Студент..? — говорит послушник, — значит, науки происходите? У нас редко они... Говорят вон, студенты... Да не надо праздное говорить. Господь с ними.

Я спрашиваю, есть ли у них подвижники и схимонахи. Десять схимонахов, обитают по всем скитам. А прозорливцы есть? Он улыбается:

 <<<     ΛΛΛ     >>>   

Батюшка
Все тот же говорят светлый конечно
Мы говорим друг другу говорим взглядами смотрят взглядом
Настроение
Радость